История россии 1917–2009

Резкое снижение удельного веса евреев в составе работников НКВД в 1939 г. произошло не из-за того, что к этому времени, как пишет С. Л. Берия в книге «Мой отец Берия» (2002), «верхушку партийного аппарата и государства заняла группа русофилов, которые не доверяли “иноземцам” и ненавидели их». В группу «русских шовинистов» мемуарист включил Молотова, Андреева, Маленкова, Жданова, приказы которых выполняли Ежов и Ягода. Вынужденным «русофилом» стал якобы и отец мемуариста. Собранная им информация показала, что «три четверти следователей и руководителей контрразведки были евреи. Опасаясь, что их слишком активное присутствие в репрессионных органах может вызвать волну антисемитизма, он решил сменить их на русских. Ибо в тот период часто раздавались упреки, что евреи притесняют и уничтожают русский народ». Статистика национального состава репрессированных показывает, что их основную массу действительно составляли русские. Таким образом, «русофильство» Л. П. Берии, выраженное в изменении национального состава руководителей и следователей НКВД, находит свое объяснение в заботе о благополучии вовсе не русского народа.

К концу 1938 г. борьба за уничтожение «пятой колонны» пошла на спад. 17 ноября правительственным постановлением запрещалось проведение «массовых операций по арестам и выселению» и осуждающее «нарушение законности». 25 ноября от должности наркома внутренних дел освобожден, в апреле 1939 г. арестован по обвинению в заговоре и в феврале 1940 г. расстрелян Н. И. Ежов. Его участь разделил 101 высший руководитель ведомства — все заместители наркома, почти все начальники отделов центрального аппарата НКВД, наркомы внутренних дел союзных и автономных республик; начальники многих краевых, областных и городских управлений. По данным справочника «Кто руководил НКВД. 1934–1941» (2002), всего в 1933–1939 гг. репрессировано 22 168 сотрудников ОГПУ–НКВД. В это число, наряду с работниками госбезопасности, входят и составляют абсолютное большинство сотрудники милиции, пожарной охраны, служащие войск НКВД, системы ГУЛАГа, загсов и т.д.

При новом наркоме НКВД масштабы репрессий сократились. В 1939 г. «за контрреволюционные и государственные преступления» приговорены к смерти 2552 человека, в 1940–1649, в 1941 г., включая военное полугодие, — 8001 человек. В 1939–1940 гг. реабилитированы и освобождены из мест заключения 837 тыс. человек.

Уменьшились репрессии и в самой правящей партии. Январский (1939 г.) пленум ЦК ВКП(б) призвал партийные организации исправить «серьезные ошибки», допущенные в работе по очищению партийных рядов от «троцкистско-правых агентов фашизма», обязал их «решительно покончить с массовыми, огульными исключениями из партии», в течение трех месяцев рассмотреть все апелляции исключенных и не позже чем к 15 февраля 1838 г. обеспечить их поступление на работу. Партийным организациям было предписано «привлекать к суровой ответственности лиц, виновных в клевете на членов партии». 26 января 1938 г. в «Правде» была помещена передовица: «Реабилитировать неправильно исключенных, сурово наказать клеветников!». Все это привело к резкому сокращению репрессий в отношении членов партии. О динамике репрессий можно судить по числу исключенных из ее рядов: в 1937–1938 гг. — 216 тыс. человек, в 1939 г. — 26,7 тыс., в 1940 г. — около 40 тыс. В то же время в 1939–1940 гг., в партии восстановлено 164,8 тыс. человек. Из 34 членов Политбюро, входивших в него в 1917–1939 гг., репрессировано 17, из 27 членов Секретариата ЦК — 15, из 64 членов Оргбюро — 42, из 71 члена ЦК — 49, из 18 председателей и заместителей председателя Совнаркома СССР — 10.

В марте 1939 г. Сталин обнародовал цифры, согласно которым на XVIII съезде партии было представлено на 270 тыс. коммунистов меньше, чем на предыдущем съезде в 1934 г. За период между съездами «были выдвинуты на руководящие посты по государственной и партийной линии более 500 тыс. молодых большевиков, партийных и примыкающих к партии». Если предположить, что выдвижения осуществлялись главным образом для замены репрессированных руководителей, то можно сделать заключение и о числе репрессированных коммунистов, занимавших руководящие посты в партии и государстве.

В результате репрессий, завершивших «революцию сверху», в стране окончательно утвердился режим личной власти Сталина, который умел подчиняться социальным и экономическим реальностям, но и в дальнейшем широко использовал страх, жестокое насилие наряду с иными методами управления обществом.

Наиболее пострадавшей от репрессий оказалась Красная Армия, особенно ее высший командный состав. Из 837 человек, имевших в 1935 г. персональные воинские звания от полковника и выше, арестовано 720 (86%). Всего же в 1937–1938 гг. из РККА уволено 37 тыс. офицеров (для сравнения: до 1935 г. во всей армии их было около 40 тыс.), из них по политическим мотивам — 29 тыс. К 1941 г. 13 тыс. из них были восстановлены в армии, арестовано было до 8 тыс., расстреляно — до 5 тыс. человек. Число уволенных составляло около 2,5% от общей численности офицеров накануне войны.

В нагнетание атмосферы подозрительности, шпиономании, поиска врагов народа в армии, помимо Сталина и Ворошилова, большой вредоносный вклад внесли Л. З. Мехлис, занимавший высшую политическую должность в РККА после самоубийства начальника Политуправления Красной Армии Я. Б. Гамарника, а также заместитель наркома обороны по кадрам Е. А. Щаденко. По версиям тех лет, руководство заговором в армии после разоблачения Тухачевского осуществлял маршал А. И. Егоров (с 1935 г. начальник Генерального штаба, с мая 1937 г. первый зам. наркома обороны СССР, в январе 1938 г. назначен командующим войсками Закавказского Военного округа; в апреле того же года арестован), затем командарм 1-го ранга И. Ф. Федько (командовал в 1937 г. Киевским военным округом, с января 1938 г. — первый зам. наркома обороны; в июле 1938 г. арестован).

Выдающиеся военные деятели СССР позднее почти единодушно отмечали губительную роль репрессий в армии в предвоенные годы. Маршал Г. К. Жуков считал: «Не будь 1937 года, не было бы и лета 1941 года». Такой же позиции придерживался маршал И. С. Конев. «Не подлежит сомнению, — говорил он, — что если бы тридцать седьмого — тридцать восьмого годов не было, и не только в армии, но и в партии, в стране, то мы к сорок первому году были бы несравненно сильней, чем были». «А я скажу больше, — утверждал маршал A. M. Василевский. — Без тридцать седьмого года, возможно, и не было бы вообще войны в сорок первом году». Правда, некоторые, например известный философ А. А. Зиновьев, утверждали: «Если бы не сталинские жестокие меры, нас уже в 41-м году не было бы».

§ 4. Модернизация в культуре и патриотическая подготовка населения к войне

Модернизация в культуре в годы 3-й пятилетки, как и раньше, в основном определялась политикой советского руководства в сфере образования и науки. Со времен Гражданской войны в стране велась ликвидация неграмотности. Созданы были тысячи школ, кружков, пунктов, где грамоте обучали взрослых и детей. С середины 1930-х действовала эффективная система народного образования. В средней и высшей школе фактически была восстановлена дореволюционная модель с регламентированной системой занятий и достаточно жесткими требованиями к оценке знаний. Введены обязательные государственные программы обучения, стабильные учебники, строгий порядок учебного процесса. Вместе с тем политика во многом подчинялась задаче создания тотального контроля над всей социокультурной сферой жизни общества.

В соответствии с правительственным постановлением «О работе по обучению неграмотных и малограмотных» (январь 1936 г.) к концу 1930-х годов расширено обучение взрослых в средних общеобразовательных школах. В 1939 г. здесь обучалось более 750 тыс. человек (81% — в подготовительных и 5–7-х классах, 19% — в 8–10-х классах). Налажена была система заочного обучения взрослых с использованием консультационных пунктов. В РСФСР заочным обучением охвачено около 40 тыс. человек.

К концу 1930-х годов в стране функционировало 152 тыс. школ, более 800 вузов (в 1917 г. их было немногим более 100, в 1941 г. — 817), более 3,7 тыс. техникумов и других средних специальных учреждений. Число учащихся в школах достигло 34 млн, в вузах — 601 тыс., в техникумах — 1,1 млн. Всего же в стране обучалось около 48 млн человек. В городах к этому времени был завершен переход к семилетнему образованию, поставлена задача перехода к всеобщему среднему образованию в городах, и семилетнему — в сельской местности и национальных районах.

С 1920 по 1940 г. в стране было обучено грамоте до 60 млн взрослых — поистине великое достижение. В 1940/41 учебном году количество учащихся средних школ по сравнению с 1937 г. увеличилось почти в 10 раз, почти в 3 раза выросло число учащихся неполных средних школ на селе. Число лиц, имеющих среднее образование, росло с каждым годом. Если в 1918–1928 гг. среднее образование, полное и неполное, общее и специальное, в среднем за год получали 67 тыс. человек, то в 1929– 1932 гг. — уже 222 тыс., а в 1938–1940 гг. — 468 тыс. В начале 1940-х годов СССР вышел на первое место в мире по числу учащихся, по темпам и объему подготовки специалистов.

По данным переписи 1939 г., 81,2% жителей СССР умели читать и писать (в 1913 г. — 27). Однако в целом уровень грамотности в стране оставался невысоким. Законченное высшее образование имели 1,2 млн человек, среднее (полное и неполное) и незаконченное высшее — 14,7 млн. В составе населения в возрасте 10 лет и старше лиц с высшим образованием насчитывалось 0,8%, со средним (полным и неполным) 10%. Образование в объеме семилетки имело 8% рабочих и 1,8% колхозников. Даже на самом «верху», среди членов и кандидатов в члены ЦК, всей номенклатуры союзных и автономных республик, краев и областей с высшим образованием было всего 6%, у большинства из них образование ограничивалось двухклассной церковно-приходской школой и различного рода краткосрочными курсами, совпартшколами. На 1 января 1941 г. высшего образования не имели 81,6% руководящих работников и специалистов в промышленности (от директора до мастера и экономиста цеха). Эти цифры — явное свидетельство незавершенности модернизации культуры. Тем не менее фактическая ликвидация безграмотности основной массы населения страны, наряду с другими достижениями в области культуры, характеризует период 1934–1939 гг. как поистине период «культурной революции». Без нее, как и без индустриализации, коллективизации победа в Великой Отечественной войне была бы невозможной.