История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции
Шрифт:
Ленин в книге своей – таков. Его спор «об истине» ведётся не ради торжества её, а лишь для того, чтобы доказать: «Я марксист! Самый лучший марксист – это я!
Как хороший практик – он ужаснейший консерватор. «Истина незыблема» – это для всех практиков необходимое положение, и если им сказать, что, мол, относительна всякая истина, – они взбесятся, ибо не могут не чувствовать колебания почвы под ногами. Но беситься можно и добросовестно – Ленину это не удалось. В его книге – разъяренный публицист, а философа – нет: он стоит передо мной как резко очерченный индивидуалист, охраняющий прежде всего те привычки мыслить, кои наладили его «я» известным образом и – навсегда! Безнадёжный человек. Вероятно, и на практике
И ещё Горького в эти дни возмутили хвалебные отзывы о тех литераторах, которых «Знание» давно отвергало, выступало «на бой со всей этой шайкой дряни – вроде Ивановых-Разумников, Мережковских, Струве, Сологубов, Кузминых», сюда Горький относил и Блока, и Гумилёва… Но пройдёт меньше десяти лет, как Горький вместе с ними будет работать над изданием «Всемирной литературы», к тому же будет и нахваливать высокий профессионализм этой группы писателей.
31 августа 1918 года, узнав о покушении на Ленина, Горький и Мария Фёдоровна дали общую телеграмму: «Ужасно огорчены, беспокоимся. Сердечно желаем скорейшего выздоровления, будьте бодры духом».
Так начиналось у А.М. Горького возвращение к В.И. Ленину и его сподвижникам. «Новая жизнь» закрыта, время для оппозиции закончилось. Горький договорился с Кремлём, с Лениным о встрече: «Понял, что ошибся, пошёл к Ильичу и откровенно сознался в своей ошибке». 4 сентября, предварительно переговорив с Луначарским, Горький, Ладыжников, Гржебин и Тихонов заключили договор на создание при Комиссариате народного просвещения издательства «Всемирная литература». Среди сотрудников издательства – Блок, Чуковский, Замятин, Мережковский, Иванов-Разумник, Десницкий… Корней Чуковский привёл в издательство Марию Бенкендорф, прекрасно знавшую европейские языки, она стала сотрудницей, а вскоре и любовницей Горького и преданной ему помощницей.
Дела во «Всемирной литературе» однако, не заладились, шли всё хуже и хуже. Зиновьев и его аппарат расставили свои кадры во всех издательских структурах, и малейшая просьба со стороны Горького наталкивалась на «доброжелательный» отказ. Горький жаловался Ленину на Зиновьева и его аппарат, Ленин тут же писал записку, но и записка не помогала. Бурная деятельность Горького оставалась бесплодной. Зиновьев, Закс, Вейс, Штрайх, Коган, Котловер встали на его пути. А Ленин уговаривал его уехать за границу: там можно поработать и принять все меры для лечения.
Мария Бенкендорф уехала, оставив Горькому нежное любовное признание.
16 октября 1921 года Горький вместе с прекрасной Варварой Васильевной Тихоновой и её дочерью, очень похожей на Горького и свою мать, как уверяла Берберова в своих воспоминаниях, с семьёй Гржебиных уехал в Финляндию. Остановились в пансионате Мункснес. Сюда приезжала и Мария Бенкендорф, но свидание их оказалось безрезультатным: Варвара Васильевна по-прежнему властвовала над Горьким.
В это время, скитаясь по городам и лечебницам Европы, Горький работает над романом «Дело Артамоновых», над рассказами, над заключительной частью автобиографической трилогии «Мои университеты», циклами «Заметки из дневника. Воспоминания», «О русском крестьянстве», а главное – начал работу над романом «Жизнь Клима Самгина», установил хорошие отношения с главным редактором журнала «Красная новь» Александром Воронским, поддерживая его как критика в спорах с нападавшими из журналов «На посту» и «На литературном посту».
В апреле 1924 года Горький, получив визу от итальянского правительства, надолго осел в городе Сорренто, переезжал с дачи на дачу, чтобы было тепло и удобно для здоровья, подорванного болезнями, здесь чаще всего хозяйкой дачи становилась Мария Будберг-Бенкендорф-Закревская. Без неё Горький не смог бы работать с иностранцами, с писателями, журналистами,
общественными деятелями, она переводила газеты, переводила и его сочинения, а ко всему прочему Горький был по-прежнему в неё влюблён и не мыслил жизни без неё. Конечно, она уезжала в Эстонию, там у неё было двое детей, которые тоже нуждались в ней, но через месяц-второй она возвращалась, и в жизни Горького установилась гармония. «Без неё я – как без рук и без языка», – признавался он в такие мгновения.Не прекращались отношения с Россией, он писал десятки писем. Наконец русские послы заговорили с Горьким о возвращении из Италии в Россию, и он дал согласие. Уезжая из России в октябре 1921 года и проклиная Зиновьева и его приспешников, он и не думал о возвращении, он покидал Россию навсегда, но политический климат в России изменился, нет Зиновьева, Троцкого, Каменева с их губительным аппаратом, что-то меняется в стране, и это «что-то» привлекало писателя.
Отметив своё 60-летие в Италии, 28 мая 1928 года Горький был встречен руководителями СССР и писателями на Белорусском вокзале, а на площади – тысячи людей приветствовали народного писателя. В эти дни он был в Большом театре на торжественном заседании, встретился со Сталиным, Крупской, Бухариным, Луначарским, со многими писателями.
И начались поездки по городам и республикам Советского Союза. С 1928 по 1933 год Горький чуть ли не везде побывал, на заводах, на фабриках, в колхозах и совхозах. Его повсюду славили как выдающегося русского писателя, создавшего замечательные произведения, а две книги романа «Жизнь Клима Самгина», опубликованные ранее журналом «Красная новь», уже завоевали сердце русского читателя.
В 1933 году началась подготовка к Первому съезду советских писателей, разрабатывался Устав ССП, намечали выборный состав руководящих органов, Горького наметили быть председателем Союза советских писателей.
Накануне съезда Горький написал статью, которая не была принята газетой «Известия». В докладе, с которым Горький должен был выступить на съезде, нашли неудачные выражения. 14 августа 1934 года Каганович в связи с этим писал в Сочи Сталину, который был в отпуске: «Вчера мы, ознакомившись с докладом М. Горького к съезду писателей, пришли к заключению, что в таком виде доклад не подходит», доклад явно немарксистский, а историко-философские рассуждения неправильные. Каганович, Молотов, Ворошилов и Жданов поехали к Горькому и высказали свои соображения. Горький «согласился внести поправки и изменения. Настроение у него, видимо, неважное…»
Съезд прошёл успешно, ЦК ВКП(б) контролировал организационную работу съезда. А настроение у Горького было действительно «неважное»… Сколько лет он боролся за свободу слова, а здесь, на съезде, этого слова не прозвучало. К тому же и судьба метода социалистического реализма ещё в точности не определилась. Будет ли этот метод помогать литературе быть правдивой и честной – этого Горький не знал, хотя тоже употреблял это понятие в своих статьях и рассуждениях.
Всю зиму 1936 года Горький прожил в Тессели, в Крыму. В конце мая, узнав о болезни своих внучек Марфы и Дарьи гриппом, решил вернуться в Москву и по дороге заболел. Его лечили лучшие врачи, профессора с именами, за ним ухаживала вся семья, но все предчувствовали, что болезнь тяжелейшая, запущенная, надежды на выздоровление минимальные.
Олимпиада Дмитриевна Черткова оставила свои воспоминания о последних днях А.М. Горького: иной раз он признавался: «Начал я жить с акушеркой и кончаю жить с акушеркой», – что необходимо всем сказать, что они уже давно живут супружеской жизнью, никто ему уже не нужен. А постоянно была в доме Екатерина Павловна, приехала Мария Игнатьевна Будберг, бывала Мария Фёдоровна. На вопрос, почему он разошелся с Марией Фёдоровной Андреевой, он прямо ответил: «Двум медведям нельзя жить в одной берлоге. Она – сильная, я – тоже!»