История русской торговли и промышленности

Из этого, однако, еще вовсе не следует, что «отношения труда к капиталу в нашем крупном производстве вылились в совершенно другие формы, чем на Западе» и «вместо капиталистической промышленности, развивающейся в это время на Западе, у нас возникло крупное производство, основанное на принудительном труде». Как мы уже упоминали, и в Западной Европе широко применялся принудительный труд бродяг и нищих, преступников и детей-сирот, и там встречается, например в Австрии, пользование трудом крепостных крестьян. И если покупки деревень к мануфактурам мы там не находим, то все же имелись прикрепленные к ним рабочие, которые не могли уйти из предприятия, иногда даже продавались вместе с ним. Разница лишь в степени, но отнюдь не принципиальная.

А к этому нужно прибавить, что и по отношению к промышленникам Петр применял меры принуждения — и для них учреждение предприятий и ведение их являлось такой же государственной повинностью, как для рабочих и крестьян работа на них. И те и другие, как и при первых Романовых, делали «государево дело». Отсюда требование «заведши торговым людям (завод суконный), собрав компанию; буде волею не похотят, хотя в неволю», — как читаем в указе 1712 г. А годом раньше при передаче полотняных заводов Андрею Турке с компанией: «А буде они оный завод радением своим умножать и учинят в нем прибыль, и за то они от него великого государя получат милость; а буде не умножат и нерадением умалят, и за то на них и которые будут с ними в товарищах взято будет штрафу по 1000 руб. на человека». Русских людей «принуждали строить компании» и строго наблюдали за «порядочным содержанием их». Так, в 1718 г. «велено директору Ивану Тамесу производить в Москве полотняную мануфактуру компанейским коштом, в которую компанейщики определены иные по их прошению, а другие по имянному указу» ^{739} .

И в этом отношении Петр являлся не единственным: Фридрих Великий еще полвека спустя грозил промышленникам военным постоем и другими крутыми мерами, если они сокращали производство и отпускали рабочих или отказывались дать работу присланным им по распоряжению короля людям, и путем такого принуждения достигал своей цели. Все это входило в воспитательную систему меркантилизма. «Понеже наш народ, — мотивирует Петр свою политику, — яко дети, неучения ради, которые никогда за азбуку не примутся, когда от мастера не приневолены бывают, которым сперва досадно кажется, но когда выучатся потом благодарят». И он находит, что «явно из всех нынешних дел не все ль неволею сделано и уже за многое благодарение слышится, от чего уже плод произошел». В регламенте Мануфактур-коллегии последней предписывается относительно лиц, которые пожелают «мануфактуры и фабрики заводить, в начале смотреть о пожитках и достоинстве и потом не токмо скорое решение учинить, но и всякие способы показать, коим образом с тою мануфактурою наилучше ему поступать и в доброе и неубыточное состояние привести». А в следующем 1724 г. по поводу учреждения компании для торга с Испанией читаем: «Всем известно, что наши люди ни во что сами не пойдут, ежели не приневолены будут, того ради и коммерц-коллегия для сей новости дирекцию над сим и управление должна иметь, как мать над дитятем, во всем, пока в совершенство придет» ^{740} .

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. Крупная промышленность после Пempa (при ближайших его преемниках и Екатерине II)

При ближайших преемниках Петра вплоть до 60-х годов XVIII ст., т.е. до начала царствования Екатерины II, продолжается та же политика насаждения крупной промышленности и остается в тех же формах покровительства и поощрения, какие применялись Петром. По-прежнему раздаются ссуды предпринимателям. Владельцы суконного предприятия Третьяковы получили в три приема ссуду в 27 ¹/ ₂тыс. руб., Шигони с товарищами 25 тыс. руб., Затрапезный с братьями на полотняное и бумажное предприятие 20 тыс., фон Шемберг даже 50 тыс. Компании Евреинова в 1736 г. сверх ссуды в 10 тыс. были переданы мастеровые с других суконных предприятий, мельницы безоброчно на 10 лет, дубовый лес, сколько потребуется, и она освобождена была от уплаты внутренних пошлин на свои изделия на 10 лет, с тем чтобы компания доставляла сукна и каразеи, «потребные для войск». Такая же свобода от пошлин была представлена воронежскому купцу Поставалову под тем условием, чтобы и он «мундирные сукна и каразеи» приготовлял с «вящим прибавлением и лучшею добротою» ^{741} . В обоих случаях речь идет, следовательно, о нужных казне предприятиях, о работающих на армию.

Принцип монополии, предоставляемой предпринимателям, по-прежнему господствует. В 1753 г. предоставлена исключительная привилегия производства ситцев компании Чемберлена и Козенса; в 1755 г. дана такая же привилегия выделки обоев на 10 лет Ботлеру, а пять лет спустя она была снова продолжена на 10 лет; в 1747 г. Черников и Сафьянов в Москве получили монополию производства пуховых шляп в Московской губернии, а в 1752 г. то же право предоставлено Сокольникову и Боткину для Петербургской губернии; в 1762 году Ягужинский, владелец предприятия по выделке шелковых чулок, выхлопотал запрещение устраивать новые чулочные предприятия в России на пять лет, а барон Сивере, ссылаясь на то, что его собственная бумажная фабрика может снабдить своими изделиями всю Петербургскую губернию, добился даже того, что в 1754 г. его конкуренту Ольхину было запрещено Сенатом «распространять свою бесполезную фабрику» ^{742} .

Та же политика осуществляется и в области снабжения предприятий нужной им рабочей силой. Нищих и бродяг по-прежнему отправляли на работу. В указе 1736 г. читаем: если какие «подлые и неимущие пропитания и промыслов» люди из разночинцев и купечества мужского пола и «женского полу хотя 6 чьи они не были скудные, без призрения по городам и по слободам и по уездам между двор будут праздно шататься и просить милостыни», то отдавать их на пять лет на фабрики и мануфактуры, «дабы там за работу и за учение пропитание получали и напрасно не шатались». В 1753 г. было предписано «шатающихся по миру мужского пола разночинцев, кои в службы не годны, а работать еще могут, отдавать на фабрики в работу, так же и баб и девок и малых и из богаделен определенных на жалованье отнюдь по миру ходить не пускать». Поэтому в 1762 г., когда оказалось в Петербурге много просящих милостыню солдаток, Сенат велел их отправлять в Мануфактур-коллегию для распределения на фабрики в Петербурге и окрестностях ^{743} . На фабрики отправляли и разночинцев, «не имущих купечества и промыслов», и заштатных церковников, и незаконнорожденных, «зазорных детей», как они именовались, начиная с 12 лет, причем большая часть отдаваемых на время оставалась там навсегда, была прикреплена к предприятию.

Наряду с этими свободными гулящими людьми, не помнящими родства и незаконнорожденными детьми, рабочую силу добывали по-прежнему путем покупки крестьян к фабрикам (поссессионные крестьяне), причем в 1752 г. было точно определено, в каком количестве такая покупка дозволена лицам недворянского звания, — ко всякому стану от 12 (на тафтяных, платочных, ленточных, полотняных предприятиях) до 42 (на суконных), а женского полу, «сколько при мужьях обретаться будет, владельцам железных заводов — на одну домну по сто, да к двум молотам — по 30 дворов», полагая на двор по четыре души ^{744} . По сведениям, собранным в начале царствования Екатерины II, оказалось, что к фабрикам было куплено более 20 тыс. душ (из них на фабричной работе находилось всего 38%, а в деревнях для крестьянских работ было оставлено 62% — указ 1752 г. этого требовал), а к горным заводам более 40 тыс. душ, всего же 67 ¹/ ₂тыс. душ, почти на 94 тыс. меньше, чем могло бы быть на основании указа 1752 г. ^{745} Последнее находится, по-видимому, в связи с постепенным распространением вольнонаемного труда. В начале 60-х годов при всех фабриках, состоявших в ведомстве Мануфактур-коллегии, имелось 38 тыс. рабочих, которые распределялись приблизительно в одинаковой доле (по одной трети между казенными и приписными по ревизиям (14 тыс.), собственными (вотчинными) и купленными (11 ¹/ ₂тыс.) и вольными и наемными (12 ¹/ ₂тыс.), так что число последних доходило ко времени указа 1762 г. до 33%, одной трети всех рабочих ^{746} . Указом Петра III 1762 г. предписано было «всем фабрикантам и заводчикам… отныне к их фабрикам и заводам деревень с землями и без земель, покупать не дозволять, а довольствоваться им вольными и наемными по паспортам за договорную плату людьми». Это было подтверждено и Екатериной II — выдвинут принцип производства при помощи свободного труда ^{747} .

Если таким образом Петр Великий дал «тему для дальнейших правительственных мероприятий и эта западноевропейская 'тема' повторялась в русском законодательстве и эксплуатировалась русской жизнью и впоследствии», то разница все же получалась та, что, как указывает Н. Н. Фирсов, при Петре «преобладает серьезный государственный взгляд», тогда как при его преемниках государственные цели на практике начали сильно эксплуатироваться видными властными деятелями для личных целей. Официальные лица, близкие к правительственной власти, захватывают в свои руки наиболее выгодные промыслы, они образуют компании для эксплуатации рыболовных, китоловных, звериных промыслов, горных заводов, становятся «содержателями» этих казенных предприятий, и эти компании затмевают собою даже самые крупные купеческие товарищества. При этом «с каждым новым правительством на место прежних влиятельных людей вставали новые, желавшие, подобно своим предшественникам, при помощи связей, приобрести себе экономические блага на законном основании» ^{748} .

Так, при Анне Иоанновне старался прибрать в свои руки русскую промышленность барон Шемберг, вызванный всесильным Бироном из Саксонии для усовершенствования русского горного промысла и поставленный им в качестве генералберг-директора во главе вновь учрежденного взамен прежней Берг-коллегии Берг-директориума. Вскоре генералберг-директор подал императрице донесение, в котором указывал то, что он «приметил», что «горное дело по сие число не особенно развилось» и что вследствие этого казенные доходы «не так довольны, как им быть надлежало»; «по его рассуждению», правительство больше получит прибыли, если заводы будут совершенствоваться «не единым казенным коштом», но и «издивением приватных людей». «А понеже, — продолжал он, — в недавнем времени представлено», что в Верхотурском уезде при горе Благодать существуют заводы, которые испрашивает в содержание Петр Осокин, по «некоторым неправильным кондициям», то, неожиданно заключает он, эти заводы «на себя принять готов».

Требования Шемберга были весьма большие. Он хотел получить, кроме заводов, и субсидию, местности в Лапландии и по Белому морю «для построения вновь заводов» и притом получить эти земли «в потомственное владение» с правом бесконтрольной торговли своими товарами, чтобы «ни в котором виде никто его не отягчал и препятствия не чинил», далее он просил разрешения приписать к своим заводам крестьян не только в том количестве, которое нужно для начала дела, но и сколько потребно будет «впредь, когда заводы размножатся». Его заводы должны быть освобождены от всех «нынешних и будущих податей, налогов и пошлин», и, наконец, чтобы нажиться на снабжении своих рабочих припасами, просил запретить им самостоятельно приобретать для себя вино, табак, пиво и «прочие харчи», ибо он желал не только развивать российскую промышленность, но и удерживать рабочих от «непорядочных поступков».

Удовлетворение его ходатайства было, по-видимому, Шембергу заранее обеспечено, но для того, чтобы придать всему этому законное основание, была образована комиссия «о горных делах», которая, согласившись с Шембергом в одних вопросах, по другим, однако же, разошлась с его мнением. В частности, напоминая об указе 1714 г., запрещавшем «ступать в торги и подряды», касающиеся к тем местам, где они служат, что подтверждалось и указами Анны Иоанновны, комиссия возбуждала вопрос о том, не будет ли государственным интересам «предосудительно», если «горные управители» станут заниматься горными промыслами: «когда они будут интересны, то кому надзирание за ними иметь»?