История Советского Союза. 1917-1991

Разумеется, Сталин не был в восторге от бурного расцвета национальных культур. Он никогда не упускал случая напомнить своим слушателям, что, кроме права наций на самоопределение, существует также право рабочего класса на укрепление своей власти. Для многих народов эти слова прозвучали как зловещее пророчество, поскольку в их городах жило большое число русских рабочих. В 1917 г. это стало причиной раздоров, что могло повториться и еще раз. Кроме того, так называемый “авангард рабочего класса”, коммунистическую партию, также по преимуществу составляли русские. Если в 1927 г. русских было 53% от общей численности населения, то в партии — 65%.

Сталин дал понять, что его оценка национальных движений зависит от политических факторов. Так, в своей основополагающей лекции по национальному вопросу, прочитанной в Свердловском университете в 1924 г., Сталин утверждал, что национальное движение в Египте девятнадцатого-двадцатого веков было «прогрессивным”, хоть и возглавлялось представителями буржуазии. Британские же попытки подавить это движение были “реакционными” даже тогда, когда правительство Англии возглавляли социалисты. Применительно к Советскому Союзу эти установки означали, и совершенно недвусмысленно, что любое движение, имеющее своей целью национальную автономию и утверждение национальных особенностей, будет направлено против единства государства и, соответственно, является “буржуазным” и “реакционным”, вне зависимости от классовой принадлежности его участников. Уже в 1926 г. Сталин упрекал украинского наркома образования Шумского в том, что проводимая им политика принимает форму отчуждения украинской культуры и общества от общесоветской культуры и общества, борьбы с Москвой, с русскими как таковыми, с русской культурой и “ее высшим достижением — ленинизмом”.

В течение 1930-х гг. Сталин стал противодействовать проявлениям нерусской национальной гордости. Поэтому нормой стал некий модифицированный вариант русского национализма. Изменилось отношение к дореволюционной истории: царское правительство, которое в двадцатых годах историки вроде Покровского осуждали как реакционное и эксплуататорское, теперь привлекало более благосклонное внимание. Цари, между прочим, создали на данной территории государство, ставшее теперь Советским Союзом. Царизм развивал и распространял русский язык, который ныне служит связующим материалом в строительстве нового социалистического общества. Такие исторические деятели, как Александр Невский (прославленный в 1938 г. фильмом Эйзенштейна) и Петр Великий (герой апологетического романа Алексея Толстого) были реабилитированы как исторически “прогрессивные”. Те же, кто сопротивлялся включению в состав России, “прогрессивными” уже не считались, а превратились в “агентов империализма”. Богдан Хмельницкий, казацкий вождь [13] семнадцатого века, который восстал против польской знати и заключил с Россией союз, предавший Украину России, теперь не считался “изменником украинского дела”. Он стал “прогрессивным” и выдающимся государственным деятелем. Вождь сопротивления горцев царской России на Кавказе в девятнадцатом веке Шамиль претерпел прямо противоположные эволюции. Так, во время второй мировой войны он был временно реабилитирован, что было сделано с целью заручиться поддержкой кавказских горцев. Герой пьесы Эдварда Радзинского, будучи историком, так описывает все ужимки и прыжки подобной национальной политики: “…моя первая работа была о Шамиле. Шамиль как вождь национально-освободительного движения. Но взгляды переменились… И в конце тридцатых годов он стал считаться агентом империализма. И я признал свою ошибку. Потом, во время войны, он вновь стал освободительным движением. И тогда я признал, что я ошибся, что признал свою ошибку. Потом, в сорок девятом году, он снова стал агентом, и я признал, что я ошибся, что признал ошибкой, что я ошибался. Я столько раз ошибался, что однажды мне показалось, что я сам ошибка”.

13

Богдан Хмельницкий (ок. 1595–1657) — гетман Украины. Прим. ред.

Столь фарсовое ренегатство, впрочем, напрямую вытекает из двусмысленности советской национальной политики. Тем не менее в целом в 1930-х гг. она была направлена против местного национализма. Принудительное использование местных языков в правительственных учреждениях прекратилось. В начальной и средней школе стало обязательным изучение второго, русского языка. В то же время увеличивалось количество школ, где преподавание велось только на русском языке. Это преследовало две цели — во-первых, облегчало жизнь русского населения в национальных республиках, во-вторых, давало возможность родителям, имевшим амбициозные планы относительно будущего своих детей, отправить их в школы, где они смогут приобщиться к “имперскому” языку и таким образом получить преимущества перед своими соотечественниками. На русском велось преподавание в высшей школе. Исключение составляли только Грузия и Армения, чьи народы ревниво оберегали первенство своих языков.

Не следует, однако, думать, что введение русского языка непременно означало русификацию. Антирелигиозная кампания и коллективизация сельского хозяйства нанесли сокрушительный удар национальным культурам, особенно тем, которые были по преимуществу деревенскими и содержали сильный религиозный элемент. Например, в Белоруссии и на Украине большая часть сел лишилась церквей, священников, лучших крестьян и традиционной системы землевладения — всего того, что было важнейшими элементами национальной культуры. Да и сами русские пострадали едва ли в меньшей степени, поскольку сущность их культуры была тесно связана с Православной церковью и крестьянством. Те, кто считает, что предпринятые Сталиным меры были русификацией, должны вспомнить о разрушительном воздействии этих мер на саму русскую культуру. Русский язык теперь стал проводником многонациональной партийной советской культуры, а не русской в традиционном ее понимании. Но, разумеется, нет ничего удивительного в том, что другие народы часто путали:советизацию с русификацией.

Сталинские чистки уничтожили тех “национальных коммунистов”, которые пытались продолжать политику двадцатых годов. Украина пережила даже двойную чистку. Первую провел Павел Постышев, который даже и не говорил по-украински. Сталин направил Постышева на Украину для расправы с местными партийными работниками, которые с неохотой проводили жесткую коллективизацию, или с теми, кто пытался защищать украинскую культуру. Преемник Шумского на посту наркома просвещения Скрипник покончил с собой; так же поступил и самый известный украинский писатель Никола Хвыловый, чьи похороны превратились в демонстрацию протеста против “москалей”. Но даже Постышев был с точки зрения Сталина недостаточно жесток: он исчез, подобно большинству членов Центрального Комитета, и с назначением в январе 1938 г. первым секретарем украинского ЦК Хрущева Киев стал непосредственно подчиняться Москве.

В 1933 г. для проведения чисток в Белоруссию была отправлена команда из трех человек во главе с председателем Центральной Контрольной комиссии партии Н. К. Антиповым. Они провели чистки в Наркомате просвещения, в школах и институтах и отрапортовали о раскрытии “Белорусского национального центра”, якобы выполнявшего задания Польши и имевшего целью создание независимой от Советского Союза Белорусской демократической республики. Большинство партийных и советских руководителей было заменено русскими. По свидетельству современника, “около 90% белорусских прозаиков и поэтов было арестовано, большинство из них расстреляно или замучено в тюрьмах”.

В 1937–38 гг., всего лишь за два года, фактически полностью было заменено партийное и хозяйственное руководство национальных республик, многие ведущие деятели просвещения, литературы и искусства были репрессированы. Они пытались на свой лад проводить провозглашенную партией национальную политику. Эти попытки сводились к развитию национальных культур и к созданию местных кадров, которые могли обеспечить ограниченное самоуправление. Обычно их заменяли русскими, направленными непосредственно из Москвы, иногда — более понятливыми местными деятелями. Самым вопиющим, кроме Украины, было положение в Казахстане и Туркменистане, где республиканские Политбюро исчезли в полном составе. Из тех далеких от точности цифр, что были в нашем распоряжении, явствует: во время чисток резко упала численность представителей местного населения в республиканских партийных организациях (с 61% до 50% в Узбекистане в 1933–40 гг.; в Таджикистане с 53% до 45%; в Киргизии в 1933–41 гг. с 59% до 44%). В общем, не вызывает сомнения тот факт, что чистки и аресты весьма способствовали русификации партийных рядов, это усилило московский контроль над республиканскими партийными организациями.

С точки зрения социализации и политического контроля другим чрезвычайно важным шагом было упразднение национальных частей в Красной Армии. Армия, как и начальная школа, является, возможно, в современных обществах самым важным фактором, служащим укреплению чувства национального единства среди молодых людей. В 1920-х гг. с введением всеобщей воинской повинности предпринимались попытки — возможно, неосознанные, — создания этнически гомогенных частей или таких, где представители местных народов по крайней мере преобладали количественно. Даже на этой стадии командирами обычно были украинцы или русские. В 1938 г., однако, политика формирования национальных воинских частей была свернута — новобранцы принудительно направлялись в соединения смешанного этнического состава, расквартированные далеко от их родины. Русский язык стал языком военного обучения и командования, таким образом, новобранцы теперь должны были хоть в какой-то степени овладеть языком империи, если начальная школа не дала им необходимых знаний. Так Красная Армия в большей, чем ранее, степени стала плавильным тиглем многонационального общества. Как позднее заявил Брежнев, “Наша армия… школа интернационализма”.

Новая национальная политика Сталина самым прямым и грубым образом проявилась в захвате новых территорий в 1939–40 гг. В соответствии с советско-германским пактом от августа 1939 г. Советский Союз оккупировал Восточную Польшу (или, если кому-то это нравится больше, Западную Украину и Западную Белоруссию) и получил разрешение аннексировать Эстонию, Латвию и Литву, что и было сделано летом 1940 г. Три балтийских государства испытали на себе воздействие совершенно такой же национальной политики, что проводилась в Советском Союзе, и подверглись в равной степени и русификации, и советизации. Надзирать за процессом поглощения этих государств Союзом были направлены специальные уполномоченные: Жданов в Эстонию, Вышинский в Латвию, и Деканозов, заместитель наркома иностранных дел, в Литву. Они старались завербовать как можно больше агентов из числа местного населения — тех, кто отказывался, арестовывал НКВД. Под давлением советского правительства были проведены новые выборы — оппозиционные политики лишались права быть избранными, а созываемые ими митинги разгонялись. Многих арестовали. В результате подобных действий были избраны просоветские правительства, которые, как и следовало ожидать, попросили принять возглавляемые ими государства в состав Союза.

В последующие годы советская власть произвела полную трансформацию социальной структуры балтийских республик. Были заморожены все банковские счета, превышавшие очень незначительную сумму. Предприятия и заводы национализированы. В ходе радикальной земельной реформы все земли, кроме крохотных частных владений, экспроприированы. Из них был сформирован Государственный земельный резерв. Чистке подверглись школы и высшие учебные заведения — в них ввели стандартные советские программы. Из библиотек “вычищались” книги, где превозносилась национальная независимость или возвеличивалась национальная история. Для того чтобы предотвратить появление более или менее заметной оппозиции, проводились систематические широкие депортации. Они преследовали целью изгнание с родины всех известных деятелей некоммунистических партий, всех чиновников “буржуазного” режима, землевладельцев, предпринимателей, духовенства и наиболее заметных интеллектуалов. Только за одну ночь (14–15 июня 1941 г.) было депортировано 60000 эстонцев, 34000 латышей и 38000 литовцев. На сборы им давалось лишь несколько часов, после чего их сгоняли на железнодорожные станции, грузили в телячьи вагоны, в которых они без нормальной пищи и воды, в совершенно антисанитарных условиях ехали в Сибирь или Среднюю Азию. Многие по дороге погибли. Семьи обычно разделялись — мужчин отправляли в трудовые лагеря, а женщин и детей на поселение. Таким образом были высланы 4% эстонцев, 1,5–2% латышей и литовцев — все те, кто мог возглавить оппозицию новому режиму. Их дома и рабочие места заняли русские, специально переселенные в Прибалтику. В то же время уровень жизни в государствах Прибалтики был относительно высок, и поэтому многие заводы демонтировались, а их оборудование отправлялось в другие республики. Конфискованные зерно и скот использовались для снабжения продовольствием городского населения и армии по всему Советскому Союзу.