История политических учений. Первая часть. Древний мир и Средние века

Сами папы старались всеми силами противодействовать власти соборов. Известно, что борьба Евгения IV с Базельским собором кончилась в пользу папы. Этим вопрос был порешен, и определилось дальнейшее направление Католической церкви. Пий II на Мантуанском соборе объявил самую апелляцию к вселенскому собору делом еретическим.

Деятельность Пия II живо характеризует ход папской политики в XV веке. Эней Сильвий Пикколомини, впоследствии папа Пий II, принадлежал к числу самых просвещенных людей своего времени. Он был выбран секретарем Базельского собора и здесь под влиянием общего увлечения отстаивал права собора против папы. Но скоро он изменил свое мнение. С переменою обстоятельств прежний либерал превратился в самого рьяного защитника сперва императорского, а потом папского абсолютизма. Сделавшись секретарем Фридриха III, Эней Сильвий по желанию императора написал в 1445 г. трактат «О происхождении и власти Римской империи» [179] , сочинение любопытное как по изложению, свидетельствующему о новом духе литературы, так и по содержанию. Здесь императору приписываются такие права, каких никогда не думали давать ему средневековые богословы и юристы.

179

De ortu et autoritate Imperii Romani // Goldast. Monarchia Sancti Imperii Romani. П. С 1558.

Эней Сильвий производит римскую императорскую власть от самого естественного разума, наставника наилучшей жизни, которому все должны повиноваться. Для объяснения своей мысли он восходит к происхождению человеческих обществ. Первоначально, говорит он, после изгнания прародителей из рая, люди жили в лесах, наподобие животных. Но скоро, будучи одарены от Бога разумом, они заметили, что для удобства жизни всего полезнее человеку человек и всего необходимее общество. Вследствие этого рассеянные люди по внушению природы или по изволению Божьему сошлись, устроили общежитие, воздвигли дома, окружили города стенами, изобрели искусства. И так как каждый служил пользе другого, то всем удивительно понравилась гражданская жизнь. Но, с другой стороны, как нет больших удобств, как те, которые человек получает от себе подобных, так нет зла, которое бы не проистекало от человека для ближних. Повинуясь дурным страстям, люди начали нарушать общежитие, возмущать мир, брать себе чужое. И так как масса угнеталась сильнейшими, то нашли лучшим прибегнуть к одному, отличающемуся добродетелью, который бы ограждал слабых от насилия и высоких и низких держал бы под одинаковым правом. Таково происхождение царей. Они установлены ради общественной пользы, которая есть мать справедливости и правосудия. Нужно было, чтобы кто-нибудь оберегал общественное достояние и воздавал всем правду. Правда же есть гражданское начало, охраняющее связь человеческих обществ посредством наказания преступников и награды добродетельных.

Таким образом, первоначально, при образовании обществ, верховная власть была у царей. Но так как у разных народов были разные правители, то между ними возгорелись распри и войны, нарушавшие человеческое общежитие. Поэтому Провидению, которое хочет наилучшего и не терпит, чтобы что-нибудь было дурно устроено, угодно было все эти различия привести к единству. Как природа установила, чтобы насилия частных лиц воздерживались царями, так она устроила, чтобы непомерная алчность царей воздерживалась единым князем. Из этого стремления возникли монархии ассирийская и персидская, отсюда распространение владычества греков и карфагенян. Но так как эти народы не могли покорить себе всей земли и установить всеобщий мир, то по воле Божьей возникла наконец империя Римская, которая исполнила это назначение. Первоначально власть была здесь у народа, но он перенес ее на императора, ибо ни народное правление, ни аристократическое не могут быть столь праведны и мирны, как монархическое. Сам Спаситель освятил эту власть, установленную природою для общего блага человечества. Он сказал об императоре «воздадите кесарева кесаревы», и сам заплатил дань.

Впоследствии римский народ, покинутый греками и преданный варварам, перенес Империю на Карла Великого, от которого она через разные руки перешла наконец на настоящего императора Фридриха. Ему поэтому подчинены все цари и народы, как в духовной области отдельные священники папе, ибо сам естественный разум указывает необходимость единого верховного правителя, который бы разрешал споры и охранял всеобщий мир. От этой власти никто не изъемлется, ибо изъятие, не проистекающее от императора, не имеет силы, так как в нем сосредоточивается верховная власть на земле; сам же император не может дать привилегий, умаляющих его права. Это значило бы создать другого, себе подобного, чего не допускают природа и разум. В силу присвоенной ему власти императору принадлежит право судить всех царей, сам же он за свои действия не подлежит ничьему суду. Подданные могут только просить, но не требовать, и обязаны выносить терпеливо даже несправедливости князя, ожидая исправления от наследника или от Бога. Они должны помнить, что то, что делает царь, совершается по воле Божьей, ибо сердце царево в руке Божьей, а Бог за грехи подданных допускает отклонение правителей от прямого пути. Таким образом, власть императора не знает границ. Она простирается даже на то, что, по-видимому, говорит Эней Сильвий, представляется жестоким и нелепым, но чего однако не следует умалчивать, ибо это правда: император может отнять собственность не только у злых, но и у добрых для пользы государства. Поэтому на войне зажигаются здания, истребляются поля, берется хлеб из житниц и деньги из частного кошелька, когда этого требует общее благо. Все это, без сомнения, разорительно для отдельных граждан, но лучше, чтобы терпели частные лица, нежели чтобы гибло государство. Ибо, если государство рушится, то и частное имущество не может сохраниться. Однако людей, потерпевших от войн, надобно по возможности вознаграждать из общей кассы, ибо тяжести должны быть равномерно распределены на всех. Но когда состояние государства не позволяет это сделать, лучше терпеть одному, нежели всем. Если каждый готов для собственного спасения отдать все, что имеет, то тем более мы должны всем жертвовать для спасения государства, ибо мы рождены не только для себя, но и для отечества. Для спасения тела можно отсечь и руку и ногу. Сам князь, который есть глава тела, должен жизнь свою приносить в жертву для пользы целого, как сделали Кодр и Леонид.

Одному императору принадлежит и право издавать законы. В этой области действует правило: что нравится князю, то имеет силу закона (quidquid principi placuit, legis habet vigorem). Поэтому законом должно считаться и то, что император выразил в письме или даже словом. Он один дает законам силу, а потому может отменять их и в данном случае отступать от них. Однако, с другой стороны, так как нет ничего важнее закона, который дает благоустройство человеческим и божественным делам и уничтожает всякую неправду, то князю прилично жить и судить по закону, а не по произволу. Закон есть дух Божий, глаз от многих глаз и разум без страсти. Но из этого не следует, что император подчиняется закону, напротив, он стоит выше закона. Есть нечто, чему он должен следовать даже более, нежели закону. Это естественная справедливость, которая не всегда находится в писаных законах. Если закон требует одного, а справедливость указывает другое, то император должен строгость закона умерять высшим началом. Он должен умерять и те законы, которые силою вещей устарели или сделались несправедливыми или тягостными. Правило, что следует исполнять закон даже жестокий, касается низших судей, а не императора. Но этим высшим правом надобно пользоваться осторожно, не без важной причины, и также осмотрительно следует отменять законы и издавать новые.

Наконец, что касается до суда, то на решение императора нет апелляции, ибо над ним нет высшего судьи в светских делах. Некоторые утверждают, что в этом случае можно апеллировать к самому императору с присоединением князей, как будто совокупная их власть превышает власть одного императора. Но это неверно, императорская власть так же велика без князей, как и с приобщением последних. Ибо верховная власть любит единство, и сама собою от множества бежит к одному. (Amat enim imitatem suprema potestas suaque sponte ex multitudine fugit ad unum.)

Такова власть императора, который стоит выше всех и которому все должны повиноваться. «Остерегайся, однако, — замечает Эней Сильвий, — сделать что-либо без разумного основания и управлять Империею более для собственного наслаждения, нежели для блага подданных; иначе ты можешь превратиться в тирана, с которым мы не должны иметь никакого общения, и от которого мы, напротив, обязаны всеми способами уклоняться». Трудно сказать, что значит подобное предостережение при этой проповеди полнейшего самовластия во имя общественной пользы. В этой оговорке можно видеть только остаток прежних, средневековых воззрений, уступающих место новым, государственным началам, исходящим на первых порах от абсолютизма.

Эней Сильвий касается и отношения светской власти к духовной. Здесь советник императора является крайне умеренным. Он возвращается к теории Гелазия о сочетании двух властей для взаимного воздержания и для взаимной помощи. Рядом с императорскою властью, говорит он, Христос установил и власть святительскую. Это выражается символически в рассказе о двух мечах.

И если спросят: зачем нужны две власти, когда единство считается столь желанным? — то надобно отвечать, что Спаситель для различных действий и должностей установил разные власти, чтобы каждая в смирении совершала свое дело, а не превозносилась гордостью, чтобы христианские императоры нуждались в святителях для вечной жизни, а последние в императорах для земных благ, чтобы служащие Богу не вмешивались в мирские дела, а занятые мирскими не управляли божественными. Это была теория лучших представителей XV века. Но впоследствии, сделавшись папою, Эней Сильвий и здесь изменил свой взгляд. Это выразилось в распре его с эрцгерцогом Сигизмундом Австрийским [180] .

180

Документы по этому делу см. в: Goldast. Monarchia Sancti Imperii Romani. II. С. 1576 и след.

Между Сигизмундом и знаменитым кардиналом Николаем Кузанским, епископом Бриксенским, произошел спор о разных церковных правах, которые присваивал себе епископ. Папа тщетно старался уладить это дело. Наконец, в самый день Пасхи Сигизмунд осадил епископа, взял его в плен, отобрал у него замок и заставил его подписать отречение от спорных прав. Тогда папа, которого решение было оставлено без внимания, вызвал эрцгерцога к суду как презрителя церкви и еретика. Сигизмунд обвинялся в величайшей из всех ересей, в отрицании веры в единую, святую, соборную и апостольскую церковь: ибо так как папа — глава церкви, то всякий истинный ее член обязан повиноваться его приговорам. Вместе с Сигизмундом был призван к суду главный советник его Григорий Геймбургский, а также и другие.

Сигизмунд отвечал, что приговору высшего судьи тогда только следует повиноваться, когда решение возможно, справедливо и честно; произвольное же и противное нравственному закону осуждение, произнесенное папою, не имеет силы. Эрцгерцог апеллировал к вселенскому собору. Тогда папа предал его проклятию и отлучил его от церкви. Этот акт был составлен совершенно в духе средних веков; право суда и наказания, которое присваивали себе папы, доводится здесь до самых крайних последствий. Все участники в действиях Сигизмунда объявляются виновными в преступлении Величества, проклятыми навеки, изгнанными и неспособными завещать и получать наследство; их жилища предписывается предать разрушению; должники их избавляются от обязанности уплаты; все заключенные Ими договоры и данные им обещания, даже с подкреплением присяги, уничтожаются; все их имущество, движимое и недвижимое, отписывается в церковную казну; они лишаются всяких чинов и должностей; даже сыновья их и внуки мужского пола объявляются недостойными какой-либо общественной должности и неспособными свидетельствовать; наконец, на владения Сигизмунда и других налагается общий интердикт, т. е. запрещается в них всякая церковная служба.

Папа издал особый бреве против Григория Геймбургского, внушившего Сигизмунду апелляцию к собору. Христос, говорится в этом документе, дал Петру власть связывать и разрушать, ослушников же отсекать от церкви. Ибо если, по словам самого Спасителя, никакое царство не может стоять разделенным, то может ли стоять церковь Божия, когда ослушники Христова наместника не будут из нее исключаемы? Таково непоколебимое основание церкви. Но с некоторого времени ересь старается разрушить церковное единство, и когда наместник Христа постановил свое решение, ему отказывают в повиновении под пустым предлогом легкомысленных апелляций к будущему собору, т. е. к тому, что нигде не существует и что не может стоять выше Христова наместника (per ludibria frivolarum apellationum ad futurum concilium, seu ad id, quod nusquam est ac super Christi vicarium esse aut reperiri nequit). Эту новость, внушенную духом дьявола, говорит папа мы по зрелом обсуждении на Мантуанском соборе осудили и прокляли и апеллирующих таким образом отлучили от церкви и объявили еретиками.