История Рима от основания Города
Шрифт:
Так искореним же прежде всего эту низость, постыдную в глазах прочих народов, погибельную для нас самих! (9) Ибо кто же захочет походить на Публия Африканского или на Павла в государстве неблагодарном и столь враждебном доблестным гражданам? (10) Если же мы стряхнем с себя этот срам и речь пойдет только о славе, то разве не общей будет она для всех, кто зовется римлянином? (11) Столько было триумфов над галлами, над испанцами, над пунийцами – кто скажет, что тут торжествовали одни лишь полководцы, а не весь римский народ? Триумф справлялся не только над Пирром и над Ганнибалом, но над эпирцами и карфагенянами, торжествовали не только Маний Курий и Публий Корнелий127, но все римляне. (12) А уж воины-то справляют его в первую очередь – ведь они сами, увенчанные лавром, украшенные наградами, которыми их почтили, проходят Римом, выкликая „Ио, триумф!”, и поют хвалу себе и полководцу. (13) Случается, что воинов не доставляют из провинции на триумф; тогда они ропщут, но все-таки не сомневаются, что в Риме заочно их тоже чествуют, – ведь их руками добыта победа. (14) А если вас, воины, кто-нибудь спросит, для чего доставили вас в Италию, а не распустили тотчас по окончании дела? Зачем вы в Рим явились все вместе под своими знаменами? Зачем медлите тут, а не расходитесь по
39. (1) Недавно мы торжествовали победы над отцом Персея, Филиппом, и над Антиохом; когда триумфы справлялись, оба царствовали. А над Персеем, взятым в плен и препровожденным вместе с детьми его в Рим, триумф справлять, значит, не станем? (2) Вообразите: Луций Аниций и Гней Октавий, все в золоте и пурпуре, на колесницах въезжают на Капитолий, а Луций Павел снизу из толпы граждан как частное лицо обращается к ним: „Скажите-ка, Луций Аниций и Гней Октавий, кто более достоин, по вашему мнению, триумфа – вы или я?” Те, думаю, сойдут с колесницы и, устыдившись, отдадут ему сами все знаки почета. (3) Да и вам, квириты, разве любезнее будет видеть, как ведут в триумфе Гентия, а не Персея? Торжествовать не победу, а всего лишь прибавку к ней? (4) Увенчанные лавром, в Рим войдут и легионы иллирийские, и моряки, а македонские легионы, отвергнув свой триумф, станут любоваться чужим? Как же поступить тогда с обильной добычей, с дарами столь щедрой победы? (5) Куда, скажите, девать те доспехи, что тысячами снимали с убитых врагов? Македонянам, что ли, воротить? А статуи из золота, из мрамора, из слоновой кости, а картины, а ткани, а столько серебра чеканного, и золота, и денег царских? (6) Иль все это под покровом ночи, точно краденое, в казну снести, что ли? А где устроить зрелище из зрелищ – народу-победителю показать плененного царя, столь знаменитого, столь богатого? (7) Многие из нас помнят, как сбегались мы посмотреть на Сифака плененного – а ведь это была лишь прибавка к Пунийской войне. Неужто захваченный царь Персей с его сыновьями Филиппом и Александром (такие громкие имена!)128 будут спрятаны от глаз римских граждан? (8) А самого Павла, дважды консула, покорителя Греции, – разве не все жаждут видеть въезжающим на колеснице в Рим? Для того мы его консулом и выбирали, чтобы он закончил войну, которая, к великому нашему стыду, тянулась четыре года. (9) Когда жребий отдал ему эту провинцию, когда выступал он из Города, мы, слушаясь вещего сердца, предрекали ему победу и триумф, – а теперь победителю в этом триумфе откажем? Да разве только у Павла – и у богов мы крадем почет, им подобающий. (10) Ибо, справляя триумф, мы отдаем долг не только людям, но и богам129. Для предков ваших боги и в начале всех важных дел стояли, и в конце. (11) И консул и претор, отправляясь в свою провинцию на войну в сопровождении ликторов в военных плащах, дает на Капитолии обеты богам, а воротившись с победою, снова шествует в триумфе на Капитолий и тем же богам, которым давал обеты, приносит достойные их дары. (12) Не напрасно пускают жертвенных животных перед триумфальным шествием – пусть знают боги, что полководец воздает им благодарность за успех дела всего государства. (13) Ну, уводите теперь эти жертвы, Павлом назначенные для триумфа, и закалывайте их где какую! Так, что ли? А как же пир сенаторов, который дается не в частном доме, не в неосвященном месте, а на Капитолии? Разве дается он людям в усладу, а не богам, в их честь? И по наущению Сервия Гальбы вы это отмените? (14) И перед триумфом Луция Павла ворота закроются? А Персей, царь македонян, с детьми, и толпа прочих пленников, и вся македонская добыча – все это останется во Фламиниевом цирке? А Луций Павел частным человеком пойдет от ворот домой, будто он возвращается из деревни? (15) Ты, центурион, ты, воин, не слушай болтовню Сервия Гальбы, послушай лучше, что постановил о полководце Павле сенат; слушай лучше меня, чем его. (16) Он только и умеет, что говорить, да и то все желчь и яд, а я двадцать три раза вызов бросал врагу и с ним бился, и со всех, с кем схватился, совлек доспех; все тело мое украшено рубцами от честных ран – их получил я, грудью встречая врага».
(17) Тут, как рассказывают, он распахнул одежды и показал, какую рану в какой войне получил; но случайно открылось прикровенное, и вид опухоли в паху вызвал смех у стоявших поближе. (18) А тот в ответ: «Вот и это, над чем вы смеетесь, я тоже получил, когда все дни и ночи не слезал с коня, и я не стыжусь этого, как тех рубцов, ибо верно служить отечеству – и дома, и на войне – мне это не мешало. (19). Я, старый воин, молодым показал свое тело, в которое не раз впивалось железо; пусть-ка Гальба обнажит перед вами свое – холеное и без единой царапины. (20) Трибуны, зовите трибы к голосованью, а я к вам, воины <...>130 ».
40. (1) Всего в триумфе пронесено было захваченного золота и серебра на сто двадцать миллионов сестерциев – так сообщает Валерий Антиат, но если судить по указанному им же числу повозок и весу золота и серебра, то получается, без сомнения, больше131. (2) Еще столько же, по рассказам, Персей расточил – либо на войну, либо во время бегства на Самофракию, и это тем удивительней, что такие деньги накоплены были всего лишь за тридцать лет, прошедших после войны Филиппа с Римом, частью из доходов от рудников, частью из других поступлений. (3) Словом, Филипп, вступая с римлянами в войну, был в средствах весьма стеснен, Персей же, напротив, – весьма богат.
(4) Шествие замыкал сам Павел на колеснице, величественный осанкой своей и сединами. За колесницею среди прочих знатных мужей шли двое сыновей его, Квинт Максим и Публий Сципион; за ними строем двигались турмы всадников и когорты пехоты. (5) Пехотинцам выдали по сто денариев, центурионам вдвое, а всадникам втрое больше. Полагают, что Павел удвоил бы эти награды, если бы воины не воспротивились его триумфу или обрадовались бы объявленной выплате.
(6) Но не один Персей, в цепях проведенный по вражескому городу пред колесницею победителя, был в эти дни поучительным примером печальной превратности судеб людских, но и сам победитель Павел, блиставший златом и пурпуром, тоже являл собою такой же пример, (7) ибо двое сыновей его, которых он оставил себе, отдав в усыновление двух других, единственные наследники его имени, домашних священнодействий132 и отеческого имущества, скончались: младший (ему было почти двенадцать лет) – за пять дней до триумфа, а старший, четырнадцатилетний, – через три дня после триумфа. (8)
А их, еще отроков, должны были везти на колеснице вместе с отцом, чтобы они и для себя мечтали о таких же триумфах.(9) Несколько дней спустя народный трибун Марк Антоний созвал сходку, и там Эмилий Павел по примеру других полководцев рассказывал о своих деяниях – речь его была достойна римского вождя и памяти потомков.
41. (1) «Вы знаете, квириты, сколь счастливо я послужил государству; вы знаете, какие два удара в эти дни поразили мой дом, ибо глазам вашим явилось зрелище и моего триумфа, и похорон моих детей; (2) и все же позвольте мне сопоставить мою судьбу и счастие государства так, как велит мне мой долг.
(3) Отправившись из Италии с флотом, я от Брундизия отчалил с восходом солнца и в девятом часу дня со всеми кораблями моими достиг Керкиры. На пятый день после этого в Дельфах я принес жертвы Аполлону – и за себя, и за ваших воинов и моряков. (4) Из Дельф на пятый день прибыл я в лагерь, принял там войско и кое-что изменил, устранив преграды с пути к победе, и двинулся дальше. Так как лагерь вражеский был неприступен, а вынудить царя к сраженью не удалось, я прошел ущельем у Петры133 через сторожевые отряды врага и победил царя в открытом бою у Пидны. (5) Я отдал Македонию во власть народа римского и закончил в пятнадцать дней ту войну, что длилась четыре года стараньями трех консулов, из которых каждый оставлял преемнику груз тяжелее, чем принял сам. (6) Этот успех как бы породил и другие: все македонские города сдались, сокровища царские достались нам, а царь с детьми был схвачен в храме на Самофракии, словно сами боги отдали его в наши руки. Такое счастье мне самому казалось чрезмерным и потому подозрительным. (7) Я стал бояться опасностей на море – ведь мне предстояло переправить в Италию огромные богатства царя и перевезти туда победоносное войско. (8) Суда благополучно достигли берега, и мне больше не о чем было молить богов. И тут я в душе пожелал: коль скоро счастье, вершин достигнув, обыкновенно скатывается назад, пусть это лучше коснется моего дома, но не государства. (9) И потому я надеюсь, что счастье нашего государства искуплено моею тяжкой бедой, – ведь мой триумф, как бы в насмешку над превратностью людской судьбы, свершился между похоронами моих детей. (10) Я и Персей – мы оба ныне являем собою разительные примеры общей участи смертных: он сам пленник и видит, как перед ним ведут его детей, плененных, но невредимых, (11) а я, торжествовавший победу над ним, взошел на триумфальную колесницу прямо с похорон одного из моих сыновей, а воротившись с Капитолия, едва застал последний вздох другого. (12) И вот из немалого потомства не осталось у меня никого, кому мог бы я передать мое имя: ведь двоих сыновей я, как бы по многодетности, отдал в усыновление, и теперь они принадлежат родам Корнелиев и Фабиев, а в моем доме нет больше Павла, кроме меня, старика. Но в этом бедствии, постигшем мой дом, утешением мне да будет благополучие ваше и счастие государства».
42. (1) Столь мужественная речь всех взволновала сильнее, чем если бы он жалостно оплакивал свое сиротство.
(2) В декабрьские календы Гней Октавий справил морской триумф над царем Персеем. Тут не было ни пленников, ни вражеских доспехов. (3) Октавий раздал морякам по семидесяти пяти денариев, кормчим, бывшим на судах, – вдвое, а судоначальникам – вчетверо больше.
(4) Затем собрался сенат. Решено было, что Квинт Кассий препроводит царя Персея с сыном его Александром под стражу в Альбу134, не лишая царя ни спутников, ни денег, ни серебра, ни домашних вещей, какие были при нем; (5) Бифиса, сына Котиса, царя фракийцев, отправили вместе с заложниками под стражу в Карсеолы, а прочих пленников, проведенных в триумфе, решили заключить в темницу135.
(6) Спустя несколько дней явились послы от Котиса, царя фракийцев, с деньгами для выкупа царевича и остальных заложников. (7) Принятые сенатом, фракийские послы оправдывались тем, что не по доброй воле Котис служил царю, а потому что вынужден был ему дать заложников, и умоляли позволить их выкупить за любую цену, какую назначат отцы-сенаторы. (8) На это им волей сената отвечено было, что римский народ помнит о дружбе с Котисом, и с его предками, и с племенем фракийским; (9) заложники же не оправдание, а вина фракийцев, ибо они могли не бояться Персея – ни в годы мира, ни когда был он занят войною с Римом. (10) Впрочем, хоть расположенье Персея и оказалось Котису дороже дружбы народа римского, римляне не станут думать, как воздать по заслугам царю фракийцев, – достоинство превыше мести, а потому царь Котис может получить и сына и заложников. (11) Благодеянья римлян бескорыстны; пусть плата за них остается в душе тех, кто был облагодетельствован, – это лучше, чем требовать немедленную плату. Чтобы отвести заложников назад во Фракию, назначили трех послов – Тита Квинкция Фламинина, Гая Лициния Нерву и Марка Каниния Ребила; фракийцам были даны подарки – на две тысячи ассов каждому, (12) а Бифис, вызванный из Карсеол с остальными заложниками, был отправлен к отцу в сопровождении послов.
Царевы корабли, захваченные у македонян, невиданно огромные, вытащили на Марсово поле.
43. (1) У всех еще как бы перед глазами был македонский триумф, а уже в день Квириналий136 Луций Аниций справил триумф над Гентием и иллирийцами. (2) Во всем, казалось, он был подобен триумфу Павла, но с ним сравниться не мог: и родом Аниций был ниже, и власть преторскую не сравнить с консульской. Да и все было несравнимо: ни Гентий с Персеем, ни иллирийцы с македонянами, ни добыча с добычей, ни деньги с деньгами, ни дары с дарами. (3) Словом, недавний блеск македонского триумфа затмевал Анициев, но зрителям было понятно, что сам по себе его триумф презрения никак не заслуживает. (4) Ведь за считанные дни полководец смирил иллирийцев, неукротимых равно на суше и на море, защищенных и местностью своею, и укреплениями, а царя и всю его родню взял в плен.
В триумфе Луций Аниций пронес и много военных знамен, и другую добычу, и царскую утварь, (5) золота двадцать семь фунтов, серебра – девятнадцать, денариев – тринадцать тысяч, а иллирийского серебра – сто двадцать тысяч монет137. (6) Пред колесницей Аниция шел царь Гентий с царицею и детьми, и Каравантий, брат царя, и некоторые знатные иллирийцы. (7) Из добычи Аниций раздал по сорок пять денариев на каждого из пехотинцев, центурионам – вдвое, а всадникам – втрое; латинским союзникам дал столько же, сколько римским гражданам, а морякам – сколько пехоте. (8) В триумфе этом воины шли веселее, и много песен пелось во славу самого полководца. По словам Антиата, иллирийская добыча дала двадцать миллионов сестерциев, не считая золота и серебра, снесенного в казну; откуда Антиат взял это – неизвестно, потому я ссылаюсь на него.