История Полоцка и Северо-Западной Руси

На самом деле ятвяги еще в продолжение 20 лет напоминали о своем имени полякам, и сам же Длугош, похоронивший ятвягов в 1264 году, еще несколько раз упоминает о их нападениях на Польскую землю. Так, под 1268 годом он говорит, что литовцы и ятвяги напали на Куявию и произвели там опустошение и свободно возвратились домой с богатой добычей и множеством пленников. Или, по словам того же Длугоша в 1274 году, Лев Данилович, князь Галицкий, водил татар, литву и ятвягов на Люблинскую и Судомирскую земли и произвел там страшные опустошения. А по русским летописям мы действительно знаем, что ятвяги в 1273 году признали над собою власть Льва Галицкого и его братьев – князей Волынских. В Волынской летописи под этим годом сказано: «Вздумали князья пойти на ятвягов, и по наступлении зимы послали своих воевод, – Лев Андрея Путивлича с своей ратью, Владимир Желислава с своею ратью, и Мстислав Владислава Ломоногого со своею ратью. Воеводы, вступивши в Ятвяжскую землю, взяли здину; а ятвяги собравшись не посмели вступить с ними в битву. И потом Ятвяжсше князья: Минтеля, Шурпа, Мудейко и Пестило, пришли ко Льву, Владимиру и Мстиславу просить мира и получивши мир отъехали в свою землю». С сими то мирными и послушными ятвяжскими князьями, очевидно, Лев и ходил на Люблинскую и Судомирскую земли в 1274 году. Наконец, под 1276 годом Длугошу снова пришлось хоронить уже похороненных им ятвягов; под сим годом он говорит: «Остатки ятвягов, которые соединились с литовцами, мстя за свое прежнее поражение, вместе с литовцами вступили в Люблинскую землю тремя полками и начали опустошать тамошний край. Они, собравши множество пленников и добычи, уже возвращались домой, как Лешко Черный, государь краковский, нагнал их у Нарева и дал битву. Несмотря на упорное сопротивление особенно ятвягов, битва эта кончилась в пользу поляков. И ятвяги, чтобы не возвращаться домой разбитыми, иные удавились, а иные побросались в Нарев и потонули, так что только очень немногие остались в живых». Вероятно, этот же поход описывается под 1278 годом так: ятвяги три дня воевали около Люблина и возвратились домой с великою честью и множеством пленников; и с ними вместе литовский князь Тройден посылал на Польшу своего брата и Сирпутья с литовскими полками. Ежели Длугош и русские летописи описывают один и тот же поход под разными годами, то, значит, победа Лешко Черного есть только риторическое украшение Длугоша. А ежели принять, что в русских летописях описывается другой поход, следовательно, ятвяги на Нареве не потерпели такого страшного поражения, о котором говорит польский летописец. Во всяком случае, Наревский бой не истребил ятвягов; ибо под 1279 годом мы читаем в русских летописях, что в этом году в Ятвяжской земле был сильный голод и ятвяги прислали послов к Владимиру Васильковичу, князю Владимиро-Волынскому, которые говорили ему: «Приехали мы к тебе от всех ятвягов, надеючись на Бога и на твое здоровье, господине, не помори нас, но прокорми для себя же, пошли к нам продавать свое жито; а мы ради купим; чего хочешь воску ли, бели ль, бобров ли, черных ли куниц, серебра ль, а мы ради дать». И Владимир из Берестья послал к ним жито со своими людьми по Бугу и Нареву, которых ночью избили поляки под Полтовеском, а хлеб разграбили.

Таким образом, и второй раз придуманные Длугошем похороны ятвягов на Нареве, по свидетельству русских летописей, оказываются преждевременными. Да и у польских летописцев Мартына Бельского, Кромера и Гваньини ятвяги вместе с литовцами воюют в Люблинской земле еще в 1281 году и только в этом году разбитые Лешком Черным окончательно погибают. Но, очевидно, польские летописцы и здесь прибавили много лишнего; целый народ, как бы он ни был истощен разными несчастиями, не мог же погибнуть в одной битве. По всему вероятию, ятвяги, окруженные со всех сторон врагами, наконец принуждены были подчиниться сильнейшему и более близкому по месту жительства; а таковым врагом в то время для ятвягов были литовцы, а не поляки, сами слабые и раздираемые междоусобиями; и в Литовской летописи Быховца действительно около этого времени мы встречаем известие, что великий князь Литовский Тройден, услыхавши, что перемерли князья Ятвяжские, занял Ятвяжскую землю по согласию с ее жителями и стал называться князем Ятвяжским и Дойновским. Как бы то ни было, 1281 годом оканчиваются известия о ятвягах; после этого года о них уже не упоминается ни в русских, ни в литовских, ни в польских летописях. Вот все сведения о ятвягах, какие только дошли до нас в разных летописях. Сведения сии далеко не полны и не представляют связной истории ятвягов; тем не менее по ним мы попытаемся составить хотя краткий очерк о ятвяжском племени, занимающем значительное место в истории Полоцкой земли. Из сих сведений можно вывести следующие данные о ятвягах.

Во-первых, дошедшие до нас сведения единогласно свидетельствуют, что ятвяги были самое воинственное племя; они почти никогда не отказывались от битвы и скорее готовы были пасть костьми, чем обратиться в бегство, ежели представлялась какая-нибудь возможность удержаться; а посему все битвы с ними были самые упорные и победа над ятвягами доставалась дорого. Но сие воинственное племя было решительно одиночным среди племен и народов его окружающих, и за исключением редких случаев, и то только в позднейшее время, ниоткуда не имело поддержки. Что было причиною такового изолированного положения ятвяжского племени, мы решительно не знаем. Но, очевидно, оно зависело не от одного дикого характера ятвягов, а, скорее, самый характер сложился вследствие того, что это племя, может быть остаток древних племен, уже исчезнувших в доисторические времена этого края, очутилось заброшенным между враждебными племенами пришельцев, против которых должно было упорною борьбою отстаивать свое существование и независимость, и шаг за шагом отступать в глубину своих непроходимых болот и лесов, и, таким образом, на памяти истории с лишком три столетия продолжать свое существование, памятное не победами и успехами, а только упорною и почти всегда несчастною борьбою. История застает ятвягов в положении американских краснокожих, только с большими достоинствами и с вызовом на сочувствие.

Во-вторых, племя сие, как бы обреченное на медленную и мучительную смерть, судя по местным преданиям, в доисторическую древность владело на юге всем левым берегом Припяти от истоков до устья и на север до Немана и по Неману, а с востока на запад от устья Березины до Западного Буга и Царева; но с наплывом в здешний край новых племен, особенно славянских, первоначально придерживавшихся Днепра и его притоков, оно должно было постоянно отступать к западу. Сперва нижнее течение Припяти было постепенно занято славянским племенем дреговичей, пришедших с Дуная; потом к дреговичам присоединились полочане и кривичи, которые постепенно стали выдвигать свои колонии по притокам Припяти, Березины и Немана, постоянно придерживаясь рек и постепенно шаг за шагом подаваясь на запад и с тем вместе также шаг за шагом оттесняя от рек в глубину лесов и болот несчастное племя ятвягов и на очищенной ятвягами земле строя свои города и селения. Так что к тому времени, когда здешний край более или менее начал свое историческое бытие, ятвяги большею частью были уже оттеснены от левого берега Припяти; города и селения дреговичей и полочан вверх по Припяти уже протянулись до Западного Буга и Нарева. За ятвягами остались только Гродненская и Беловежская Пущи с прилегавшими к ним громадными лесами и непроходимыми болотами; отсюда ятвяги время от времени делали набеги на прежние свои земли, где уже были колонии полочан и селения литовцев, а также на северо-западную окраину Волыни и на польские соседние земли, им также когда-то принадлежавшие; и, разумеется, своими набегами вызывали страшную месть Романа Волынского и его сыновей Даниила и Василька, а также литовских и польских князей, кончившуюся, как и должно было ожидать, к концу XIII века ежели не полным истреблением ятвяжского племени, то по крайней мере уничтожением его самостоятельности и исчезновением его имени в летописях и других памятниках.

В-третьих, внутреннее устройство ятвягов, судя по дошедшим до нас отрывочным сведениям, представляет их разделенными на несколько племен или родов со своими племенными князьями. Таковые племена или роды по исчислению летописей были: 1) злина, или злинцы; 2) собственно ятвяги; 3) крисменцы; 4) покенцы; 5) корковичи; но, вероятно, были и другие племена, о которых не упоминают летописи; ибо, судя по множеству князей, встречающихся в летописях, должно полагать, что ятвяжских племен было гораздо больше исчисленных пяти; так, например, в 1248 году в одной битве с Васильком Романовичем Волынским ятвяги потеряли сорок князей.

Какое, собственно, значение имели князья у ятвягов, у нас на это нет ясных указаний в летописях; тем не менее есть намеки, что князья были как бы представителями своих племен или родов; так, например, в 1271 году, по взятии Злины волынскими князьями, явились к ним в стан ятвяжские князья Минтеля, Шурпа, Мудейко и Пестило с просьбой о мире. Есть также указание, что между ятвяжскими князьями были и старшие князья, вероятно сильнейшие, могущественнейшие, от которых как бы зависели прочие; так, под 1255 годом летопись упоминает о старейшем ятвяжском князе Стекынте, а в 1264 году в войне с Болеславом Краковским и судомирским старшим князем был Комат, который, кажется, заступил место Стекынта, павшего в бою с Львом Даниловичем в 1255 году. Но кроме князей у ятвягов, кажется, были еще знатные и сильные люди, составлявшие как бы аристократию богатства, или физической силы, или умственного превосходства. Сии сильные люди имели свои дружины и нередко делали набеги на соседей. Так, при описании похода Даниила в 1227 году летопись упоминает о каких-то знаменитых ятвяжских воителях Штуре Мондуниче, Стегуте Зебровиче и Небре, которых не называет князьями; также под 1248 годом встречаются два злых воинника из ятвягов Скомонд и Борут, погибшие с сорока ятвяжскими князьями в сражении с Василько Романовичем. О Скомонде летопись говорит: «Скомонд быль волхв и кобник нарочит, борз же как зверь, ходя пеший повоевал Пинскую землю и другия страны; и был убит нечестивый, и голова его была взоткнута на кол». Известие, что Скомонд воевал пеший и был волхвом и кобником, прямо указывает на Скомонда не как на богача или родовитого человека, а как на храброго и сильного воина, притом увлекавшего за собою соотечественников особенною хитростью, как бы волшебством. Или под 1251 годом упоминается ятвяг Небяста, которого ятвяги прислали к Даниилу Романовичу для переговоров. Впрочем, и весь народ в Ятвяжской земле, кажется, не оставался без участия в общественных делах, особенно когда дела касались всей Ятвяжской земли. Так, под 1266 годом летопись говорит, что ятвяги, разбитые Даниилом Романовичем, видя опустошение своей земли, прислали к нему послов от всей земли и заложников просить мира, причем отправили к нему дань и обещались быть ему покорны и строить города в своей земле. Или в 1279 году во время голода ятвяги прислали послов к Владимиру Васильковичу Волынскому, которые говорили князю: «Приехали мы к тебе от всех ятвягов (а не от ятвяжских князей), не помори нас голодом, но прокорми, пошли к нам жито продавать». В обоих случаях князья в стороне, о них и не упоминается, а действует весь народ, вся земля Ятвяжская. Аристократия, или большие люди, у ятвягов разделялись на больших людей по своим личным достоинствам, вышедших из народа и безвестных по происхождению, каковы, например: Скомонд, Борут, Небяста и Небра, и на больших людей по происхождении, или родовую аристократию, происшедшую от знаменитых предков, таковы, например: Штур Мондунич, Стегут Зебрович.

В-четвертых, ятвяги жили селениями и отдельными дворами, а также летописи упоминают и о городах ятвяжских, следовательно, ятвяги, по крайней мере в позднейшее время, были уже народом оседлым и жили не одним звероловством и скотоводством. Впрочем, кажется, скотоводство и не было у них в большом ходу, ибо послы ятвяжские в 1274 году, просившие Владимира Васильковича, чтобы прислал к ним жито продавать, говорили князю: «Мы ради купим, хочешь ли воску, белили, бобров ли, черных ли кун, серебра ли, мы ради дадим». Здесь в перечислении товаров, предлагаемых ятвягами, нет и помину о произведениях скотоводства, а, напротив, есть намек на торговлю, ибо серебро, предлагаемое князю, могло быть приобретено или при помощи торговли, или грабежом у соседей. О значительном же земледелии и вообще о земледельческом хозяйстве ятвягов, особенно богатых людей между ними, можно судить по следующему известию летописи под 1256 годом; в этом году при нашествии Даниила с братом и лятьскими князьями на Ятвяжскую землю, Даниил, разбивши ятвягов, остановился со всею ратью своею и польскою на ночь в селе Корковичах и нашел там такое обилие во всех запасах, что летопись прямо говорит: «Си очень удивительно было, что такое множество воинов насытились, как сами, так и кони их, на двух дворах, а что не могли поесть сами и кони их, то остатки сожгли». Значит, хозяйство было громадное, и ятвяги довольно занимались земледелием. Летописи упоминают o следующих селениях в земле Ятвяжской: под 1256 годом Болдыкище, Привище, Олыдыкище, Корковичи, а под 1271 годом Злина. Селения сии, по всему вероятию, были многолюдны и едва ли не заселялись каждое особым племенем или родом. Так, селение Злина населяло особое племя, называвшееся, по летописям, злинцами, или селение Корковичи по самому родовому названию своему показывает, что оно было населено особым племенем или родом корковичами. Судя по описаниям, сохранившимся в летописях, селения огораживались осеком или плетнем и имели ворота, которые затворялись и запирались при нападении неприятелей. Ежели неприятель был силен, то на защиту селения собирались жители соседних селений; так, на защиту селения Привище в 1256 году сошлись ятвяги, злинцы, крисменцы и повенцы и крепко стали защищать ворота; когда же стрельцы Даниила ворвались было в ворота, то в воротах завязался страшный бой, который продолжался до тех пор, пока не явился туда сам Даниил со своим сыном Львом и после страшных усилий наконец не ворвался в ворота по трупам своих и ятвягов, лежавшим в три ряда; после чего ятвяги, защищавшие селение, обратились в бегство.

Кроме селений, как мы уже сказали, в Ятвяжской земле по местам были обширные дворы князей и больших и богатых людей; так, под 1255 годом Волынская летопись упоминает о доме сильнейшего ятвяжского князя Стекынта, который был разорен по приказанию князя Даниила Романовича; вот подлинные слова летописи об этом разорении: «И дом Стекынтов весь погублен бысть, и до ныне пусто стоить». Настоящие слова летописи указывают, что дом Стекынта состоял не из одного двора или строения, а представлял собою целую местность со своим населением, составлявшим княжеских слуг и рабов, которые в 1255 году были разогнаны, и все собранное в дому разорено, пограблено. А под 1256 годом та же летопись говорит: «По взятии селения Привища Русские князья наутро пошли пленять и жечь землю, и зажгли Таисевичи, Буряля, Раймоче, Комата и Дора, и грады пленяли, а наипаче сожгли дом Стекынта». В настоящем рассказе летописи Таисевичи, Буряля, Раймоча, Комата и Дора не названы ни городами, ни селами; не были ли это, подобно дому Стекынта, отдельные усадьбы и дворы сильных и богатых ятвяжских землевладельцев, а может быть, и князей; так, местность Комата указывает на известного сильного ятвяжского князя Комата. В настоящем рассказе летописи упоминается также о ятвяжских городах, как сказано в летописи: «И грады их пленяху». Но какое было различие между укрепленными и обширными селениями, а также укрепленными дворами князей и сильных людей и между городами, на это мы не имеем никаких указаний, а также мы не знаем, кем были населены сии города, когда ятвяжские роды и племена жили в селениях, а сильные и богатые люди на отдельных дворах. Но как бы то ни было, по свидетельству летописей, в Ятвяжской земле было три разряда жилищ: 1) села или селения, составлявшие общее жительство ятвягов, их обычную форму жительства; 2) домы или дворы, усадьбы ятвяжских князей и богатых и сильных людей и 3) города, значение которых неизвестно, но которые, очевидно, значили не то, что русские города; ибо в 1256 году ятвяги, прося мира у Даниила Романовича, «обещались быть у него в работе и городы рубить в своей земле». Из этого свидетельства видно, что русский город был не одно и то же с ятвяжским городом; в противном случае ятвягам незачем было обещаться рубить города в своей земле, а Даниилу требовать этого.

В-пятых, о религии ятвягов мы не имеем никаких сколько-нибудь подробных сведений, знаем только, что ятвяги были язычники и в русских летописях назывались погаными, а вера их поганством. Польские же хронисты называли их болванохвальцами; но были ли у них храмы или какие священные места, а равным образом имели ли богов и что именно обоготворяли ятвяги, нам неизвестно. Только один из польских летописцев Кадлубек утверждает, что ятвяги верили в переселение душ из одного тела в другое и оттого ни один из них на поле битвы не обращался в бегство и не дозволял неприятелю взять себя живым. Но, конечно, можно было сражаться, не обращаясь в бегство и не отдаваясь неприятелю живым, и без верования в переселение душ, ибо к этому могло быть много иных побуждений; следовательно, одиночное свидетельство Кадлубека не совсем надежно. Так же ненадежно и свидетельство Длугоша, который говорит, что ятвяги по языку, образу жизни, религии и нравам имеют большое сходство с литовцами, пруссами и жемайтью; ибо на это сходство даже не намекает Волынская летопись, которая хотя сколько-нибудь говорит о религии литовцев; а, конечно, более должно верить составителю Волынской летописи, близко знакомому с ятвягами и их современнику, нежели позднейшему писателю Длугошу, жившему уже тогда, когда в народе исчезла и память о ятвягах. Насыпи или курганы, встречающиеся на берегах рек и в лесах прежней Ятвяжской земли, до сего времени известные в народе под именем ятвяжских могил, свидетельствуют, что ятвяги по своей религии хоронили тела своих покойников в земле, а не сожигали их; литовцы же по своей религии не хоронили, а сожигали тела покойников, как об этом прямо свидетельствует Быховец.

В-шестых, относительно народного характера ятвягов все дошедшие до нас известия говорят единогласно, что ятвяги были народ храбрый, воинственный и неукротимый и до того вольнолюбивый и неуступчивый, что в битвах защищали каждую пядь своей земли, так что их скорее можно было истребить, чем принудить к подданству; по крайней мере, они так вели себя до войн с русскими, литовцами и поляками во второй половине XIII столетия. Все битвы с ятвягами были самые упорные, продолжавшиеся по целым дням и иногда возобновлявшиеся по нескольку дней сряду. Ятвяги преимущественно бились пешие, хотя и имели коней, тем не менее бой пеший считали для себя более удобным, коней же употребляли более запряженными в телеги или колымаги, которые служили у них как бы подвижными стенами для сделания укреплений на самом поле битвы в виду неприятеля. Ятвяги любили биться в закрытых и тесных местах, в лесах между болотами и в осеках, как прямо о них говорит князь Даниил Романович: «Поганым теснота деряжье есть обычай на брань». Впрочем, они не отказывались от боя и в открытых местах, где немедленно делали засеку, ежели это было можно; а в противном случае огораживали себя возами или колымагами, откуда бились сулицами и даже каменьями, но когда возы или колымаги оказывались не совсем надежною защитою, то мгновенно зажигали их и, прикрывшись щитами, быстро бросались в бой с неприятелем, чем нередко обращали в бегство своих противников. Особенно ужасны были ятвяги своею быстротою и неукротимою храбростью в набегах на соседей; здесь они нападали не только на селения, но и на города, смело лезли на стены, бились врукопашную в городских воротах; их ничто не удерживало, один падал, другой спешил заступить его место. Даже сбитые с поля и обращенные в бегство, они по нескольку раз останавливались и бросались в бой с преследовавшим неприятелем. Их князья и воеводы, обыкновенно разъезжавшие верхом на конях, в крайних случаях слезали с коней, чтобы врукопашную биться пешими впереди простых воинов. Любя пеший бой, ятвяги не чуждались и конного и были искусны в управлении конем и крепко и ловко сидели в седле. Так, под 1252 годом Волынская летопись говорит: «В битве с немцами, союзниками Миндовга, вышла на них русь с половцами и стрелами, а ятвяги с сулицами и гонялись за ними на поле подобно игре». Или в следующем году ятвяги ехали на помощь к Даниилу Романовичу также на конях.

При таковом внутреннем устройстве Ятвяжской земли и при таком народном характере ятвягов, выработанном их историей и жизнью, нельзя было и думать о мирной колонизации в их земле. Ятвяги, как население той или другой местности, для полочан-колонизаторов не могли служить никаким подспорьем или помощью, а были прямым препятствием, помехой колонизации. С ятвягами особенно в древнее время нельзя было вступить в договор; Ятвяжскую землю можно было занимать только силой с боя, постепенно, понемногу отодвигая туземцев в глубину их лесов и пущей и каждую отвоеванную таким образом местность закрепляя построением города и совершенно очищая ее от старожилов-туземцев. Так, действительно, и делали полочане, постепенно выдвигая свои города с прибрежий Припяти в глубину Ятвяжской земли; и как это делал временный преемник полочан князь Даниил Романович, которому в 1256 году примученные им ятвяги, прося у него мира, в числе главных условий изъявляя согласие на построение русских городов в своей земле как самый верный знак полной покорности. Таким образом, ятвяги как в древности, так и в более позднее время, когда они уже были окружены почти со всех сторон русскими городами и колониями, никогда не входили в состав ни русского, ни литовского населения в здешнем краю, но всегда оставались чужими, хотя иногда бывали союзниками и даже данниками русских или литовских князей. Союзничество и данничество ятвягов всегда были временными и ненадежными. Русские и литовские князья так и смотрели на это союзничество и данничество; они хорошо знали, что только та часть Ятвяжской земли тверда за ними, которая заселена русскими или литовскими людьми, на которой уже стоят русские или литовские города и из которой уже выгнаны ятвяги. Хорошо зная это, они так и вели дело и покончили почти совершенным истреблением ятвягов. Они иначе и не могли поступать, ибо ятвяги не поддавались ни на какое соединение с соседями и на все окружающие народы смотрели как на непримиримых врагов и держали себя так же, как непримиримые враги. Недаром белоруссы даже и теперь говорят о всяком злодее и разбойнике: Выгляда як ятвинга. Постепенное сперва стеснение, а потом и истребление ятвягов было полное, так что следы существования этого народа в собственной его земле остались только в летописях и в народных названиях некоторых урочищ; так, недалеко от Гродна многие курганы носят в народе название ятвяжских могил, или в Лидском уезде между Щучиной и Каменкой два селения носят название Ятвяжска; это, вероятно, были последние убежища ятвягов, и одно называется Ятвяжск Русский, а другое Ятвяжск Польский, потому что в одном – русская церковь, а в другом – польский костел. Также в Волковыском уезде есть селение Ятвизь неподалеку от Волковыска на реке Росси; в Белостокском уезде также есть два селения, Большой и Малый Ятвяжск по реке Бобру, неподалеку от Суховоли.