История русской литературы в четырех томах (Том 3)
Шрифт:
Ставя своей задачей передать лихорадочный и болезненный характер жизни русского города в пореформенную эпоху, то ощущение глубокого недоумения, которое герои Достоевского и сам он испытывали перед кажущейся загадочностью и своеобразной "фантастичностью" ее процессов, глубокое чувство трагизма, которое овладевало ими перед лицом ненормальных общественных условий, Достоевский в соответствии с этим строит самую форму своих романов. Он стремится вызвать у читателя впечатление не здоровой, спокойной и устойчивой, а текучей, трагически разорванной и неустойчивой, вздыбленной и хаотической действительности, полной катастроф, неожиданных, захватывающих дух взлетов и падений. Это приводит Достоевского к отказу от "эпической" (в традиционном смысле этого слова) плавной и спокойной повествовательной манеры, к сосредоточению действия вокруг одной или нескольких острых проблем, к совмещению контрастных - то комических, то трагических по своей окраске - слоев повествования и стилистических планов, пересечения которых поминутно приводят к сюжетным "взрывам" и неожиданностям. Стилистическая
Одна из глубоких и трагических проблем, остро поставленная Достоевским уже в "Записках из Мертвого дома" и продолжавшая занимать его мысль до конца жизни, - та проблема, которую, если воспользоваться языком позднейшей художественной литературы и философии, можно назвать проблемой "сверхчеловека". Характеризуя Орлова, Петрова и других преступников омского острога - людей большой внутренней силы, но развращенных "кровью и властью", Достоевский выразил мысль о страшной опасности, которую представляет для общества способность человека сживаться со злом и преступлением, эстетизировать их, видеть в них источник превосходства и морального наслаждения. В отличие от Ф. Ницше и других проповедников идеи "сверхчеловека" Достоевский пророчески увидел в потере личностью ощущения различия между добром и злом страшную социальную болезнь, грозящую как отдельному человеку, так и всему человечеству неисчислимыми бедствиями. Соглашаясь с тем, что даже "самый лучший человек может огрубеть и отупеть от привычки до степени зверя", Достоевский считал, что "общество, равнодушно смотрящее на такое явление, уже само заражено в своем основании" (4, 154-155). Мысль об опасности, которую несет победа "звериных свойств человека" (4, 155) над человеческими свойствами, постоянно владела писателем после каторги. Она получила выражение в каждом из главных его произведений. Князь Валковский (в "Униженных и оскорбленных"), Человек из подполья, Раскольников и Свидригайлов (в "Преступлении и наказании"), Ипполит Терентьев (в "Идиоте"), Ставрогин (в "Бесах"), Федор Павлович, Митя и Иван Карамазовы (в "Братьях Карамазовых") - таков неполный перечень главных героев Достоевского, трагическая судьба которых связана с тревожными и в то же время пророческими размышлениями писателя, вызванными исследованием проблемы морального и социального зла, его - временной или полной - победы над человеческой душой и сердцем. "Потребность заявить себя, отличиться, выйти из ряду вон есть закон природы для всякой личности; это право ее, ее сущность, закон ее существования, который в грубом, неустроенном состоянии общества проявляется со стороны этой личности весьма грубо и даже дико, а в обществе уже развившемся - нравственно-гуманным, сознательным и совершенно свободным подчинением каждого лица выгодам всего общества и обратно беспрерывной заботой самого общества о наименьшем стеснении прав всякой личности", - писал Достоевский, выражая свой высокогуманный идеал взаимоотношения личности и общества (XIII, 55).
Одной из черт, свойственных различным направлениям современной идеалистической философии на Западе, является презрительное отношение к "массовому человеку". Исходя из верного признания факта огромного распространения в буржуазных странах в наши дни различного рода "массовой культуры" и суррогатов художественного творчества, оглупляющих и разлагающих массы, современные западные "критики культуры" изображают "девять десятых человечества" живущими безраздельно в мире "Man" (как говорят экзистенциалисты), т. е. в мире массового гипноза и "отчуждения", лишающих "человека массы" способности к самостоятельной мысли и деятельности. Лишь отдельные одиночки способны, по их убеждению, освободиться от власти "Man" и обрести свободу духа, недоступную "массовому человеку". В отличие от всех тех, кто, принижая роль массы, народа, поднимает на ходули образ человека-одиночки, Достоевский был твердо уверен в противном: личность, которая смотрит на народ всего лишь как на пассивный объект, неспособна сдвинуть цивилизацию с мертвой точки. Если она одарена умом и совестью, она неизбежно обречена на внутреннюю трагедию. Это убеждение Достоевского проходит в различных формах через все его романы и повести.
Достоевский был убежден, что и отдельный человек, и народные массы не могут и не должны служить объектом для "манипуляции" имущих классов, а также различного рода одиночек, мнящих себя Провидением, какими бы благородными целями последние при этом, как им представляется, ни руководствовались. Человек, возомнивший, что он имеет право свободно и безнаказанно "манипулировать" другими людьми, не считаясь с ними, с их разумом и совестью, уже тем самым оторвался от них. Он встал на тот путь противопоставления "одной" и "девяти десятых" человечества, который был основой отвергавшейся, Достоевским старой, классовой цивилизации, - таков в конечном счете, в понимании романиста, глубинный смысл трагедии Раскольникова.
Творчество Достоевского имеет громадное национальное значение. Каждый из его романов является страстным раздумьем над историческими судьбами и потенциальными возможностями России и русского человека. Не только в "Братьях Карамазовых", но и почти во всех предыдущих повестях и романах Достоевского, начиная с "Хозяйки" и "Записок из Мертвого дома", за частными судьбами отдельных, индивидуальных героев, как в "Мертвых
душах" Гоголя, то скрыто, то явно присутствует более широкая и общая тема - Родины, России. "Романы Достоевского, - справедливо пишет Н. Я. Берковский, - полны символики единства русской жизни <...> Здесь, при всей резкости лиц и профилей, в какие-то минуты лица сливаются в одно лицо, создается впечатление "одной души", владеющей всем полем действия романов и всеми его персонажами". "Драму единой души Достоевский передал в символах двойников: герои его романов появляются четой, они взаимно необходимы друг для друга как восполнения, как добавка каждому до цельного человека <...> в двойниках представлен раскол надвое "одной души", народной жизни, в них драма этой "одной души", сквозь разорванность ведущей борьбу за свою целость". [19] С огромной художественной мощью Достоевский запечатлел в своих героях глубину мысли и нравственных запросов русского человека "большинства", его непримиримость ко злу и страданию.Не удивительно, что, как свидетельствуют сто лет, протекших со времени смерти Достоевского, за это время фигура великого русского писателя не только не уменьшилась, но выросла в нашем сознании. Достоевский во многом остался для нас современником, он оказывал постоянно, с самого начала XX столетия, и продолжает оказывать в наши дни громадное влияние на литературу и духовную жизнь нашего века. Своими различными гранями творчество Достоевского оказало воздействие на многих непохожих друг на друга мыслителей и художников XX в.
– А. Эйнштейна и Т. Манна, У. Фолкнера и Ф. Феллини, К. Федина и Л. Леонова, А. Камю, Акутагаву и А. Зегерс. Многогранное и сложное, но неоспоримое присутствие Достоевского в жизни и литературно-общественной борьбе XX в. по общему историческому закону отбрасывает обратный свет на самые творения Достоевского, позволяет увидеть в них новые, важные грани, осмыслить многие их стороны шире и глубже, чем это было доступно прошлым поколениям.
– ---------------------------------------------------------------------
[1] Биографию Достоевского см.: Гроссман Л. П. Достоевский. Изд. 2-е.М., 1965.
[2] Шиллер Ф. Собр. соч., т. 6. М., 1959, с. 435.
[3] Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 12, с. 3.
[4] Сочинения Достоевского цитируются по изданиям: Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. Т. 1-17. Л., 1972-1976 (том и страница обозначаются в тексте арабскими цифрами); Достоевский Ф. М. Полн. собр. художественных произведений. Т. IX-XIII. М.-Л., 1927-1930 (том обозначается римской цифрой); Достоевский Ф. М. Письма. Т. I-IV. М.-Л., 1928-1959 (обозначается: П. с указанием тома и страницы).
[5] См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 1, с. 433.
[6] Об образе-символе "человека-ветошки" у Достоевского см. далее.
[7] Литературное наследство, т. 77. М., 1965, с. 342.
[8] Анненков П. В. Литературные воспоминания. М., 1960, с. 282.
[9] Бельчиков Н. Ф. Достоевский в процессе петрашевцев. М., 1971, с 272.
[10] Там же, с. 94.
[11] О журнальной деятельности Достоевского см.: Нечаева В. С. 1) Журнал М. М. и Ф. М. Достоевских "Время". 1861-1863. М., 1972; 2) Журнал М. М. и Ф. М. Достоевских "Эпоха". 1864-1865. М., 1975.
[12] См. о "почвенничестве" и его исторической сущности: Кирпотин В. Я. Достоевский в шестидесятые годы. М., 1966, с. 9-254.
[13] См. о социально-этической утопии Достоевского: Пруцков Н. И. 1) Русская литература XIX века и революционная Россия. Л., 1971, с. 27-36; 2) Историко-сравнитедьный анализ произведений художественной литературы. Л., 1974, с. 23-162.
[14] См.: Долинин А. С. Последние романы Достоевского. М.-Л., 1963, с. 324.
[15] Пушкин А. С. Полн. собр. соч., т. 8. М.-Л., 1938, с. 244.
[16] См. о связи эволюции эстетических деклараций Достоевского и его творчества 60-70-х гг.: Фридлендер Г. М. Эстетика Достоевского.
– В кн.: Достоевский - художник и мыслитель. М., 1979, с. 145-157; о преломлении в "Братьях Карамазовых" мотивов древнерусской литературы и фольклора см.: Ветловская В. Е. Поэтика "Братьев Карамазовых". Л., 1977.
[17] О диалогической стихии в романах Достоевского (в связи с обоснованием общего взгляда на его произведения как на особый тип полифонического романа) см.: Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского, Изд. 3-е. М., 1972; изд. 4-е. М., 1979.
[18] Кроме указанных выше работ Гроссмана я Бахтина см. о Достоевском-художнике: Фридлендер Г. М. Реализм Достоевского. М.-Л., 1964; Кирпотин В. Я. Достоевский-художник. М., 1972; Лихачев Д. Литература реальность - литература. Л., 1981; Фридлендер Г. Достоевский и мировая литература. М., 1979.
[19] Берковский Н. Я. О мировом значении русской литературы. Л., 1975, с. 45-46.
Глава двадцать третья
Н. С. ЛЕСКОВ
Николай Семенович Лесков (1831-1895) - писатель большого самобытного таланта и трудной литературной судьбы. Роль этого писателя в истории русской литературы с течением времени представляется все более значительной. Обладая уникальным опытом практического познания народной жизни, он значительно расширяет границы действительности, которая находит свое отражение в литературе. В творчестве Лескова получает свое глубокое воплощение не только Россия, но и "вся Русь" в калейдоскопической пестроте социального состава и в великой пространственной протяженности. Чуждые узкой тенденциозности, оригинальные произведения писателя запечатлели современную ему жизнь в свойственных ей поразительных контрастах "обнищевания" и духовной пробужденности, анекдотической несообразности ее наличного бытия и обнадеживающих исторических потенций, недвижности векового покоя и потаенного драматизма уже начавшейся социально-исторической ломки.