История Роланда

F. Истории безоблачного детства. О рождении Толика

В день, когда должен был родиться Валик, мы с самого утра расположились на лавочке в больничном парке, под большим клёном. Папа суетился, метался, раскатывал туда-сюда на такси, то за букетами, то за подгузниками, а мы беззаботно пили сидр и закусывали разноцветными пышками. Мы знали, что будет мальчик, и даже имя выбрали заранее, и теперь оставалось только гадать, каким он родится.

– Ах, только бы он родился красивым! – приговаривал Хулио, прикладываясь к бутылке.

– Не всё ли равно? – отвечал я. Сидр размягчал мой язык, и я мог выговорить несколько фраз подряд. – Намного важнее мыслительные способности. Пустоголовый омоновец, гоняющий демонстрантов, или поэт-авангардист – между ними же пропасть. Вот что важно.

– Ты ксенофоб, – вздыхал Хулио. – Ты толкуешь предвзято и узко. Нет, нет, главное – чтобы он родился красивым! Красота – превыше всего! Равно прекрасными могут быть как и плечистый омоновец в могучем бронежилете, в хищном прыжке, так и настигаемый диссидент с одухотворённым лицом, с флагом свободы. Главное – красота. Разве я не прав?

– Ты не прав! – сказал я, но тут двери больницы распахнулись, и на крыльцо с победными криками высыпали многочисленные врачи. Они размахивали руками и звали: сюда, сюда! спешите! радуйтесь! Забыв обо всём, мы побежали к крыльцу, а оттуда, из недр роддома, навстречу нам уже поднимался переполненный гордостью папа, неся на руках крупного младенца. Смотрите, дети, это ваш братик, Толик! Младенец дружески улыбался и подмигивал. А где же Валик? – удивились мы. Валика пока нет, – объяснил счастливый папа, – пока только Толик.

10. Истории безоблачного детства. О свободе выбора

Сразу после Толика родился Колик.

– Как вам ваш новый братец? – ликовал папа. – Смотрите, какой волосатый!

Мы сначала довольно холодно встретили Колика и заняли позицию молчаливого наблюдения. Папа же пребывал на вершинах торжества и фонтанировал новыми педагогическими идеями. К примеру, посовещавшись с директором школы, он решил испробовать на Колике новый метод обучения младенцев речи. Недопустимо, объяснил нам папа, недопустимо и крайне чревато вдалбливать в голову младенца слово «мама». Разве с таким подходом можно рассчитывать на то, что личность вырастет свободной и мыслящей? Дитя само должно выбирать свой стартовый лексикон! Папа принёс из библиотеки толстый политехнический словарь и с утра до вечера просиживал у колыбели Колика, читая ему статьи по алфавиту. В обеденный перерыв папу подменяла мама с Овидием и Вергилием, а на время первого и второго завтрака, раннего и позднего ужинов, полдника, ланчей и перекусов – подменяли мы. Расширяя папин метод, мы на все лады ругались Колику матами, а когда маты кончались – рассказывали в лицах анекдоты о прелюбодеяниях.

Но, несмотря на наши общие усилия, ровно в год Колик откашлялся и отчётливо произнёс:

– Мама.

В растерянности и недоумении мы вопрошали папу: как же так? Значит, все наши старания пошли впустую? Но папу невозможно было сбить с толку или ввергнуть в уныние:

– Нет, детки, не впустую. Мы выполнили свой долг. Теперь мы уверены, что Колик не подвергался лингвистическому насилию и сделал свой выбор сознательно и обдуманно! – он высоко подбросил Колика и, словив, крепко поцеловал. – Ура! Шампанского!

11. Истории безоблачного детства. О рождении Валика

Однажды, ближе к обеду, папа громко позвал нас из гостиной. Отложив забавы, мы спустились вниз и замерли в почтительном ожидании. Папа посмотрел на маму, и мама кивнула ему.

– Дети, – сказал папа. – Мы долго откладывали и оттягивали, но теперь время пришло. Итак, новость: у вас есть ещё один брат. И пойдёмте сразу знакомиться.

Мы были удивлены, но виду не подали. Вслед за папой и мамой мы прошли в правое крыло, поднялись по лесенке и оказались перед ничем не примечательной сосновой дверью. Папа нажал на ручку, толкнул дверь и пропустил нас вперёд. Светлая комната, аккуратная постель, стол, книжные полки с политехническими словарями. У окна, стесняясь, стоял худенький мальчик в костюме.

– Это Валик, – шепнул папа за нашими спинами, и они с мамой тихо удалились, не желая нам мешать.

Мы ревниво оглядели комнату и, не отыскав ничего интересного, спросили:

– Где твои игрушки?

Валик приоткрыл рот, потом закрыл и пожал плечами.

– Во что ты умеешь играть?

– В шахматы.

– А в тетрис?

– Нет.

– Мы тебя научим.

– Правда?

Валик вдруг необыкновенно оживился: он подбежал к нам, стал пожимать руки, смеяться, заглядывать в глаза.

– Так вот вы какие, мои братики! Папа очень долго не хотел меня к вам пускать, он говорил, что вы хулиганы и научите меня дурному. Но ведь это преувеличение? Правда? Теперь он махнул рукой и разрешил, непонятно отчего – быть может, убедился, что и я тоже хулиган? Ах, я уже знаю, что мы будем большими друзьями! Кто из вас Хулио, позвольте мне угадать? Ты? Ура! Вот видите, вот видите! Я так давно мечтал о вас, и вы даже часто снились мне. А я, снился ли вам я?

Мы были очень растроганы, сердечно целовали Валика и уверяли, что и он нам снился.

– Но что же это я! Прошу вас!

Он усадил нас за стол, принялся разливать чай и подвигать нам блюдечки с печеньем и мармеладом. И вдруг остановился и воскликнул:

– Или пойдёмте по грибы? По грибы, по ягоды! Вы любите ходить по грибы?

Мы одобрили грибы, и он засобирался: раскрыл шкаф, надел кашне и плащ, выбрал крепкое лукошко, причесал щёточкой волосы и присел на кровать перешнуровать туфли. Здесь его, по-видимому, настигло утомление: он сидел, опершись локтями на колени, и не двигался. Мы допили чай.

– Валик? Валик?

– Ах, оставьте.

Но мы, конечно, не оставили его, увели с собой и с тех пор больше не расставались.

12. Истории безоблачного детства. О мужчине

Однажды мы с братиками поспорили, в каком возрасте становятся мужчинами: в четырнадцать или в шестнадцать? Логически доказать ни одно из утверждений не удавалось, и нам пришлось обратиться к папе, хотя мы боялись, что он назовёт восемнадцать, и придётся ждать слишком долго. Но папа, как обычно, предпочёл конкретному ответу сказку:

– Давным-давно жил-был один мальчик, который тоже хотел поскорее стать мужчиной. Ему казалось это столь недостижимым, что он запасся терпением и положил себе возраст: восемнадцать лет. Долгие годы он провёл в ожидании, и вот наконец знаменательный день настал. Было много гостей, много торжественных речей, взрослые наручные часы и кортик в подарок. Несколько дней мальчик прислушивался к себе, но мужчиной себя по-прежнему не чувствовал. Наверное, надо научиться курить сигару и пить виски? – подумал он и приступил к занятиям. И научился, но это тоже не подвинуло его к цели. Тогда его осенило: всё просто! мне необходимо познать женщину! И он пошёл и познал. Мужчина я теперь или нет? – размышлял он, время от времени познавая для надёжности других женщин. Но неуверенность не оставляла его. Тогда мальчик записался добровольцем в армию и отслужил несколько лет, а в последний год побывал на настоящей войне, где убил несколько врагов и чудом выжил сам, отделавшись контузией. Вернувшись домой, он, не задумываясь, женился, родил сына, посадил дерево и построил дом – как завещали классики. А чтобы закрепить результат, родил ещё одного сына и двух дочерей. После этого мысли о мужчине на некоторое время оставили его, но потом… потом возвратились с новой силой. Разбогатеть! – решил мальчик и занялся бизнесом. Было непросто, но за десяток лет упорного труда он достиг цели, и стал одним из богатейших людей города. Но мужчина не прекращал его мучить даже на террасе собственного палаццо на морском берегу. Власть! – пришло ему в голову как-то в ночи. Подумано – сделано. Переговоры с влиятельными друзьями, взаимовыгодные одолжения, совместные сделки, продуманные браки сыновей и дочерей – и вот он уже катался с мигалкой. Он приказывал, и ему с преклонением и страхом в глазах повиновались сотни людей. Но и это не утолило его желания стать мужчиной. Надо сделать что-то доброе, – пришёл к выводу мальчик, – что-то доброе и бескорыстное. Потратив половину состояния, он построил роскошную больницу для бедных и первоклассную школу для сирот, а особо нуждающимся назначил щедрые пенсии и стипендии. К тому времени и дед его, и отец умерли, и он стал самым старшим в семье. А в городе он стал самым уважаемым человеком, настоящим старейшиной. Борода его была необычайно длинна и седа, одевался он в белоснежный костюм, а в руках носил дубовую палку. И вот тогда, когда мальчику исполнилось восемьдесят пять, он осознал окончательно: мужчиной становится тот, кто достойно примет смерть. И умер. Вот так-то, детки.