История Советского Союза. 1917-1991

И сам Сталин, и верховное командование в целом все же проявили до некоторой степени способность учиться на собственных ошибках. Это было важно потому, что людские и материальные ресурсы Советов в конечном счете превосходили германские: не столько блестящее руководство, сколько рачительное использование этих ресурсов позволило в конце концов одержать победу. Это далось с огромным трудом, но все же эти ресурсы были собраны воедино.

Почему же советские люди, у которых в 1941 г. было так много причин ненавидеть Сталина, НКВД и Коммунистическую партию, сплотились и столь доблестно сражались за эту систему?

Совершенно очевидной причиной было прежде всего то, что нашествию подверглась их родина. Надежды, что власть немцев будет более культурной, чем советская, быстро растаяли. Стало ясно, что нацисты — и немецкая армия в целом — считают славян Untermenschen — “недочеловеками”, потенциальными рабами, которых надлежит нещадно эксплуатировать в интересах великой Германской империи. Это нашло выражение в одной из речей Гиммлера в 1941 г.: “Если во время строительства противотанковых рвов вымрут от истощения десять тысяч Русских баб, то это интересует меня лишь постольку, поскольку для Германии ров должен быть выкопан”. Благодаря этой философии миллионы советских мирных жителей, оставшихся за линией фронта, были отправлены в Германию в качестве рабской силы. Еще большая опасность угрожала евреям и партийным работникам — их уничтожали специальные айнзацкоманды СС.

Жестокость немцев стала мощным фактором, побуждавшим советских людей делать для победы все, что возможно. Один советский полковник заметил британскому журналисту, что “в этом аду… мысль о том, что, сдавшись немцам, можно получить то, что есть у британских военнопленных, — удобную постель и завтрак, — плохо подействовала бы на моральное состояние… Я говорю ужасные вещи, но, плохо обращаясь с нашими военнопленными и обрекая их на смерть, немцы помогают нам”.

Защита Отечества от таких завоевателей стала священной обязанностью, породив в партийной пропаганде новую ноту — воинственный национализм. Можно сказать больше: вопреки страшным потерям и физическим страданиям советского народа с началом войны — или по меньшей мере после того, как возглавлявшаяся Жуковым оборона Москвы показала, что немцы не непобедимы — моральное состояние в некотором смысле улучшилось. Оглядываясь в прошлое, Пастернак писал, что когда разгорелась война с ее реальными ужасами и реальными опасностями, с настоящей угрозой смерти, с ее проклятиями, сравнимыми с самой бесчеловечной фантазией, то они принесли понимание ограниченности волшебной силы мертвой буквы. Или, как заметил один скромный читатель газет, “чтение “Правды” после нападения Германии было страшным потрясением. До него вы могли просто считать все написанное чистейшей фантазией, но теперь оказались лицом к лицу с ужасной правдой. “Правда” описывала реальный мир”. Военные журналисты были на фронте вместе с солдатами и писали о них с такой степенью откровенности и точностью, что в предвоенное время об этом и помыслить было невозможно. Репортажи Василия Гроссмана о Сталинградской битве или гневные тирады Ильи Эренбурга были известны так широко, как ни одно, возможно, другое произведение советской журналистики. В этом отношении до некоторой степени было восстановлено доверие народа правительству.

Но полная свобода информации все же не допускалась. Вскоре после начала войны гражданам было приказано сдать свои радиоприемники. Дозволялись лишь громкоговорители в общественных местах: советское правительство не позволяло своим гражданам получать информацию немецкого радио и даже Би-Би-Си.

Колоссально возросли моральный дух и чувство национального единства народа, но не только эти факторы способствовали конечной победе Советского Союза. Дело в том, что сама политическая система во многих отношениях была хорошо приспособлена к требованиям военного времени. Как мы уже видели, даже в мирное время партия использовала военную риторику и многие партийные работники просто купались в атмосфере кампаний, наступлений и непредвиденных ситуаций. Но не следует и преувеличивать значение этого фактора. Чрезмерная авторитарность душит инициативу, потому система имела слабости, и особенно в вооруженных силах; было также соперничество за скудные ресурсы между различными ведомствами.

Тем не менее и партия, и государство в качестве машины, мобилизующей национальные ресурсы, действовали относительно успешно. Такое умозаключение вне всякого сомнения самоочевидно: не следует смешивать военную риторику со способностью воевать. Но, особенно в первый период войны с его многими непредвиденными случайностями, у партии была превосходная возможность быстро мобилизовать военные и экономические ресурсы, что само по себе могло спасти положение. Если немцы неожиданно подходили к городу, который только что считался глубоким тылом, очень быстро формировался городской комитет обороны. В него входили представители местного военного командования, городского совета, партии и НКВД. Комитет налаживал производство военной продукции на местных заводах и при ограниченных ресурсах (о проблемах, вставших в такой ситуации перед Хрущевым см. выше). Из рабочего населения формировалось ополчение, его пытались обеспечить оружием, а равно подготовить линии обороны и укреплений. Осенью 1941 г. положение было настолько серьезным, что формирования, не имевшие никакого боевого опыта и за одну ночь обученные кое-как управляться с винтовкой, посылались затыкать собой дыры в линии фронта.

Так, например, в Ленинском районе Москвы за первую неделю июля была сформирована дивизия народного ополчения, имевшая в своем составе 16000 добровольцев. Сюда пришли многие квалифицированные рабочие, и задача состояла в том, чтобы оставить их на заводах. Многие профессора явились в качестве добровольцев, скрывая при этом свои ученые степени. Они были недовольны, что вместо фронта их отправили на работу в тыл. Один из них, академик Б. А. Келлер, пожилой человек, настаивал, чтобы его личную машину реквизировали для нужд фронта. Новые воинские формирования состояли из людей, которые, как правило, никогда прежде не держали винтовки в руках. Одна из таких дивизий проходила недельную, подготовку в подмосковном военном лагере, который построили сами добровольцы. После этого их дивизия занимала позициина оборонительном рубеже под Малоярославцем, в 100 километрах к юго-западу от Москвы. Там их обучение было продолжено, одновременно они помогали сооружать укрепления. В середине сентября дивизия вошла в состав 33-й резервной армии и отправилась на фронт, где с самого первого дня была в боях.

Формирование первых дивизий народного ополчения было мгновенным — они практически сразу шли в бой и погибали. Так большая часть московской интеллигенции была потеряна, под Вязьмой, где в середине октября в результате окружения немцы захватили около шестисот тысяч пленных и больше тысячи танков.

Комитет обороны очень успешно действовал в Туле, к югу от Москвы, где находилось оружейное производство. Большинство оружейников было эвакуировано на восток. Однако немало менее квалифицированных рабочих оставалось в городе. Из них был сформирован Тульский рабочий полк, имевший в своем составе пять батальонов. Он принял участие в яростном сражении, развернувшемся в декабре, когда город был окружен противником. В отличие от Вязьмы Тула устояла.

Еще ближе к фронту, в Ярославле, также был создан аналогичный комитет обороны и сформирована Коммунистическая дивизия, целиком состоявшая из членов партии и комсомольцев. Они получили вооружение и экипировку из местных ресурсов. Секретари райкомов партии стали комиссарами новой военной части.

Самым известным примером местной самообороны является Ленинград. Здесь комитет обороны был создан в августе Ворошиловым и Ждановым с помощью местного партийного актива. Тройки Ленинградского комитета обороны, состоявшие из представителей партии, советов и НКВД, имелись на каждом заводе и в каждом районе. Их задача состояла в мобилизации рабочих батальонов и вооружении их всем, что имелось под рукой, — копьями, кинжалами и бутылками с зажигательной смесью. С помощью этих формирований сооружались уличные баррикады, огневые точки, пулеметные гнезда и противотанковые заграждения. Большинство земляных работ было выполнено женщинами и подростками.

Есть основания предположить, что Сталин относился к Ленинградскому комитету обороны весьма подозрительно. По его настоянию командиры рабочих батальонов назначались из Москвы. Довольно быстро комитет обороны был распущен. Сталин заявил, что он дублирует командование Ленинградского фронта. Очень возможно, что история эта связана с внутренней кремлевской политикой: Сталин всегда относился к Ленинграду с недоверием как к возможному альтернативному центру власти. Когда город был окружен немцами, там начался бурный рост местного патриотизма.

Осада Ленинграда является самой значительной изо всех многочисленных историй о стойкости советских людей во время войны. Город находился в блокаде с конца августа 1941 г. по конец января 1944 г., почти все это долгое время он был абсолютно отрезан от страны. Там сложилось отчаянное положение. Самое же страшное происходило в первую зиму блокады. Никто не предвидел, что город может быть осажден, и ничего не было сделано для создания запасов продовольствия. Более того, незадолго до начала блокады продовольствие было вывезено из города [18] . Его предполагалось использовать для снабжения населения, эвакуированного в отдаленные, плохо обеспеченные районы. Несмотря на то, что из города вывезли детей [19] и некоторых особенно ценных рабочих, большая часть населения осталась на месте. Единственная дорога, по которой в город доставлялись необходимые грузы, проходила на протяжении тридцати миль по льду Ладожского озера, к востоку от города. Зима была очень холодная, лед на озере встал рано, так что уже в конце ноября по озеру можно было проложить дорогу, по которой шли тяжелые грузовики. Таким образом в город доставлялось некоторое количество продовольствия.

18

В первых числах сентября диверсанты уничтожили огромные запасы продовольствия — Бадаевские склады — Прим. ред.

19

Детей вывезли далеко не всех. — Прим. ред.

Но этого явно не хватало. Только за декабрь 1941 г. в Ленинграде умерло 53000 человек, столько же, сколько за весь 1940 г. Это было ужасно, но худшее ожидало впереди. Город постепенно вымирал. Уголь на электростанции кончился, и потому прекратилось движение трамваев, замерз водопровод и в домах больше не было ни тепла, ни света. Все это происходило в городе, где температура может опускаться до -40° по Цельсию и где в середине зимы темное время суток продолжается восемнадцать часов. Люди сидели в замерзших квартирах, жгли мебель и даже книги и старались поддержать хоть какое-то тепло в своих печурках. Городские власти, пытаясь наладить справедливое распределение скудных продовольственных запасов, выпустили продовольственные карточки. Большую часть зимы ежедневный рацион работника, занятого физическим трудом, составлял 400 г хлеба; иждивенцы получали: вдвое меньше. В декабре и январе, когда наступила самая тяжелая пора, норма была сокращена соответственно до 250 и 125 г. Это даже отдаленно не соответствовало тем нормам питания, которые обеспечивают физическую активность человека, и работа на многих заводах просто замерла. Люди сидели по домам, медленно умирая от голода. Позднее один из работников городской администрации вспоминал, как люди, ощущавшие постоянную пустоту в желудке, чтобы как-то уменьшить. вызванные голодом страдания, старались найти для еды совершенно невероятные вещи: они пытались ловить ворон и грачей или кошек и собак, каким-то чудом выживших; они прочесывали аптеки в поисках касторки, масла для волос или глицерина; из столярного клея, соскребывая его с обоев или сломанной мебели, варили суп или студень. Но далеко не каждый в огромном городе имел источники такого дополнительного “питания”.