История США от глубокой древности до 1918 года

Суд состоялся в августе 1735 года, и Зенгера наверняка осудили бы, если бы внезапно не появился престарелый Эндрю Гамильтон, адвокат из Филадельфии, самый уважаемый юрист в Америке.

В трогательной и вдохновенной речи Гамильтон утверждал, что истина, какой бы нелестной она ни была, не является клеветой; что присяжные должны решить, правда это или клевета; и что свобода публиковать истину, какой бы нелестной она ни была, является правом всех англичан. Присяжные, и общественное мнение тоже, энергично поддержали Гамильтона.

Это решение, которое должно было оправдать Зенгера, не положило конец попыткам губернаторов колоний контролировать прессу, но сильно затруднило эти попытки. Количество газет в колониях росло, и даже в Виргинии, где когда-то Беркли сетовал на отсутствие печатного станка, вышла первая газета, «Виргиния Газет», 6 августа 1736 года.

Энергичная (а иногда и злобная) критика правительственных чиновников продолжалась, и происходил постепенный переход власти от землевладельцев или королевских губернаторов в руки всенародно избранных законодательных органов. (Однако эти органы, конечно, избирались ограниченным электоратом, так как во всех колониях право голоса имели только мужчины, владеющие определенной собственностью.)

Развитие колоний породило определенные проблемы и в Великобритании. Когда дороги стали лучше и колонисты смогли путешествовать более свободно, выросла торговля между колониями. У жителей одной колонии появилась возможность покупать товары в другой колонии, а не в Англии. Этого их родина не одобряла.

В 1699 году, например, она приняла Закон о шерстяных изделиях, запрещавший колониям отправлять шерсть или шерстяные изделия в другие колонии. Те колонии, у которых была шерсть на продажу, не могли продать ее ни другим колониям, ни Англии, а должны были использовать ее сами. С другой стороны, те колонии, которые нуждались в шерсти, должны были покупать ее у Англии. Это было еще одним примером попыток Англии обеспечить прибыль своим собственным производителям за счет колонистов.

Еще более несправедливым выглядело то, что Великобритания в следующем поколении попыталась штрафовать тринадцать колоний в пользу других колоний.

Понимаете, там было не только тринадцать колоний. Мы говорили о тринадцати потому, что эти тринадцать в конце концов завоевали независимость от Великобритании. Но, собственно говоря, тот, кто посчитал бы британские колонии в Северной Америке в 1783 году (после основания Джорджии), насчитал бы больше тринадцати.

Новая Шотландия была четырнадцатой колонией, а Ньюфаундленд — пятнадцатой. Конечно, обитали в Новой Шотландии в основном французы, а обитателей Ньюфаундленда почти не существовало, так что они не представляли реальной угрозы для тринадцати колоний, а Великобритания не имела причин их поддерживать.

Но на юге было еще две колонии. Это были Вест-Индские острова Ямайки (отобранные у Испании в 1655 году) и остров Барбадос, который заселили еще раньше. Они приносили гораздо больше прибыли и доставляли гораздо меньше хлопот, чем колонии на материке, и британские короли смотрели на них значительно более благосклонно.

Площадь Ямайки была почти такой же большой, как у Коннектикута, и в 1733 году ее население составляло боле 50 000 человек, почти вдвое больше населения Коннектикута. Барбадос, площадь которого составляла всего половину площади современного города Нью-Йорка, имел население 75 000 человек. (Конечно, большую часть населения этих островов составляли черные рабы; не больше 15 000 человек на обоих островах были белыми.)

Эти британские острова производили сахар, а наибольший доход приносил экспорт патоки и рома. На них колонисты из материковых колоний, особенно жители Новой Англии, могли менять свои товары. С полученным таким образом ромом жители Новой Англии отправлялись в Африку и меняли его на черных рабов. Этих рабов они затем продавали в Америке. На каждом этапе этой, так называемой треугольной торговли, которая началась еще в 1698 году, предприимчивые торговцы получали приличный доход.

Когда французские и голландские острова в Вест-Индии увеличили свое собственное производство сахара и предложили цены ниже, чем цены британских островов, колонисты с материка радостно отправились туда, где им сулили большую прибыль. Британские острова поразила серьезная депрессия. Они начали оказывать давление на правительство Великобритании, и оно среагировало. 17 мая 1733 года Великобритания приняла Закон о патоке, который устанавливал громадный тариф на сахар и ром, произведенные не британцами. В сущности, это означало, что колонисты были бы вынуждены торговать с британскими островами по более высоким ценам, а их прибыль утекала бы в карманы владельцев островных плантаций.

Колонисты в ответ продолжили и расширили контрабандную торговлю. Вся эта политика экономического контроля принесла очень мало пользы Великобритании и вызвала чувство обиды у колонистов, что в конце концов нанесло большой вред британцам.

Война короля Георга

Начиная с 1700 года Францией и Испанией правила одна и та же семья, но они преследовали разные интересы. Первый король из Бурбонов в Испании, Филипп V, считал, что может вернуть своей стране ее экспансионистскую роль, которую она играла за полтора века до этого. В 1717 году он послал армию в Италию и интриговал с целью захватить французский трон, который тогда занимал его племянник, восьмилетний Людовик XV.

Результатом стало то, что Великобритания, Австрийская империя, Нидерланды, а также Франция объединились в Четверной альянс, чтобы поставить Испанию на место. Это было сделано быстро и просто.

Эта Война Четверного альянса никак не повлияла на британские колонии в Северной Америке. Вместо нее имели место стычки между Францией и Испанией по всему побережью Мексиканского залива, от Флориды до Техаса. Французы атаковали Пенсаколу в Северо-Восточной Флориде, а испанцы посылали экспедиции далеко на север, до самой нынешней Небраски.

Оба наступления провалились, и когда в Европе закончилась война в 1720 году, в Северной Америке стычки тоже прекратились и территория не поменяла хозяев. Слабость Испании, однако, стала настолько очевидной, что другие страны были готовы нападать на нее по пустячным поводам.

Испания, например, как и все страны-колонизаторы того времени, упорно старалась взять под контроль торговлю в колониях и получать собственную выгоду. Это означало, что она сурово преследовала контрабандистов, когда ей удавалось их поймать. Одним из таких контрабандистов был английский морской капитан Роберт Дженкинс. Он рассказывал, что когда испанцы его поймали на контрабанде (он называл это торговлей) в 1731 году, ему отрезали ухо.

Дженкинс сохранил это ухо, и в 1738 году, когда его допрашивала комиссия Палаты представителей, он предъявил засушенное ухо. Его история поразила воображение британской публики, уже и так разгневанной рассказами о зверствах испанцев, и требования начать войну стали всеобщими. 19 октября 1739 года Великобритания объявила войну Испании, и начался конфликт, получивший самое курьезное название в истории: Война уха Дженкинса.

Эта война велась частично на море. Один из главных ястребов того времени, Эдвард Вернон, до этого призывал к войне и предлагал захватить Портобелло на северном побережье Панамы всего силами шести кораблей под его командованием. 22 ноября 1739 года он легко выполнил эту задачу. Однако он мог бы удерживать Портобелло лишь короткое время, так как Испания наверняка предприняла бы контратаку. Поэтому он разрушил ее укрепления, покинул город и вернулся домой.

Этот временный захват Портобелло, хоть и был почти бессмысленным, считали великой победой. Вернона поставили во главе гораздо более крупных сил, предназначенных для более крупной операции — захвата большого города Картагены, в нынешней Колумбии.

Результатом было фиаско. В 1741 году Картагену осадили, но обстрел ничего не дал, а больше половины людей на кораблях Вернона умерли от желтой лихорадки. Вернону пришлось снять осаду и вернуться.

Вернона легко могли бы забыть, если бы он не остался в языке и в памяти благодаря двум вещам. В плохую погоду он носил плащ из фая, ткани, сотканной из грубого шелка, которая на английском языке называется grogram, и поэтому получил прозвище Старый Грог. Он первым ввел норму выдачи экипажам рома, разбавленного в пять раз (чтобы матросы не упивались до бесчувствия неразбавленным напитком), и такой ром стали называть на морском жаргоне грогом.