История российского терроризма
Шрифт:
В Финляндии были созданы базы производства и хранения оружия. Доставали револьверы и ружья как могли, провозя через границу контрабандой. С оружейных заводов Ижевского, Тульского и Сестрорецкого поступали трехлинейные винтовки, из Киева при содействии офицера Ванновского — наганы. Патроны шли с Охтенского завода.
Через транспортное общество С. Сулимову удалось переправить в Россию большую партию револьверов. Когда «Джон Графтон» потерпел крушение, финские рыбаки подобрали много оружия и продавали его революционерам.
Позже Финляндию назвали красным тылом 1905 года.
Русские революционные организации объединились в деле закупки оружия в Бельгии, где оно было дешевле, поручив это некоему А. Гаспару. Но оказалось, что Гаспар какой-то процент от сделок берет себе. Русские возмутились. «А что же, он бесплатно должен
Приезжали за границу закупать оружие и известные впоследствии Е. Стасова, М. Литвинов, Камо... Количество закупаемого оружия поражает. Только по одной сделке, согласно подлинному свидетельству посредника-болгарина В. Стомонянова, шло шестьдесят тысяч винтовок.
Закупленное в Бельгии оружие отправлялось небольшими партиями в Германию и Австрию. Там его обыкновенно получали местные социал-демократы и отправляли далее к русской границе.
М. Литвинов пытался освоить еще и другой путь. Через международного авантюриста Наума Тюфекчиева он собрал в Варне большую партию оружия и на корабле отправил в Россию. Экспедиция кончилась неудачей: пароход выбросило на один из островов Черного моря вблизи румынского берега.
Социал-демократы тоже посчитали, что без террора им не обойтись. А стало быть, нужно готовить профессиональных убийц. Вот безыскусные воспоминания одного из них, простого необразованного паренька-рабочего:
«Летом 1905 г. попал я на конференцию северокавказских организаций. Мы обсуждали вопросы подготовки к вооруженному восстанию и, по соглашению с представителями Юга, наше собрание выделило меня для посылки в киевскую школу. В июле месяце, по явке где-то на Крещатике, я попал в Киев, имел несколько ночевок на Подоле, около Днепра, а затем на третий или четвертый вечер меня и двух товарищей отвели за город на огороды, в маленький, стоящий среди гряд домик. Нас было сначала трое, потом привезли еще пять человек — все с разных концов России, из областных социал-демократических организаций. Все крайне конспирировали и не называли своих имен и фамилий, даже клички переменили.
Нас замуровали в этом домишке из двух комнат; мы не могли показывать носа из дверей и окон, пока не стемнеет. Ночью разрешалось выйти подышать свежим воздухом, но выйти с огорода считалось против конспирации. Еще через день появились киевские товарищи: одного я видел на явках, двое других были мне незнакомы. Один начал знакомить нас с нитратами, кислотами и их реакциями. Я сразу понял, что имею дело с опытным человеком и знатоком взрывчатых веществ. Другой товарищ читал нам лекции, обучал военной технике, баррикадной борьбе, постройке баррикад... Некоторые товарищи плохо охватывали значение доз, значение температуры... Им трудно было привыкнуть к крайней осторожности и четкости в работе. Поэтому здесь, в школе, и потом в лабораториях — армавирской, екатеринодарской, новороссийской, ростовской — приходилось часто висеть на волосок от смерти. Наш лаборант часто говорил, что так как мы работаем при 90 процентах за то, что все через полгода уйдем в потусторонний мир, то и не успеем раскинуть сети большевистских лабораторий. Его пророчества были довольно верны: тифлисская лаборатория взорвалась очень скоро, затем я слыхал о взрыве одесской лаборатории. У меня в екатеринодарской лаборатории тоже только случай и беззаветное самопожертвование моего помощника спасли положение, хотя этот товарищ все-таки сжег свою левую руку раствором металлической ртути в сильно дымящейся кислоте.
Благополучно закончив занятия, обучившись еще метанию бомб, мы поодиночке разъехались по разным организациям ставить партийные лаборатории».
И бомбам скоро находили применение.
Боевая дружина большевиков, например, закидала бомбами петербургскую чайную, где по вечерам собирались рабочие — члены «Союза русского народа».
Некто Богомолов (партийная кличка Черт) вспоминает в сборнике «Первая боевая организация большевиков», вышедшем в 1934 г. в московском издательстве «Старый большевик», как он героически действовал в 1905 г.:
«Несколько стеклянных бомб, главным образом в целях экспериментальных, были брошены мною лично с баррикад в районе Цветного бульвара, Екатерининского парка и Домниковской во время восстания. Это было мною сделано для проверки правильности бикфордова шнура...»
Такое
впечатление, что Москва 1905-го начинена бомбами. Шкафы в московской квартире Горького, где он жил с актрисой Андреевой, буквально были набиты оболочками бомб, капсулами гремучей ртути, бикфордовым шнуром...Почти ежедневно я прохожу Трубниковским переулком: и здесь, в квартире присяжного поверенного, «накрыли» террористическую лабораторию.
Не жалели большевики оружия и братьям по идее. Так, латышским террористам было выдано, например, тридцать японских гранат (бомб), два пуда мелинита и капсюли. Для чего? А в Риге проходила забастовка, и нужно было кровью запугать тех, кто к ней не присоединялся.
Была выпущена прокламация такого содержания:
«Товарищи, началась уличная борьба восставших рабочих с войсками и полицией. В этой борьбе может много погибнуть наших братьев, борцов за свободу, если вы не будете держаться некоторых правил. Главное правило — не действуйте толпой, действуйте небольшими отрядами в три-четыре человека, не больше. Пусть только этих отрядов будет возможно больше и пусть каждый из них выучится быстро нападать и быстро исчезать. Полиция старается одной сотней казаков расстреливать тысячные толпы. Вы же против сотни казаков ставьте одного-двух стрелков. Попасть в сотню легче, чем в одного, особенно если этот один неожиданно стреляет и неизвестно куда исчезает. Полиция и войска будут бессильны, если вся Москва покроется этими маленькими неуловимыми отрядами... Пусть нашими крепостями будут проходные дворы и все места, из которых легко стрелять и легко уйти... Строго отличайте ваших сознательных врагов от несознательных, случайных. Первых уничтожайте, вторых щадите. Пехоты, по возможности, не трогайте. Солдаты — дети народа и по своей воле против народа не пойдут. Их натравливают офицеры и высшее начальство. Против этих офицеров и начальства вы и направьте свои силы...
Казаков не жалейте. На них много народной крови, они всегдашние враги рабочих... На драгун и патрули делайте нападения и уничтожайте. В борьбе с полицией поступайте так: всех чинов до пристава включительно при первом удобном случае убивайте... Дворникам запрещайте запирать ворота. Это очень важно. Следите за ними, и если кто не послушает, то в первый раз побейте, а во второй убейте...»
Вот как один из террористов вспоминал это время:
«Сумасшедшие дни были пережиты нами в декабре. Баррикады, ружейная стрельба, обезоружение жандармов, городовых и сумских драгун, прибывших на усмирение Москвы из Твери, попытки вызвать из казарм войска, явно сочувствовавшие революционерам, но колебавшиеся выйти на улицу... Только поздней ночью, пробираясь вдоль улицы (после 9 часов вечера под угрозой расстрела запрещено было выходить из домов), мы собирались все вместе, сплоченная группа комитетчиков. Приходили возбужденные, взволнованные всем пережитым за день. Это была маленькая квартира Л. М. Армандт в Филипповском переулке около Арбатской площади, на которой было в эти дни немало столкновений между дружинниками и драгунами.
Странный вид представляла эта квартира. Многочисленные пачки патронов к маузерам, сами маузеры в деревянных кабурах, снятая с городового шашка, пачки литературы — всем этим завалены были стулья, диваны и столы... Здесь же на столе стояли похожие на сахарницы жестяные банки, перевязанные веревочкой: то были наши динамитные бомбы, которым так завидовали тогда социал-демократы...»
Из 1059 человек, погибших в Москве, дружинников Пресни и других районов было 126. Солдат, офицеров, полицейских и жандармов много больше. Более тысячи жертв пришлось на долю мирного населения.
В Петербурге восстание сорвалось.
В Москве же все началось со стачки. Жизнь города была парализована: не работали магазины, в домах погас свет, не поступала вода. По предприятиям ходили вооруженные отряды и заставляли присоединяться к бастующим. На Казанской железной дороге убили двух машинистов за отказ бросить работу, на Брянской — ранили несколько извозчиков-ломовиков, пытавшихся получить грузы.
Первая баррикада появилась на Триумфальной площади (ныне площадь Маяковского). Ночью полиция штурмовала реальное училище на Чистых прудах, где засели боевики. У них там была база. Они отстреливались из револьверов и швыряли бомбы-македонки. Сдались террористы лишь после артиллерийских залпов. Отряд драгун хотел было порубать их, но солдат остановил ротмистр Рахманинов (брат композитора, между прочим).