История русской революции. Том II, часть 2
Шрифт:
13 августа Центральный орган партии разъясняет: «Полновластие советов, отнюдь еще не означая „социализма“, сломило бы во всяком случае сопротивление буржуазии и – в зависимости от наличных производительных сил и положения на Западе – направляло бы и преобразовывало экономическую жизнь в интересах трудящихся масс. Сбросив с себя оковы капиталистической власти, революция стала бы перманентной, т. е. непрерывной, она применяла бы государственную власть не для того, чтобы упрочить режим капиталистической эксплуатации, а, наоборот, для того, чтобы преодолеть его. Ее окончательный успех на этом пути зависел бы от успехов пролетарской революции в Европе… Такова была и остается единственно реальная перспектива дальнейшего развития революции». Автором статьи был Троцкий, писавший ее из «Крестов». Редактором газеты был Сталин. Значение цитаты определяется уже одним тем, что термин «перманентная революция» до 1917 года употреблялся в большевистской партии исключительно для обозначения
Через 10 дней Троцкий снова писал в той же газете: «Интернационализм для нас не отвлеченная идея… а непосредственно руководящий, глубоко практический принцип. Прочный, решающий успех немыслим для нас вне европейской революции». Сталин опять не возражал. Более того, через два дня он сам повторял: «Пусть знают они (рабочие и солдаты), что только в союзе с рабочими Запада, только расшатав основы капитализма на Западе, можно будет рассчитывать на торжество революции в России!» Под «торжеством революции» понималось не построение социализма, – об этом вообще не было еще речи, – а только завоевание и удержание власти.
«Буржуа кричат, – писал Ленин в сентябре, – о неизбежном поражении коммуны в России, т. е. поражении пролетариата, если бы он завоевал власть». Не надо путаться этих криков: «завоевав власть, пролетариат России имеет все шансы удержать ее и довести Россию до победоносной революции на Западе». Перспектива переворота определяется здесь с полной ясностью: удержать власть до начала социалистической революции в Европе. Эта формула не брошена наспех, она повторяется у Ленина изо дня в день. Программную статью «Удержат ли большевики государственную власть» Ленин резюмирует в словах: «…не найдется той силы на земле, которая помешала бы большевикам, если они не дадут себя запугать и сумеют взять власть, удержать ее до победы всемирной социалистической революции».
Правое крыло большевиков требовало коалиции с соглашателями, ссылаясь на то, что «одни» большевики власти не удержат. Ленин отвечал им 1 ноября, уже после переворота: «Говорят, что мы одни не удержим власти и пр. Но мы не одни. Перед нами целая Европа. Мы должны начать». Из диалогов Ленина с правыми особенно ярко выступает, что ни одной из спорящих сторон не приходит даже в голову мысль о самостоятельном построении социалистического общества в России.
Джон Рид рассказывает, как на одном из петроградских митингов, на Обуховском заводе, солдат с Румынского фронта кричал: «Мы будем держаться изо всех сил, покуда народы всего мира не поднимутся, не помогут нам». Эта формула не упала с неба и не была выдумана ни безымянным солдатом, ни Ридом: она была привита массам большевистскими агитаторами. Голос солдата с Румынского фронта был голосом партии, голосом Октябрьской революции.
«Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа» – программный государственный акт, внесенный от имени советской власти в Учредительное собрание, – провозглашала задачей нового строя «установление социалистической организации общества и победы социализма во всех странах… Советская власть пойдет твердо по этому пути вплоть до полной победы международного рабочего восстания против ига капитала». Ленинская «Декларация прав», не отмененная формально до сего дня, превратила перманентную революцию в основной закон Советской республики.
Если Роза Люксембург, со страстным и ревнивым вниманием следившая из тюрьмы за делами и словами большевиков, уловила у них оттенок национального социализма, она немедленно заявила бы тревогу: в те дни она очень сурово – в основном ошибочно – критиковала политику большевиков. Но нет, вот что она писала по поводу генеральной линии партии: «Что большевики взяли в своей политике курс полностью на мировую революцию пролетариата, есть как раз самое блестящее свидетельство их политической дальнозоркости и их принципиальной твердости, смелого размаха их политики». Именно те взгляды, которые Ленин развивал изо дня в день; которые проповедовались в центральном органе партии, при редакторе Сталине; которые вдохновляли речи больших и малых агитаторов; которые повторялись солдатами отдаленных участков фронта; которые Роза Люксембург считала высшим свидетельством политической дальнозоркости большевиков, именно эти взгляды бюрократия Коминтерна осудила в 1926 году. «Взгляды Троцкого и его единомышленников по основному вопросу о характере и перспективах нашей революции, – гласит постановление VII пленума Коминтерна, – не имеют ничего общего со взглядами нашей партии, с ленинизмом». Так эпигоны большевизма расправлялись с собственным прошлым.
Если кто действительно боролся в 1917 году против теории перманентной революции, так это кадеты и соглашатели. Милюков и Дан разоблачали «революционные иллюзии троцкизма» как главную причину гибели революции 1905 года. Во вступительной речи на Демократическом совещании Чхеидзе бичевал стремление «потушить пожар капиталистической войны превращением революции
в социалистическую и мировую». 13 октября Керенский говорил в предпарламенте: «Нет сейчас более опасного врага революции, демократии и всех завоеваний свободы, чем те, которые… под видом углубления революции и превращения ее в перманентную социальную революцию, развращают и, кажется, развратили уже массы». Чхеидзе и Керенский были противниками перманентной революции по той же причине, по которой были врагами большевиков.На II съезде советов, в момент захвата власти, Троцкий говорил: «Если восставшие народы Европы не раздавят империализм, мы будем раздавлены, – это несомненно. Либо русская революция поднимет вихрь борьбы на Западе, либо капиталисты всех стран задушат нашу революцию…» – Есть третий путь, – раздается голос с места. Может быть, это был голос Сталина? Нет, это был голос меньшевика. Большевики открыли «третий путь» только через несколько лет.
Под влиянием неисчислимых повторений мировой сталинской печати в самых разнообразных политических кругах считается почти установленным, будто в основе брест-литовских разногласий лежали две концепции: одна исходила из возможности не только продержаться, но и построить социализм внутренними силами России; другая надеялась исключительно на восстание в Европе. На самом деле это противопоставление было создано несколько лет спустя, причем авторы его не дали себе труда хоть внешним образом согласовать свой вымысел с историческими документами. Правда, это было бы нелегко: все большевики, без единого исключения, одинаково считали в период Бреста, что, если революция не разразится в Европе в самом близком будущем, Советская республика обречена на гибель. Одни исчисляли время неделями, другие – месяцами, никто не считал годами.
«С самого начала русской революции, – писал Бухарин 28 января 1918 года, – партия революционного пролетариата заявила: или международная революция, развязанная революцией в России, задушит войну и капитал, или международный капитал задушит русскую революцию». Не переносил ли, однако, Бухарин, возглавлявший в те дни сторонников революционной войны с Германией, взгляды своей фракции на всю партию? Как ни естественно такое предположение, оно начисто опровергается документами.
Изданные в 1929 году протоколы ЦК за 1917 и начало 1918 года, несмотря на неполноту и тенденциозную обработку, дают и в этом вопросе неоценимые указания. «Заседание 11 января 1918 года. Тов. Сергеев (Артем) указывает, что все ораторы согласны в том, что нашей социалистической республике грозит гибель при отсутствии социалистической революции на Западе». Сергеев стоял на позиции Ленина, т. е. за подписание мира. Никто Сергееву не противоречит. Все три борющиеся группы апеллируют наперебой к одной и той же общей посылке: без мировой революции нам несдобровать.
Сталин вносит, правда, в прения особую ноту: необходимость подписания сепаратного мира он мотивирует тем, что «революционного движения на Западе нет, нет фактов, а есть только потенция, а с потенцией мы не можем считаться». Еще весьма далекий от теории социализма в отдельной стране, он, однако, явно обнаруживает в этих словах свое органическое недоверие к интернациональному движению. «С потенцией мы не можем считаться!» Ленин сейчас же отмежевывается «в некоторых частях» от сталинской поддержки: что революция на Западе еще не началась, это верно, «однако если бы в силу этого мы изменили бы свою тактику, то мы явились бы изменниками международному социализму». Если он, Ленин, за немедленный сепаратный мир, то не потому, что не верит в революционное движение Запада, и еще меньше потому, что верит в жизнеспособность изолированной русской революции: нам важно задержаться до появления общей социалистической революции, а этого мы можем достигнуть, только заключив мир". Смысл брестской капитуляции исчерпывался для Ленина словом «передышка».
Протоколы свидетельствуют, что, после ленинского предостережения, Сталин искал случая поправиться. "Заседание 23 февраля 1918 года. Тов. Сталин: «Мы тоже ставим ставку на революцию, но вы рассчитываете на недели, а (мы) – на месяцы». Сталин дословно повторяет здесь формулу Ленина. Расстояние между крайними флангами в ЦК по вопросу о мировой революции есть расстояние между неделями и месяцами.
Защищая на VII съезде партии, в марте 1918 года, подписание Брестского мира, Ленин говорил: «Абсолютная истина, что без немецкой революции мы погибнем. Погибнем, может быть, не в Питере, не в Москве, а во Владивостоке или в других далеких местах, куда нам предстоит отступать, но во всяком случае при всевозможных мыслительных перипетиях, если немецкая революция не наступит, мы погибнем». Дело идет, однако, не только о Германии. «Международный империализм, который… представляет гигантскую реальную силу… ни в коем случае, ни при каких условиях ужиться рядом с Советской республикой не мог… Тут конфликт представлялся неизбежным. Здесь… величайшая историческая проблема – …необходимость вызвать международную революцию». В вынесенном секретном решении говорится: «Съезд видит надежнейшую гарантию закрепления социалистической революции, победившей в России, только в превращении ее в международную рабочую революцию».