История суда и правосудия в России. Том 2: Законодательство и правосудие в Московском государстве (конец XV – 70-е годы XVII века)

А. И. Сидоркин считает, что Соборное уложение 1649 г. стремилось сохранить старые (религиозные) подходы к наказанию как к пути исправления преступника, но вместе с тем диссертант не отрицает, что «со второй половины XVII в. начался открытый пересмотр традиционных воззрений в сторону превентивного террора». Кстати, автор не раскрывает, в чем именно (каких формах) он усматривает «превентивный террор», каковы его цели, против кого он направлен, и не поясняет, кто и какими средствами его осуществлял.

А. И. Сидоркин выражает надежду, что усиление духовно-нравственных начал в пенитенциарной политике государства уже в настоящее время сможет выполнять созидательную, а не сугубо репрессивную роль в плане исправления осужденного и предупреждения преступлений. Остается только удивляться, как быстро забыты и Соловецкий лагерь, и другие лагеря XX в., где эта функция неоднократно провозглашалась и даже размещалась на воротах этих страшных мест заключения, но была чистой фикцией, прикрывавшей разгул ничем не оправданных репрессий. Реальное осуществление воспитательной функции по отношению к преступникам автор надеется достигать с помощью священников. Это мечта или непонимание функции наказания? Как представляется, более прав Ф. В. Гегель, считавший основной функцией наказания возмездие преступнику за совершенное зло.

Однако в целом, рассматривая творческий потенциал этой работы, следует отметить, что она, безусловно, внесла ценный вклад в исследование формирования и развития такого вида наказания, как лишение и ограничение свободы. Весьма интересен взгляд автора на усвоение русской пенитенциарной политикой византийского влияния, и его переработку применительно к условиям российской действительности, но с сохранением основополагающих идей, восходящих к Эклоге, Прохирону и Посланию Фотия (Послание Константинопольского патриарха Фотия князю Михаилу Болгарскому). Эти византийские источники права и политической идеологии были действительно широко распространены в Московском государстве, на них часто ссылались церковные и светские мыслители и публицисты, цитируя их в своих произведениях, и они, естественно, были знакомы и законодателям.

Представляет интерес работа А. А. Рожнова «Генезис и эволюция уголовно-правовых институтов в Московском государстве XV–XVII вв.» (М., 2012), в которой серьезное внимание уделяется исследованию уголовного права и процесса, складывавшихся уже в централизованном Московском государстве. Эволюция понятия преступления, выразившаяся в изменении понимания преступного деяния уже не как вреда, причиненного отдельному лицу, а как общественно опасного деяния, привела к утрате частного характера и приобретению публично-правового значения, что повлекло за собой изменения практически во всех уголовно-правовых институтах.

Выделение понятия «лихой человек», по мнению А. А. Рожнова, стало означать профессионального преступника и, как он полагает, являлось уже само по себе достаточным для привлечения его к уголовной ответственности. Но в литературе существует и другая точка зрения, согласно которой характеристика человека как «лихого» или «злого» сама по себе наказания не влекла, а служила лишь отягчающим обстоятельством при определении наказания за реально совершенное преступление. К сожалению, А. А. Рожнов эту дискуссионную проблему в своей работе не обсуждает.

А. А. Рожнов убедительно показал, что в связи с усложнением структуры государства и централизацией его власти и управления, распространяющейся уже на всю территорию, объединенную единой властью великого князя Московского, а затем и царя, произошли качественные изменения в институтах уголовного права, получил распространение инквизиционный процесс, разрабатывается понятие вины (умышленной и неумышленной), понятие соучастия, меняется отношение к принимаемым судом доказательствам, внимание судов сосредоточивается на свидетельских показаниях и письменных документах, оформленных надлежащим образом. В XVI в. наряду с принятием Царского Судебника в 1550 г. почти одновременно появляются решения Стоглавого собора (1551), а также целый ряд приговоров, указов и уложений: Приговор о разбойных делах (1555), Указ о татебных делах (1555), Приговор о губных делах (1556) и ряд других, которыми вносятся новеллы в процесс их расследования, доказательственную базу, принципы оценки доказательств, а также репрессивную политику государства [95] . Исследователь справедливо отметил, что в Московском государстве смертная казнь применялась редко, обычно суды заменяли ее выдачей преступника «на крепкую поруку», с тем чтобы он имел возможность возместить ущерб потерпевшему, а общество получило гарантии предупреждения от рецидива с его стороны, рассчитывая на «крепкое» наблюдение за ним со стороны общины, а также земского и волостного выборных управлений, которому к тому же еще и подчинялись учрежденные при земских избах десятские, пятидесятские и сотские, обязанные наблюдать за порядком.

95

В автореферате содержание этих нормативных актов А. А. Рожновым не рассматривается.

Рассматривая источники уголовного права России XV–XVII вв., включая и Соборное уложение 1649 г., А. А. Рожнов не упоминает (в автореферате) о Судебниках 1589 и 1606–1607 гг. Автор ссылается на якобы впервые проведенную в его работе систематизацию и обобщение высказываний иностранцев относительно действующего права, судебной системы и самого процесса вершения правосудия. Приведенный материал, действительно, представляет интерес, но предметом исследования он уже был в работах В. А. Рогова (как указано выше). К сожалению, ни в одной из работ, касающихся состояния правосудия в Московском государстве (в том числе и у В. А. Рогова), не рассмотрена его критика отечественными современниками, а между прочим, они глубоко и предметно критиковали существующую судебную систему и способы ее реализации, высказывая интересные предложения по ее усовершенствованию (Максим Грек, А. М. Курбский, И. С. Пересветов, Зиновий Отенский и др.).

В советский период этот материал вообще отвергался из-за недоверия к современникам, поскольку презюмировалось, что они не могли в силу субъективных причин правильно оценивать близкую им ситуацию (С. Ф. Платонов, И. И. Полосин, О. А. Державина и др.). Представляется, что пора бы преодолеть этот взгляд, причем если иностранцев по тем или иным причинам можно было бы подозревать в недоброжелательстве по отношению к России, то российские писатели и публицисты искренне хотели помочь своему отечеству избавиться от недостатков и восстановить в стране законность и правосудие, особенно после серьезного ущерба, нанесенных им опричниной.

А. А. Рожнов справедливо указывает на обширность задач по «систематизации в хронологической последовательности знания о фактах, отражающих динамику русского уголовного права и его форм в XIV–XVII вв.», выражая надежду, что их всестороннее решение «станет частью современного научного знания» благодаря дальнейшим исследованиям [96] .

Положительным качеством историко-юридических работ, написанных в период перестройки и настоящее время, является их освобождение от устоявшихся схем и догм, в том числе имевших место еще в дореволюционный период, и объективное рассмотрение проблем средневековой истории государства и права в сопряжении с темой реализации правосудия. Например, существенному пересмотру подвергся вопрос о времени формировании сословий в России и их социальном статусе. Историки права отошли от привычной схемы противопоставления: реакционное боярство и прогрессивное дворянство [97] ; оценки средневековой идеологии и средневековых нормативных актов только в сфере отражения в них классовой борьбы; характеристики мыслителей XV–XVI вв. как апологетов самодержавия и т. п. [98]

96

См.: Рожнов А. А. Генезис и эволюция уголовно-правовых институтов в Московском государстве XV–XVII вв.: автореф. дис… д-ра юрид. наук. М., 2012.

97

См.: Носов Н. Е. Становление сословно-представительных учреждений в России Изыскание о земской реформе Ивана Грозного. Л., 1969. С. 10–11, 419–420; Кобрин В. Б. Власть и собственность в средневековой России (XV–XVI вв.). М., 1985. С. 10, 199–218; Кром М. М.

«Вдовствующее царство». Политический кризис 30—40-х годов XVI в. М., 2010. С. 16. Судя по содержанию законодательства этого периода, такая борьба все-таки была, но она не носила такого примитивного характера: «дворяне за централизацию, бояре за феодальную раздробленность», ибо за единое и централизованное государство тогда были все социальные слои населения, противоречивые интересы двух привилегированных сословий выражались в борьбе за землю и особенно за рабочие руки. Правительство стремилось действительно ограничивать аппетиты богатых вотчинников-бояр, часто выступая на стороне помещиков-дворян, которые составляли основной костяк русского войска.

98

Классовая борьба вообще-то никем не отрицается, но указывается на необходимость учитывать и другие виды противоречий, волновавшие российское общество: бедных и богатых («когда одни множатся в куплях, а другие оскудевают», как писал Иосиф Волоцкий); религиозные противоречия, выливавшиеся в острые споры по поводу тринитарного и других вероучительных догматов; должностные (о них очень хорошо написал Тимофеев, отметивший, что благодаря этой борьбе чины предоставляются за взятки дьякам, неспособным даже «имени своего на хартиях начертать»); сословные, которые стали одной из причин революции 1917 г., и многие другие, наличествующие практически в любом обществе и во все времена. Речь идет не о непризнании классовой борьбы, а о том, чтобы учитывать все виды социальных противоречий в обществе.

В настоящее время русское Средневековье во всем его объеме: документы и произведения мыслителей и публицистов – вызывает серьезный интерес, причем среди не только профессиональных ученых, но и широкой публики, интересующейся отечественной историей, и в частности формированием и деятельностью судебной власти, осуществлением правосудия и отражением этого процесса в произведениях средневековых мыслителей. Между тем в целом исследования судебных органов XVI–XVII вв. лишены ценностных подходов, носят преимущественно инструментальный характер. Таковыми, в частности, являются труды Н. Н. Ефремовой, Л. А. Морозовой, Л. В. Батиева, А. С. Смыкалина, Д. П. Сумина и др. [99] Это проявляется даже в том случае, когда рассматриваются вопросы преследования за совершение политических преступлений [100] . Особое место в историографии занимает дискуссия относительно правового и политического содержания нормы ст. 98 Судебника 1550 г. Речь идет об оценке ее значения в законодательстве и применении на практике Русского государства в XVI в. Дискуссия началась еще в дореволюционный период и продолжается до настоящего времени [101] . (Подробно содержание этой дискуссии в настоящем издании приводится при рассмотрении Судебника 1550 г.)

99

См., например: Морозова Л. А. Судебная реформа середины XVI в. (Губное и земское самоуправление и выборные суды на местах) // Государство и право. 2011. № 5. С. 92–99; Батиев Л. В. Судопроизводство в России в кон. XVII – нач. XVIII вв.: автореф. дис… канд. юрид. наук. СПб., 1992; Смыкалин А. С. Судебная система Российского государства от Ивана Грозного до Екатерины II (XV–XVIII вв.) // ВИ. 2004.№ 8. С. 49–69; Сумин Д. П. Указ. соч.; Петрова А. Н. Реформы государственного управления и судебная система Московского государства во второй половине XVII века // Мир юридической науки. 2009.№ 4. С. 58–62; Тиганов А. И. Правовой статус судей в России в XVII – начале XX в.: историкоправовое исследование: автореф. дис… канд. юрид. наук. Курск, 2012.

100

См.: Голикова Н. Б. Организация политического сыска в России XVI–XVII вв. // Государственные учреждения России XVI–XVIII вв. Памяти А. Д. Горского. М., 1991. С. 11–36; Савченко Д. А. Ответственность за государственные преступления в Московском царстве первой половины XVII в. Новосибирск, 2013.

101

См.: Фроянов И. Я. Комментарии к ст. 98 Судебника 1550 г. // Исследования истории средневековой Руси, VI.; СПб., 2006, С. 145–155.

Актуальным представляется исследование таких вопросов истории отечественного права, как регулятивное значение закона в праве XVI–XVII вв. [102] , взаимосвязь нормативного акта и нормы обычая, существование судебного прецедента [103] , причем речь может идти не только о судебном прецеденте, но и о правовой доктрине, поскольку средневековые судьи в большинстве случаев при вынесении решений и приговоров ссылались не на закон (Судебник), а на справедливость, которая в их понимании опиралась на традиционное понимание правды, справедливости и истины: этот вопрос не только не исследовался, но даже и не поднимался [104] .

102

См.: Рогов В. А., Рогов В. В. Русская средневековая правовая норма и ее отражение В законе (логика построения, проблема казуальности и архаичности) // Вестник МГИУ. Сер.; Гуманитарные пауки. 2005. N5 1 (7). С. 121–133; Petrov К. V. Значение «закона» в средневековом русском праве (XVI–XVII вв.) // Cahiersdu Monde Russe. 2005. XI.VI. No. 1/2. P. 167–174; Петров К. В. Уставные грамоты (акты) наместничьего управления XIV – начала XVII в.: генезис правовой формы нормативного акта // Ленинградский юридический журнал. 2006. № 2. С. 169–175; Он же. Имел ли Судебник 1497 г. значение закона в его современном понимании? (По поводу статьи С. Н. Кистерева «Великокняжеский Судебник 1497 г. и судебная практика первой половины XVI в.») // Очерки феодальной России. М.; СПб., 2008. Выл. 12. С. 365–382; Кистерев С. Н. Великокняжеский Судебник 1497 г, и судебная практика первой половины XVI в. // Очерки феодальной России. М., 2007. Вып. 11. С. 444 461; Он же. Закон и порядок в средневековой Руси (ответ К. В. Петрову) // Очерки феодальной России. С. 383–406.

103

См.: Петров К. В. «Прецедент» в средневековом русском праве, XVI–XVII вв. // Государство и право. 2005. Nl 4. С. 78–83; Рогов В. В. Проблемы судебного прецедента и судебной практики как источниках права в дореволюционной отечественной историографии // Femis. Ежегодник истории права и правоведения. 2009. М., 2010. Вып. 10. С. 5.

104

Впервые он был поставлен К. В. Петровым в докладе на тему «Правовые основания вынесен ид судебных решений в Московском великом княжестве XV в.», прочитанном на Международной научно-практической конференции в Российском государственном университете правосудия; 13–17 апреля 2015 г. (секция X).