История с благополучным концом
Шрифт:
Начал он вполне прилично - улыбаясь, сказал, что еще со школьной скамьи восхищался мастерством такого опытного и талантливого адвоката, каким является Ариф Гейчайлы, продолжал бы восхищаться им и в дальнейшем, если бы не сегодняшняя речь, в которой тот пытался представить поведение подсудимого чуть ли не как невинное баловство, в то время, как действия великовозрастного вооруженного человека, проникшего ночью на территорию государственного учреждения и не остановившегося перед взломом двери, являются как раз одним из тех преступлений, которые из-за полного отсутствия моральных устоев у совершающих их, представляют для общества особую социальную опасность.
Прокурор сказал, что, по его мнению, подсудимый принадлежит к типу правонарушителей, у которых на пути
Поговорив о Рауфе еще полчаса в том же тоне, прокурор обратился к суду с предложением осудить его на основании двух статей уголовного кодекса к тюремному заключению сроком на пять лет.
До этого у Рауфа и в мыслях не было выступать, но речь прокурора довела его до такого неистовства, что он с готовностью кивнул, когда судья спросил, есть ли у него желание высказаться перед тем, как суд удалится на совещание? Рауф встал, но заговорил не сразу, растерялся, когда увидел, что прокурор начал пробираться к выходу из зала. Мощным усилием воли, наподобие вулкана, который первым делом при пробуждении выбрасывает из себя осевший в кратере мусор и уже потом извергает из раскаленного жерла испепеляющие окружающий мир потоки расплавленной лавы, Рауф освободился от сковывающего смущения и вздохнул;
– Вот! Посмотрите на него!
– собственный голос показался ему очень звучным, позже выяснилось, что он и на самом деле говорил громко, во всяком случае, по словам Халиды, ей казалось, что Рауф говорит в микрофон.
– Он уходит! Ему не интересно, как закончится суд и что будет с человеком, которого он потребовал посадить на пять лет, посадить в тюрьму!
– Все головы повернулись в сторону прокурора, который, густо покраснев, замер на месте и уставился на судью, но тот, даже не взглянув в его сторону, ждал, что скажет дальше подсудимый.
На возвращение прокурор потратил секунд десять-двенадцать, каждая из которых показалась Рауфу приятной и поэтому чересчур короткой.
– Дорогой товарищ прокурор, наверное, не знает, что такое пять лет. За пять лет люди получают высшее образование, за
пять лет строят водопровод, даже война длилась всего четыре года, а этот дорогой товарищ прокурор хочет на целых пять лет
посадить в тюрьму человека. За что?
– Рауф обвел взглядом зал и увидел, что его внимательно слушают.
– Я спрашиваю, за
что? Даже на фотографии видно, что это не орел и не павлин, а очень противная птица, за которую заплатили огромные деньги, причем валютой. Разве это не преступление, выбросить государственные деньги за какую-то паршивую птицу, для которой приходится привозить из-за границы корм, и тоже на валюту? Наш дорогой товарищ прокурор сказал, что я ее съел! Это
клевета! Разве у нас голод, чтобы такой человек, как я, стал есть что попало? Допустим, я ее' все-таки съел. Надо мне за это
давать пять лет?.. Удивляюсь, что такого молодого человека назначили прокурором. Он же ничего еще не повидал, жизни не
знает. В то время, как его сверстники строят БАМ и электростанции, он сразу же после института устроился на работу в
самом центре города для того, чтобы несправедливо обвинять людей. Надо еще проверить, как он сюда устроился и кто его
устраивал!
– Последние слова Рауф произнес с расстановкой и медленно в оттого они прозвучали особенно веско.
– И потом
надо быть политически грамотным, читать газеты. Давайте подумаем, кому на
руку все это дело? После того, как меня обвинили в воровстве, я про эту птицу все узнал. Ее зовут киви, и она живет в Новой Зеландии. Этих птиц там столько же, сколько у нас кошек, не меньше. Житья от них там нет, по ночам забираются в дома и воруют еду.– Рауф, посмотрел на членов
суда.
– Вы понимаете, что они о нас подумают, как узнают, что за одну такую птицу человеку дали пять лет?! Разве это правильно?
Нужные слова отыскивались сами и свободно ложились на язык, он говорил и чувствовал при этом, что каждое слово его проникает в сознание людей, что весь зал, превращенный в единое целое им, Рауфом, с напряженным вниманием слушает и будет слушать его, пока он говорит. Это было совершенно неизведанное чувство, отдаленно напоминавшее испытанное в детских сновидениях сладостно пугающее ощущение полета.
Рауф кончил говорить и сел. Он ждал, что кто-нибудь, судья или прокурор, сделает ему замечание за резкий тон выступления, но этого не произошло. В полной тишине судья спросил вполголоса что-то у заседателей, а затем обратился к Рауфу:
– Вы признаете себя виновным?
Вопрос был настолько неожиданным и до того не соответствовал состоянию высокой взволнованности, переполняющей Рауфа, что единственно правильный ответ он сумел найти не сразу.
– С одной стороны, да, а с другой, - если хорошенько подумать, то, конечно, нет, - громко, уверенным тоном сказал он, и судья, полу прикрыв тяжелыми веками глаза медленно качнул головой в знак того, что он все понял именно так, как хотелось Рауфу.
Суд удалился на совещание, оставив взволнованного Рауфа наедине с залом, который казался ему теперь заполненным преимущественно людьми сочувствующими и доброжелательными. Это ощущение было подкреплено неизвестно откуда-то вдруг появившимся официантом Сабиром, который приблизившись к скамье подсудимых, успел, прежде чем его оттеснил конвоир, пожать Рауфу руку, сказав, что после этой речи он еще раз понял, какой тот замечательный и мужественный человек.
Разумеется, при всем этом Рауф несколько не рассчитал, что неожиданно появившийся ораторский талант может заставить суд оправдать его, и тем не менее состояние эйфории не только не ослабевало, а еще усилилось, когда, украдкой бросив взгляд в сторону жены, он обнаружил, что она смотрит в его сторону с выражением восхищения и жалости. Не удержавшись, он все-таки спросил у Арифа, может ли повлиять на судью его выступление, и тот дал ответ, после которого Рауф сделал вывод двумя вариантами, начисто исключающими любой третий, благоприятный для Арифа, ибо в соответствии с ними он выглядел либо человеком завистливым, либо же невежественным в своей профессии адвоката. И еще Рауф подумал, что, может быть, сделал в свое время ошибку, не окончив вместе с Арифом юридический факультет.
Все встали, когда вошел суд. Почти одновременно с судьей и заседателями откуда-то сбоку вынырнул прокурор, и по его расстроенному лицу Рауф догадался, что настоять на своем ему не удалось. Это подтвердилось почти сразу же после того, как судья огласил решение, согласно которому Рауф приговаривался к двум годам тюремного заключения и денежному штрафу в размере двухсот рублей.
Особенно тяжелыми показались первые дни, но позже, немного свыкнувшись с новым образом жизни, Рауф научился по-другому относиться ко многим обстоятельствам, а кое-что стал постепенно расценивать даже как везение. Именно удачей было то, что его направили отбывать срок в колонии, находящейся на территории республики, и ничем другим, как двойным везением невозможно было истолковать тот факт, что среди вновь прибывших заключенных отыскался лишь один, чей возраст, солидная внешность и агрономическое образование позволили в соответствии с требованиями тюремной администрации, занять ваканатное место одного из помощников главного садовода внутреннего парка с небольшой оранжереей. И этим человеком оказался Рауф. Работа была не тяжелой, а в хорошую погоду казалась даже приятной и обладала свойством погружать человека в глубокие раздумья об окружающем мире и о себе.