История Рима от основания Города

(4) Консул со всем войском покинул Пидну, назавтра был он у Пеллы и поставил лагерь в миле от города, несколько дней стоял там, со всех сторон рассматривая расположение города, и убедился, что не зря здесь обосновались цари Македонии: (5) стоит Пелла на холме, глядящем на зимний закат137; вокруг нее болота, непроходимые ни летом, ни зимою, – их питают разливы рек. (6) Крепость Фак возвышается, как остров среди болот, в том месте, где они подходят к городу всего ближе; стоит она на громадной насыпи, способной выдерживать тяжесть стен и не страдать от влаги болот, ее облегающих. (7) Издали кажется, что крепость соединена со стеною города, хотя на самом деле их разделяет ров с водой, а соединяет мост, так, чтобы врагу было не подступиться, а любой пленник, заточенный царем, не мог бы бежать иначе как через мост, который легче всего охранять. (8) Там, в крепости, была и царская казна – тогда, однако, пустая, если не считать трехсот талантов, которые выслали было Гентию, но придержали. (9) Покуда римляне стояли у Пеллы, к ним шли и шли посольства с поздравлениями, особенно от фессалийцев. (10) Затем пришло известие, что Персей уже на Самофракии. Консул отправился к Амфиполю и достиг его в четыре перехода. (11) Все жители Амфиполя высыпали ему навстречу, и было ясно всякому – не доброго, не справедливого царя лишил их Павел <...>138.

КНИГА XLV

1. (1) Хоть вестники победы – Квинт Фабий, Луций Лентул и Квинт Метелл – спешили, как могли, и Рима достигли быстро, там, оказалось, уже царило ликование, предвосхищая их вести. (2) На третий день после сражения с Персеем1, на играх в цирке, по всем рядам вдруг прокатилось: в Македонии, мол, было сраженье, и царь разбит; (3) гул голосов усилился, потом поднялись крики и рукоплесканья, как будто и вправду пришло известие о победе. (4) Должностные лица в удивлении стали искать виновника этого внезапного всплеска, но не нашли, так что оснований для радостной уверенности вроде бы и не стало, но добрая примета запала в души. (5) И когда с приходом Фабия, Лентула и Метелла весть подтвердилась, люди обрадовались и самой победе, и сбывшемуся предчувствию2. (6) Рассказывают и о другом порыве ликованья толпы на играх в цирке, и этому тоже, видимо, можно верить: во второй день Римских игр, за пятнадцать дней до октябрьских календ3, явился, как рассказывают, письмоносец, сказавший, что он из Македонии, и вручил консулу Гаю Лицинию украшенное лавром письмо как раз тогда, когда тот собирался пустить четверки в забег. (7) Пустив четверки, консул взошел на свою колесницу и поехал по цирку к зрительским скамьям, высоко подняв послание с лавром, чтобы оно было видно всем. (8) Народ тотчас забыл о зрелище и сбежался в середину цирка. Консул пригласил туда отцов-сенаторов, прочитал послание и с сенаторского соизволения возгласил перед рядами народа, что сотоварищ его, Луций Эмилий, сразился с царем Персеем, (9) македонское войско разбито и рассеяно, царь с горсткой людей бежал, и все македонские города покорились народу римскому. (10) Ответом были клики и шум рукоплесканий; об играх так и забыли, почти все направились по домам с радостной вестью к женам и детям. (11) То был двенадцатый день после сраженья в Македонии.

2. (1) Назавтра сенат, собравшись в курии, решил устроить молебствие и принял постановленье о том, чтобы консул распустил всех присягнувших ему4, кроме воинов и моряков, (2) а о воинах и моряках доложил, когда от консула Луция Эмилия явятся сами его послы, которые и отправили вперед письмоносца. (3) За шесть дней до октябрьских календ, часу во втором, эти послы вошли в Рим и двинулись к форуму, увлекая с собою громадную толпу, – повсюду им навстречу выбегали люди и шли за ними. (4) Отцы-сенаторы как раз заседали в курии, и консул представил им послов. Прибывших не отпустили, покуда они не рассказали подробно о том, сколь велики были силы царя, и пешие, и конные, и сколько тысяч из них перебито, и сколько взято в плен, (5) и сколь малыми потерями учинили врагу такое побоище, и как стремительно бежал Персей; думается, говорили послы, он кинется к Самофракии, но готов уже флот, чтобы его преследовать, и не уйти царю ни на море, ни на суше. (6) Все это послы потом изложили и перед собравшимся народом. И радость всех охватила снова, когда консул распорядился открыть все храмы города: со сходки каждый пошел благодарить богов, (7) и все храмы бессмертных заполнились толпами мужей и даже женщин5.

(8) Сенат, вновь созванный в курии, повелел: по случаю блестящего успеха консула Луция Эмилия устроить пятидневные молебствия перед всеми ложами богов и принести в жертву взрослых животных. (9) Корабли, стоявшие на Тибре в полной оснастке и готовые, как только понадобится, идти в Македонию, постановили вытащить на берег и разместить по верфям, (10) моряков – распустить, выдав им годовое жалованье, а с ними – всех, кто присягал консулу; (11) и тех солдат, что были размещены в Коркире, Брундизии, у Верхнего моря и в ларинских землях, чтобы Гай Лициний мог с ними в нужный час прийти на помощь товарищу, – всех тоже решено было распустить. (12) Перед сходкой объявлено было о пятидневном молебствии, начинающемся за пять дней до октябрьских ид.

3. (1) Из Иллирии явились двое посланцев, Гай Лициний Нерва и Публий Деций6; иллирийское войско разбито, возвестили они, царь Гентий пленен, Иллирия покорилась народу римскому. (2) За эти успехи, достигнутые под водительством и при ауспициях претора Луция Аниция, сенат принял решение о трехдневном молебствии. Дни были назначены консулом – четвертый, третий и канун ноябрьских ид.

(3) Некоторые рассказывают7, что, когда пришло известие о победе, родосских послов, до сих пор пребывавших в Риме, пригласили в сенат, словно в насмешку над их тупою надменностью. (4) Глава посольства, Агеполид, сказал, что родосцы снарядили посольство, дабы примирить Рим и Персея, (5) ибо от этой войны всей Греции были только тяготы и муки, а самим римлянам – расход и убытки: (6) но судьба народа римского распорядилась счастливо, войну закончив по-своему, а им, родосцам, предоставив случай изъявить римлянам радость по случаю их блестящей победы. Так говорил родосец.

Ответ ему был такой: нет, не о пользе Греции, не об издержках римлян пеклись родосцы, а единственно о пользе царя Персея. (7) Имей они ту заботу, о которой здесь лицемерно толкуют, посольство свое снарядили бы раньше – когда Персей, вторгшись в Фессалию, два долгих года иные греческие города осаждал, а иным угрожал. Однако в те времена родосцы не поминали о мире, (8) и лишь узнавши о том, что римляне уже одолели горы, вступили в Македонию и окружили Персея, тут же снарядили посольство, и не за иным чем-нибудь, а только за тем, чтобы спасти царя от опасности. С тем родосцев и отослали.

4. (1) Тем временем и Марк Марцелл, уже уходя из Испании, взял славный город Марколику и доставил казне десять фунтов золота и серебра на миллион сестерциев8.

(2) А консул Эмилий Павел, как уже сказано, стоял в то время лагерем у Сир9, в земле одомантов, куда к нему явились послы царя Персея с письмом, все трое – низкого роду. Увидев их, плачущих и жалких, Эмилий Павел, говорят, сам прослезился над участью людской, – (3) ведь тот, кому еще недавно была тесна его держава, кто воевал дарданов и иллирийцев, а бастарнов поднимал себе на помощь, теперь, лишившись и войска, и царства, забился на малый остров и может лишь умолять, но защититься не в силах, разве лишь святостью приютившего его храма. (4) Но обращение «консулу Павлу от царя Персея – привет» изгнало из сердца консула всякую жалость к этому глупцу, не понимающему своей участи. (5) А потому, хотя в прочей части Персеева письма содержались просьбы отнюдь не царственные, послов Персея без ответа и без письма отослали прочь. Понял Персей, о каком прозвании поверженному подобает забыть, (6) и отправил другое письмо, подписав его, как частное лицо, только именем, где усердно и небезуспешно просил прислать к нему кого-нибудь, с кем он мог бы поговорить о своем положении и обстоятельствах. (7) К нему послали троих – Публия Лентула, Авла Постумия Альбина и Авла Антония – и, оказалось, впустую: Персей как мог цеплялся за царское званье, а Павел склонял его вверить себя со всем добром своим справедливости и милосердию народа римского.

5. (1) Тем временем Гней Октавий с флотом пришел к Самофракии и тоже – то угрозами, то посулами – склонял царя к сдаче, и тут помогло ему одно обстоятельство, то ли случайное, то ли подстроенное. (2) Луций Атилий, знатный юноша, заметив, что народ самофракийский собрался на сходку, спросил у местных властей дозволения обратиться к народу с несколькими словами. Ему дозволили, и он заговорил:

(3) «Скажите мне, гостеприимцы-самофракийцы, взаправду ли священен ваш остров и чист от скверны весь без изъятия или нас обманули?» (4) Все подтвердили – ошибки, мол, нет, и остров, верно, священный. «Так почему же, – продолжал Атилий, – убийца осквернил его кровью царя Эвмена? И как же вы позволите кровавому разбойнику пачкать святилища ваши, – ведь первые же слова вашего обряда запрещают касаться святынь нечистыми руками?»

(5) О том, что в Дельфах Эвандр почти что убил царя Эвмена10, говорила вся Греция. (6) А потому самофракийцы, рассудив, что корят их не без причины, и понимая, что сами они, и весь их остров, и храм всецело во власти римлян, отправили Феонда, верховного правителя своего (сами они зовут его царем) объявить Персею, что Эвандра Критского обвиняют в убийстве, (7), а у них, у самофракийцев, издревле заведено вызывать в суд того, кто, по слухам, вступил в пределы святилища с замаранными нечестьем руками; (8) если Эвандр уверен, что эти обвинения напрасны, пусть придет защитить себя перед судом, а если боится, пусть очистит храм от нечестия и сам о себе позаботится.

(9) Персей с глазу на глаз отсоветовал Эвандру являться в суд – ни дело, ни отношение к нему судей не сулят-де добра. За этими увещеваньями скрывался страх: вдруг Эвандра признают виновным, а он и выдаст зачинщика гнусного злодеяния. «Что же теперь остается, – говорил Персей, – кроме как доблестно умереть?» (10) Эвандр не отнекивался, сказал только, что яд предпочитает железу, а сам тайком стал готовить побег. Когда об этом доложено было царю, тот испугался: не пал бы гнев самофракийцев теперь на него, будто он и помог обвиняемому скрыться от кары. В страхе царь приказал умертвить Эвандра. (11) А когда бессмысленное убийство было совершено, Персей спохватился – ведь он, выходит, взял на себя грех Эвандра. Тот в Дельфах ранил Эвмена, этот убил Эвандра на Самофракии, и вот по воле одного человека два священнейших на земле храма обагрены людской кровью. (12) Дабы отвести от себя обвинение, Персей подкупил Феонда, и тот объявил народу, что Эвандр сам покончил с собой.

6. (1) Однако подобное злодеяние против последнего верного друга, испытанного в стольких бедах и преданного царем за то, что царя не предал, оттолкнуло всех от Персея. Его люди один за другим стали переходить к римлянам. (2) Персей же, оставшись почти в одиночестве, принужден был подумать о бегстве; он обращается к Ороанду, критянину, которому фракийский берег был хорошо знаком по торговым поездкам, и просит взять его на судно и свезти к Котису. (3) На одном самофракийском мысу есть гавань Деметрий11; там и стояло судно Ороанда. На закате туда снесли все, что необходимо в пути; снесли и деньги: сколько было можно унести тайком. (4) А в полночь царь с тремя спутниками пробрались задней дверью в сад, примыкавший к опочивальне, и, с трудом одолев ограду12, вышли к морю. (5) Однако Ороанд, дождавшись только, чтобы на судне оказались деньги, с первыми потемками отчалил и по глади моря пустился к Криту, (6) Не обнаружив судна в гавани, Персей побродил по берегу и наконец, увидев, что светает, испугался, но не отважился вернуться в дом, где был гостем, а укрылся сбоку храма, в углу, где потемнее.