История регионов Франции

Включение острова в кадастр, впервые осуществленное благодаря составлению «земельного плана», продолжается до наших дней, а с тех времен в национальном архиве сохранились рулоны восхитительных мелкомасштабных карт. В тот момент эту картографическую деятельность встретили с недовольством многочисленные землевладельцы, привыкшие к старым порядкам — практически всегда передававшимся из уст в уста и не выходившим за местные рамки. Итак, начали отмечать пространство, но и также делали в нем разрывы: Франция не была бы самой собой, если бы не начала строить дороги. По правде говоря, имевшие стратегическое значение. Даже римляне на Корсике почти не прокладывали дорог!.. Это было невиданное ранее строительство, и дороги были полезны для торгового обмена в этой стране, которую покрывала до этого времени в основном лишь сеть тропинок. И наконец, налог, установленный новым правительством, был более легким, чем в метрополии; основная сумма составляла всего один турский ливр с жителя — это мало. На острове, испытывавшем дефицит наличных денег, люди предпочитали выплачивать налоги натуральной продукцией; ни о чем подобным не могло идти и речи в уже развитых провинциях Севера и даже на Юге королевства. Несмотря на такое количество архаических пережитков, Корсика, ставшая «французской», увеличила численность населения впервые с давних времен: некоторая доля неуверенности, которая дает почву для споров между историками, не может скрыть тот факт, что население, долгое время не превышавшее 120 000 человек, достигло наконец 150 000 человек в первые десятилетия после присоединения к Франции (с 1770 по 1790 годы). Это признак хорошего состояния (относительного) островной экономики. Французский мир, каким бы спорным он ни был…, или каким бы спорным «он ни стал», обеспечивал, по меньшей мере, личную безопасность людей и возможности некоторого количественного роста сельскохозяйственной продукции при отсутствии технического совершенствования производства. В данном случае небольшую роль сыграли физиократические меры, принятые интендантством, какими бы благими намерениями они ни руководствовались. Просто иногда под тяжелым прессом просвещенной власти люди убивали друг друга несколько реже, чем в прошлом. Таким образом высвободилась мирная энергия на то, чтобы обрабатывать землю, пасти скот, производить товары, торговать ими, пусть это произошло и не сразу. Было что противопоставить растущим нуждам в продовольствии у этого динамичного населения, для которого открылась возможность роста. Корсика стала супругой своего века, пусть это был всего лишь морганатический брак. Она запоздало присоединилась к процессу демографического роста, который уже долгое время наблюдался в континентальной Европе в эпоху Просвещения.

Но это относительное затишье нисколько не означает, что сердца местных жителей были окончательно завоеваны: это будет уже позже! Французская революция, как и в других регионах «по периметру», в моральном и политическом смыслах объединила корсиканскую землю с ее недавно приобретенной родиной-матерью. Это единство было еще непрочным, но уже могло себя проявить. Начиная с 1789–1790 годов выходят на первый план реформы, проведенные из Парижа по инициативе национального правительства: разделение на департаменты, создание (дистриктов), которые соответствовали нашим современным округам, превращение существовавших до тех пор «пьевов» в «кантоны» — последнее, по правде говоря, касалось в большей степени внешней словесной оболочки, нежели сути вещей. Раньше самые светлые умы на острове и особенно в корсиканской диаспоре не принимали французского завоевания; теперь же они увлеклись идеей о том, что королевство, какой бы угнетающей силой оно ни было, стало в итоге, при помощи Революции, проводником свобод на территории этого большого острова. Среди этих новообращенных вскоре появится молодой Наполеон Бонапарт, бывший ранее франкофобом. Смягчив свою прошлую ненависть к королевству, он в 1789 году становится одним из командиров национальной гвардии в Аяччо. Паоли, в свою очередь, тоже привлекла новая ситуация. В 1790 году он вернулся в страну, где когда-то был видным лидером. Его встретили бурно: он был назначен главнокомандующим той же самой национальной гвардии. В течение некоторого времени он показывает свою высокую преданность парижскому правительству и получает от него ценные указания, как эффективно вести дела в корсиканском «департаменте».

Вскоре эта первоначальная интеграция пошатнулась. Кланы, которые все еще сохраняли свое влияние, стали склоняться кто к аристократии, кто к революционным крайностям. Священники, несмотря на исключительно формальное послушание гражданской конституции для духовенства, испугались процесса секуляризации, наносившего прямой удар по преданности островитян папскому престолу. Даже сам Паоли в глубине души оставался человеком XVIII столетия, возможным приверженцем просвещенного деспотизма, даже монархии, вербующей себе сторонников: он быстро вернулся к своим прежним симпатиям во взглядах, которые все-таки несколько модифицировал. В 1793 году его заклеймили подозрительные члены Конвента, приняли за жирондиста… со Средиземного моря. Но в следующем году он предпринял активные действия: с его согласия на острове высадились англичане. Была ли это благотворная операция? Корсика получила от британцев очень либеральную конституцию… которую вице-король Эллиот, только что посаженный на трон лондонскими властями, поспешил не вводить в действие. Авторитаризм этого человека снова воскресил дух мятежа среди населения, отныне ставшего непримиримым; население помимо этого пострадало от неминуемого развала экономики, последовавшего за водоворотом событий Революции (из-за нарушения морских путей сообщения, закрытия рынков сбыта и др.). В 1795 году Паоли, поссорившись с Эллотом, снова отправился в изгнание в Англию. Однако, у вице-короля было время, пока он был проконсулом, обнаружить, какое нежное чувство питают к получению чиновничьих постов некоторые граждане «протектората». Имея трезвый взгляд на вещи, он также осознавал, что государство, не имеет значения, английское или французское, абсолютно неспособно обеспечить таким образом жалованием всех людей. Предваряющее замечание? Однако единственная среди периферийных меньшинств, Корсика в годы Революции, в переломный момент сделала радикальный выбор (или это ее лидеры сделали выбор за нее) отделиться от Франции. Это уникальный эпизод, о котором не стоит ни в коем случае забывать, позволяющий понять «отличие» острова от континента в последующие эпохи.

Возвращение Франции (к тому времени увеличившей свою территорию) после недолгого промежуточного британского вмешательства открыло бонапартистский, а затем наполеоновский период на Корсике. С 1796 года агенты и солдаты этого генерала вновь завоевывают остров для Директории.

Страна при Консульстве и Империи знала и спокойные периоды, но неразлучная пара мятеж-репрессии оставалась где-то поблизости, особенно в мало офранцуженных областях, где склонность к насилию оставалась сильной. Мелкие выступления или мятежи, никогда не вовлекавшие широкие массы, но все же имевшие еще некоторую значимость, вспыхивали по разным поводам; они противопоставляли часть местных жителей desiderata [169] власти Директории, Консульства, Империи. Например, люди решили поддержать католическую веру против Революции. Так появилось при Директории движение Кросетта, в стиле Вандеи. Позже набор на воинскую службу вызвал столь резкий отпор, как это столь часто бывало в крупных империях во время их упадка. Также было несколько попыток восстаний против больших владений со стороны коммун или пастухов. Их жертвами оказались также греки из Каргеза, традиционно служившие мишенью. Начиная с 1803 года командующий войсками Моран, который оставит после себя тяжелые воспоминания о «правосудии по Морану», восстановил порядок благодаря ударам подвижных колонн, чрезвычайным трибуналам и последующим расстрелам. На это ему дал разрешение Наполеон, однако он время от времени выражал беспокойство по поводу проявлений инициативы своего подчиненного. В конечном итоге Моран был отстранен от должности. В 1801, а затем в 1811 году в виде исключительной меры (декрет Мио, за которым последовал «императорский декрет») Корсике был дан особый налоговый режим, который, по сравнению с континентальными департаментами, оказался благоприятным: были отменены гербовый сбор, торгово-промышленный налог, монополия на табак; последовало освобождение от разнообразных налогов. Эффект от этих привилегий был долговременным, они надолго пережили Первую империю.

169

Пожелания (лат.).

В этой игре преданности и враждебности проявились некоторые региональные нюансы. Наполеоновская группировка была сильна в Аяччо, центре, постоянно пользовавшемся привилегиями от императора, и в котором до нашего времени, до 2000 года, все еще сохранился Бонапартистский центральный комитет, часто находящий достойное решение актуальных проблем. Напротив, в Бастии выступали против Наполеона. В 1814–1815 годы обычные переходы (остров примкнул сначала к Бурбонам, потом к вернувшимся во время Ста дней бонапартистам, и наконец к Людовику XVIII) показали, что корсиканскому диктатору не удалось всецело завоевать симпатии своего собственного народа, раздраженного имперским гнетом. Однако значительные группировки, представлявшие общественное мнение на острове, в разное время попадали под обаяние великого императора, своего соотечественника с удивительной судьбой. Во всех отношениях Наполеон своей политикой силовой интеграции подтолкнул Корсику к французской общности с большей силой, чем это делали предшествующие системы, как Старый режим, так и Революция. (Последней, тем не менее, удалось политизировать, если не офранцузить, часть жителей острова, особенно на уровне местной элиты). В 1815 году союзники, кажется, отдавали себе отчет о таком состоянии вещей: как и в Руссильоне и Эльзасе, они согласились, не заставляя себя долго упрашивать, на то, чтобы это сближение Корсики с Францией продолжалось. Если рассматривать под этим углом, то королевская, революционная и наполеоновская политика привели впоследствии к необратимому (?) положению.

Напротив, если рассматривать ситуацию исключительно с экономической точки зрения, то экономическое положение оставляло желать лучшего до 1815 года из-за войны, блокады, недостатка денежных средств, постепенно сократившихся инвестиций. Демографический и особенно экономический рост острова восстановился (постепенно) только начиная со времени реставрации Бурбонов.

С Реставрацией впервые на острове установилась «нормальная» политическая жизнь в том смысле слова, который мы даем в наше время этому прилагательному — выборы, установление представительского режима на местах, благодаря которому Корсика посылала своих депутатов в решающие законодательные Ассамблеи Парижа. Не обошлось без проблем! Местная элита была относительно бедной; на местах пришлось снизить имущественный ценз, чтобы выделилось достаточное число избирателей и лиц, могущих быть избранными. Как только были проведены соответствующие манипуляции, префектам от центральной власти и службам, проводившим выборы, оставалось только вынимать из урн результаты голосования избранных. При Людовике XVIII и Карле X таким образом контролировали избрание депутатов члены клана Поццо ди Борго, легитимисты. При Июльской монархии пришел черед соперничавшего клана Себастьяни занять в аналогичных обстоятельствах контролирующий пост. Маршал граф Орас Себастьяни и генерал виконт Тибюрс Себастьяни таким образом перешли от своих верноподданнических симпатий к Наполеону к сильно умеренному орлеанизму (между этими двумя точками [170] было «блуждание по пустыне» в течение всего периода Реставрации).

170

Цитируется no: Pomponi F. Ibid. P. 351 sq.

Другие аспекты преобразований Луи-Филиппа, которые также оказались относительными и частичными, коснулись экономики: прокладка дорог, расширение портов, создание первых линий пароходного сообщения начиная с 1830 года, грандиозные муниципальные работы (ратуша, префектура, театр в Аяччо). Все это, конечно, замечательно, но не стоит за этим внешним блеском забывать о событиях, происходивших за кулисами или даже в полной безнаказанности на авансцене. Традиционные способы поведения никуда не исчезли, насилие все еще имело место! Конечно, число убийств радикально снизилось по сравнению с массовой резней начала XVIII века. Тогда оно достигало, как считали некоторые, нескольких сотен убитых в год на 120 000 жителей (?). Был ли это мир, в котором отсутствует закон, по Гоббсу, перед появлением Жандармского государства, или Левиафана? Однако теперь, между 1818 и 1852 годами, в среднем приходилось только 133 смерти на количество населения, которое вскоре превзошло 200 000 жителей. Это уже меньше, хотя все-таки и носит массовый характер. В этом отношении в современной Франции приходится 33 000 случаев насильственной смерти в год, и это количество можно оценить как огромное, непереносимое. По меньшей мере, гражданские войны и местные восстания, которые преследовали Корсику всегда, отошли на второй план: последний мятеж такого вида пришелся на 1816 год в районе Фьюморбо, где восстали одержимые ностальгией по Империи. Королевские власти утихомирили мятежников, время от времени объявляя амнистии.

Напротив, итальянский тропизм [171] сохраняет символический вес иногда значительный, даже притом что ради этого дела на острове никто не ищет кровопролития. Этому можно только порадоваться. Карбонарии, борцы из Рисорджименто, проводили время своего изгнания на Корсике, или даже набирались среди местных интеллектуалов: последние, благодаря своему университетскому образованию, начитанности, языку, на котором они говорили, продолжали обращать свои взгляды на восток в большей степени, нежели они были ориентированы на север. Как написал при Луи-Филиппе Томмазео, политический беженец, поселившийся на острове и воспользовавшийся этим периодом своей жизни (как Гримм в Эльзасе), чтобы открыть для себя на месте народную культуру:

171

Тропизм (от греч. tropos — поворот, направление) — движение (рост) растений в определенном направлении под воздействием какого-либо фактора (прим. ред.).

«У корсиканцев нет и быть не может ни поэзии, ни литературы, которые не были бы итальянскими. Основы и материал для поэзии народа лежат в его истории, в его традициях, в его обычаях, в его манере существовать и чувствовать; столько всего отделяет по сути своей корсиканца от континентального француза (…). Корсиканский язык — в полной мере итальянский, и даже до настоящего времени он являлся одним из самых нечистых диалектов Италии». (Захватывающий текст, который, возможно, не берет в расчет проблему множественности диалектов на острове?).

От «этнической» поэзии и литературы до политического или «рисорджиментистского» сознания — всего один шаг. Многочисленные корсиканцы отдают себе отчет в своей близости к полуострову, хотя законодательно, они являются французскими гражданами, живущими в департаменте, не похожем на другие.

После интермедии II Республики, при Второй империи присоединение (или приращение?) Корсики к французской общности значительно прогрессировало, несмотря на то, что население в массе своей продолжало говорить на корсиканском языке. В итоге речь пойдет, как и в Руссильоне и Стране басков, об «интеграции в различии», или об «интеграции, которая уважает отличия». Еще не пришел черед фаз ассимиляции во всех планах, в том числе языковом; так будет, напротив, в XX веке, благодаря совместному влиянию, которое будут оказывать армейская служба, средства массовой информации, школа; не будем забывать также и о Первой мировой войне, которую корсиканцы провели в траншеях вместе с солдатами и офицерами с континента…

Первому Бонапарту, как бы велик он ни был, нисколько не удалось достичь единодушия среди своих соотечественников. Напротив, его племянник, сильный благодаря наполеоновской легенде, парадоксально развившейся в период после Ста дней (1815) и до 2 декабря (1851 года), сумел создать себе привлекательный образ. Он проводил официальные визиты на Корсику. На местах он после серьезных исследований пытался вводить разнообразные полезные новшества, некоторые из них не остались пустыми словами; он удовлетворял требованиям среднего класса острова, класса богатых горожан, адвокатов, юристов, позволяя им занимать значительные посты вплоть до правительства, и в префектурах. Так стала подтверждаться традиция, уже обозначенная тогда, корсиканского чиновничьего аппарата; она продлилась вплоть до времени наших президентов. Кроме того, так восхваляемое процветание времен Второй империи, несмотря на то, что в это время на острове уровень жизни оставался низким, и бедность была просто шокирующей, — это не пустой звук; оно коснулось области транспорта (развитие железнодорожного и пароходного сообщения), сельского хозяйства (использование земли собственниками и арендаторами частично торжествовало над традиционными требованиями перегона овец в горы и права пасти скот на неогороженных полях после уборки урожая, которые всегда исходили от пастухов). Такой рост мало коснулся промышленности, несмотря на присутствие доменных печей в Солензара и Тога. Они не давали больших результатов. Преступность, оставаясь впечатляющей, упала примерно до сорока убийств в год при Наполеоне III, благодаря улучшению нравов и мерам предосторожности, которые принимали бдительные жандармы.