История русского романа. Том 1
Шрифт:
Если писатель не желает уподобиться Кифе Мокиевичу, который из ложного чадолюбия отказывался укорить своего «буйного» сына (Г, VI, 244), если он правильно понимает свой гражданский долг, он должен совершить подвиг подлинного патриотизма, он должен открыто и бесстрашно, перед лицом народа и всего мира, рассказать всю правду о Ки- фах Мокиевичах и Мокиях Кифовичах, пусть они будут названы мертвыми душами, может быть, хоть это потрясет их, заставит их одуматься и уняться.
Вера в возможность нравственного возрождения общества таила в себе опасность, оказавшуюся гибельной и для творческой, и для жизненной судьбы писателя.
Еще в первой редакции «Портрета» мысль Гоголя билась над вопросом: как согласовать верность художника реальной природе с нравственным назначением искусства? В процессе создания первого тома «Мертвых душ» писатель приходит к заключению,
Гоголь озарил картину презренной жизни верой в возможность нравственого возрождения ничтожных и пошлых героев своей поэмы. В первом томе «Мертвых душ», который писался на протяжении семи лет (1835–1841), эта мысль еще скрыта. Она выражается в самом включении лирических отступлений в описание быта дворянско — чиновничьего общества. [556] Нравственное «воскресение» мертвых душ должно было стать одной из главных тем последующих частей гоголевского романа — поэмы.
556
Г. А. Гуковский, сославшись на лирическое отступление в главе о Коробочке, пишет: «В этом лирическом взрыве, столь же круто опять сменяемом бытовым рассказом, явственна мысль, идущая через всё творчество Гоголя, — мысль о великой правде, которая, будучи поведана людям, погрязшим в безумии, ослепленным привычным злом, может и должна перевернуть их души и раскрыть им глаза» (Г. А. Гуковский. Реализм Гоголя. Гослитиздат, 1959, стр. 516).
Во втором томе Гоголь хотел представить высшие свойства характера русского человека, хотя и здесь изображение недостатков должно было занимать видное место. Главной задачей второго тома, по — видимому, являлось раскрытие путей и дорог к нравственному обновлению пошлых героев.
Летом 1845 года Гоголь сжег рукопись второго тома «Мертвых душ»; от нее сохранилась только заключительная глава (незаконченная; см. Г, VII, 400–403). Объясняя, почему он сжег свою рукопись, Гоголь писал: «…бывает время, что даже вовсе не следует говорить о высоком и прекрасном, не показавши тут же ясно, как день, путей и дорог к нему для всякого. Последнее обстоятельство было мало и слабо развито во втором томе Мертвых душ, а оно должно было быть едва ли не главное; а потому он и сожжен» (Г, VIII, 298).
Этому замыслу Гоголь остается верен и в новой редакции второго тома, к созданию которого он возвращается после сокрушительного провала реакционной книги «Выбранные места из переписки с друзьями» (1847). Главная мысль этой книги как раз и заключалась в утверждении необходимости нравственного возрождения для каждого человека, как единственного средства оздоровления общественной и государственной жизни. Новую редакцию второго тома Гоголь сжег незадолго до смерти; от нее остались первые четыре главы (с пропусками; см. Г, VII, 416). О содержании некоторых глав можно судить по воспоминаниям мемуаристов, которые слышали их в чтении Гоголя. [557]
557
См. воспоминания Л. И. Арнольди, Д. А. Оболенского, С. Т. Аксакова и других в книге: Гоголь в воспоминаниях современников. Гослитиздат, М., 1952.
Третий том «Мертвых душ», очевидно, должен был содержать в себе картину нравственного обновления ничтожных и пошлых героев первого тома. Это в свое время дало повод П. А. Вяземскому высказать мысль, о возможности сравнить план «Мертвых душ» Гоголя с планом «Божественной комедии» Данте. Эту мысль подробно аргументировал Алексей Веселовский: «Для автора, думается нам, тройственное деление вытекло из той же основной идеи возрождения нравственно погибших людей». [558] Сопоставление плана гоголевской
поэмы с планом «Божественной комедии» поддерживается и некоторыми советскими исследователями. [559]558
Алексей Веселовский. Этюды и характеристики. Изд. 2–е, М., 1903, стр. 596.
559
См.: Н. Л. Степанов. И. В. Гоголь. Гослитиздат, М., 1955, стр. 467–468.
Такое сопоставление объясняет не столько план «Мертвых душ», сколько причину его неудачи. Данте смог гениально выразить идею возрождения нравственно погибших людей в тех формах поэтического иносказания, которые были порождены эпохой перехода от средневековья к Возрождению. Средствами же реалистического искусства XIX века выразить идею нравственного обновления общества было совершенно невозможно, поскольку эта идея противоречила реальному ходу жизни. Морализаторские устремления великого писателя оказались в кричащем и непримиримом противоречии с требованиями реалистического творчества. Это противоречие надломило творческие силы писателя.
Гоголевская вера в возможность возрождения дворянского общества имела прежде всего религиозно — нравственные основания. Они составляют один из важнейших мотивов «Портрета» (обеих редакций). Они выражены и в тексте первого тома «Мертвых душ». Гоголь прямо указывает здесь, что есть страсти, которые «ведутся» «высшими начертаниями»; они «вызваны» «для неведомого человеком блага» и им «суждено совершить» «земное великое поприще». Это относится не только к прекрасным, но и к низким страстям. «И, может быть, в сем же самом Чичикове страсть, его влекущая, уже не от него, и в холодном его существовании заключено то, что потом повергнет в прах и на колени человека пред мудростью небес» (Г, VI, 242). Потом — в последующих частях «Мертвых душ» — должна была быть раскрыта эта тема «воскресения» Чичикова; возродиться к новой, человеческой жизни должен был и Плюшкин. В «Переписке» Гоголь печатает отрывок из письма к поэту H. М. Языкову, датированный 1844 годом: «Воззови, в виде лирического сильного воззвания, к прекрасному, но дремлющему человеку… О, если б ты мог сказать ему то, что должен сказать мой Плюшкин, если доберусь до третьего тома „Мертвых душ“!» (Г, VIII, 280). По свидетельству некоторых мемуаристов, судьба Чичикова и Плюшкина ждала и других героев первого тома поэмы.
Осенью 1839 года, когда еще не был закончен первый том «Мертвых душ», Гоголь приезжает в Россию и проводит здесь около девяти месяцев. Именно в это время складывалось и оформлялось славянофильское движение. Гоголь никогда не принимал полностью славянофильские теории и программы, а многие славянофилы в конце 40–х годов весьма критически относились к нравственной проповеди Гоголя, выраженной в «Выбранных местах из переписки с друзьями». Но славянофильские представления о национальности не как о продукте социально — исторического развития, а как о сумме постоянных, «извечных» свойств, всегда равных самим себе, оказали несомненное влияние на Гоголя.
Гоголь прерывает лирическое рассуждение о том, почему в герои не взят добродетельный человек, чтобы сказать читателю: «Но… может быть, в сей же самой повести почуются иные, еще доселе небранные струны, предстанет несметное богатство русского духа, пройдет муж, одаренный божескими доблестями, как чудная русская девица, какой не сыскать нигде в мире, со всей дивной красотой женской души, вся из великодушного стремления и самоотвержения. И мертвыми покажутся пред ними все добродетельные люди других племен, как мертва книга пред живым словом! Подымутся русские движения… и увидят, как глубоко заронилось в славянскую природу то, что скользнуло только по природе других народов…» (Г, VI, 223).
Это — несомненный отзвук славянофильских теорий, которые произвели серьезное впечатление на Гоголя уже в первый его приезд из-за границы в Россию (1839–1840). Как бы подводя итоги своего пребывания в России, он писал С. Т. Аксакову (28 декабря 1840 года): «В моем приезде к вам, которого значения я даже не понимал в начале, заключалось много, много для меня. Да, чувство любви к России, слышу, во мне сильно. Многое, что казалось мне прежде неприятно и невыносимо, теперь мне кажется опустившимся в свою ничтожность и незначительность, и я дивлюсь, ровный и спокойный, как я мог их когда-либо принимать близко к сердцу» (Г, XI, 323).