История Угреши. Выпуск 1
Шрифт:
Ярослав дружил с двумя талантливыми молодыми поэтами Павлом Васильевым 4и Борисом Корниловым 5. Позднее в стихотворении «Три витязя», в советское время не опубликованном, Смеляков писал:
Мы вместе жили, словно бы артельно, но вроде бы, пожалуй, что не так – стихи писали разно и отдельно, а гонорар несли в один кабак.Все три поэта хоть и были «вполне советскими», но вождям заказных славословий не сочиняли. В их творчестве ощущалась внутренняя свобода, присущая настоящим поэтам. Неудивительно, что вскоре их начали травить в газетах, причиной чего лишь формально была борьба с богемным образом жизни за «чистоту нравов» и трезвость. Смеляков предвидел это:
Я был тогда сутулым и угрюмым,
хоть мне в игре пока ещё везло,
уже тогда предчувствия и думы
избороздили юное чело.
14 июня 1934 года сразу в четырёх авторитетных газетах: «Правде», «Известиях», «Литературной газете» и «Литературном Ленинграде» – вышла первая часть обширной статьи Максима
«Несомненны чуждые влияния на самую талантливую часть молодёжи. Конкретно: на характеристике молодого поэта Яр. Смелякова всё более и более отражаются личные качества поэта Павла Васильева. Нет ничего грязнее этого осколка буржуазно – литературной богемы. Политически (это не ново знающим творчество Павла Васильева) это враг. Но известно, что со Смеляковым, Долматовским 6и некоторыми другими молодыми поэтами Васильев дружен, и мне понятно, почему от Смелякова редко не пахнет водкой, и в тоне Смелякова начинают доминировать нотки анархо – индивидуалистической самовлюблённости, и поведение Смелякова всё менее и менее становится комсомольским. Прочтите новую книгу Смелякова. Это скажет вам больше (не забывайте, что я формулирую сейчас не только узнанное, но и почувствованное)». Здесь доносчик имеет в виду брошюру политической лирики «Счастье», которая вышла у Смелякова в 1934 году.
Слова о беспробудном пьянстве Ярослава и, главное, «почувствованном» клеветником якобы «анархо – богемском духе» его творчества стали причиной ареста поэта в декабре 1934 года. Следователь сказал ему на допросе: «Что же ты надеялся, мы оставим тебя на свободе? Позабудем, какие слова о тебе и твоём друге Павле Васильеве сказаны в статье Горького? Не выйдет!»
Когда Маргарита Алигер узнала о том, что Смеляков в тюрьме, она стала лихорадочно искать подаренное им кольцо, которое сняла с пальца и куда – то убрала, когда вышла замуж за композитора Константина Макарова. Однако поиски были тщетны. Спустя два года она случайно обнаружила кольцо в ящике письменного стола среди бумаг и тут же его надела. В пожилом возрасте она рассказывала знакомым загадочную историю с этим масонским кольцом, которое пропадало, когда Ярослав был в беде, и неожиданно находилось, когда дела его шли в гору. Перед последним арестом Смелякова в 1951 году кольцо надломилось и потом 20 лет пролежало непочиненным в столе среди бумаг, но в день похорон поэта Маргарита нашла его целым, хотя сама в ремонт не сдавала… Трудно судить, всё ли в её мистическом повествовании соответствует действительности.
Первая «отсидка» Смелякова действительно оказалась не очень долгой. Он ударно работал в тюрьме, был бригадиром, его выпустили досрочно в начале 1937 года и перевели на правах воспитанника в трудовую коммуну № 2 НКВД, располагавшуюся на территории подмосковного Николо – Угрешского монастыря.
Судьба друзей Смелякова сложилась гораздо более трагично: Павел Васильев был расстрелян в 1936 году, Борис Корнилов умер в лагере под Нарымом в 1938 году. Из «трёх витязей российского стиха» уцелел только Смеляков. В трудовой коммуне
В начале 1937 года Ярослав приехал на Угрешу и поселился в общежитии коммунаров. Трудкоммуна, существовавшая к тому времени уже девять лет и только что получившая имя Ф.Э. Дзержинского, далеко шагнула за обширную территорию древнего монастыря и фактически превратилась в рабочий посёлок с населением около 12 тысяч человек, пятью заводами и фабриками, относительно развитой для того времени инфраструктурой, учебными заведениями, клубом и стадионом.
В 1928 году, когда коммуну посетили М. Горький и М. Кольцов, среди её воспитанников преобладали несудимые подростки – беспризорники. В 1937 году несудимых среди коммунаров было человек 30, а большинство составляли переведённые из мест заключения молодые люди, близкие по возрасту Смелякову. Три четверти работающих на предприятиях были вольнонаёмными работниками.
Совместно с Болшевской трудовой коммуной № 1 здесь с 1934 года издавалась газета «Коммунар», но вскоре после приезда Смелякова дважды в неделю тиражом 1500–2000 экземпляров начала выходить вместо прежней газета «Дзержинец», ответственным секретарём которой и стал опальный поэт. Помимо него в редакции работали две Анны: квалифицированная машинистка Анна Ивановна Морозова и экспедитор Анна Николаевна Илюнина, которая собирала заметки и статьи рабочих корреспондентов – рабкоров, приносила их в редакцию, а также дважды в неделю доставляла подготовленные к публикации материалы в московскую типографию на редакционной «эмке». Коллектив рабкоров был подобран Ярославом по поручению управляющего коммуной. Вначале поэт пытался организовать литературный кружок, но из – за перегруженности работой это дело заглохло после трёх – четырёх занятий. С коммунарами – стихотворцами поэт
работал как редактор, помещал их лучшие произведения на «Литературной странице» газеты. Главным редактором «Дзержинца» был помощник директора по воспитательной работе Михаил Петрович Щербаков 7, несколько позднее избранный секретарём партийной организации. Будучи занят своей основной деятельностью, он, по сути, осуществлял лишь идейное руководство газетой, а основная работа по подготовке номеров и организации коллектива рабкоров легла на плечи Смелякова, к тому же ещё он курировал выпуск стенгазет. Ярослав с задачей справился. Днём его часто видели в цехах заводов и фабрик, он разговаривал с людьми, присматривался к ним, набрасывал заметки. Спустя много лет, вспоминая свою работу в трудкоммуне, Смеляков писал в стихотворении «Машенька»:А я в те дни, не требуя поблажки,
вертясь, как чёрт, с блокнотом и пером,
работал в заводской многотиражке
ответственным её секретарём.
По вечерам Ярослав подолгу засиживался в комнате № 12 на втором этаже просторного клуба, построенного в начале 1930–х годов в стиле конструктивизма. Каждый номер газеты он делал от начала до конца, свои стихи и фельетоны сам печатал на машинке и иногда помещал в газете. Он очень уставал и частенько оставался ночевать в соседней комнате на диване главного редактора с его разрешения.
Клуб был идеальным местом расположения редакции. Здесь кипела культурная жизнь, работали разнообразные кружки, студии, располагалась библиотека, фондами которой пользовался Смеляков. Шестнадцатилетнюю сестру Анны Илюниной Таню Волкову, которая работала младшим библиотекарем и выдавала ему книги, он прозвал «Вишней» то ли за румяный цвет лица, то ли оттого что видел её в каком – то драмкружковском скетче в роли Вишни. Татьяна Николаевна, в замужестве Рудко, рассказывала, что Смеляков запомнился ей худощавым молодым человеком со светлыми волосами, бровями и ресницами, глазами цвета «выгоревших на солнце цветков цикория». Лицо у него было бледное, щёки чуть впалые. Говорил он приятным «бархатным» баритоном, носил бежевый коверкотовый костюм и кирпичного цвета галстук. На первый взгляд Ярослав казался компанейским парнем, но при более тесном общении в нём чувствовалась какая – то отстраненность от окружающих, сосредоточенность на своих мыслях и проблемах. Он был замкнутым, упрямым, не поддающимся чужому влиянию, но Анне Николаевне Илюниной доверял, иногда откровенничал с нею, зная, что она никому ничего не расскажет.
На внешнем облике молодого Смелякова сказались пережитые им испытания. Но мрачным меланхоликом он не стал, постоянно находясь в гуще культурных событий. Из творческих коллективов клуба Ярослав предпочитал народный театр, главным режиссёром которого был Николай Николаевич Виноградов, актёр Первого московского передвижного рабочего театра, впоследствии театра им. Н. Баумана. Драматические кружки трудкоммуны были слиты в театр – студию в 1935 году, но в начале 1937 года после призыва в армию состав студийцев обновился. На сцене дебютировала юная талантливая самодеятельная актриса Мария Мамонова.
Несколько лет до этого она занималась в кружках фортепиано, хореографии, театрального искусства. Её актерское мастерство быстро росло под руководством Н.Н. Виноградова. Девушка была хороша собой, необыкновенно пластична и грациозна, её мимика и движения рук были очень выразительны, она вкладывала в игру душу. Всё это предопределило необычайную популярность Марии у зрителей, которые ей дружно рукоплескали, скандировали: «Мамонова! Мамонова!» Одной из первых её ролей была лётчица Лена Медведева в пьесе Виктора Гусева 8«Слава». Большим успехом стала роль крепостной актрисы Лизы Огоньковой в пьесе Юрия Беляева 9«Псиша», поставленной в 1938 году. Смеляков всерьёз увлёкся очаровательной Машенькой, посещал все спектакли с её участием, помещал отзывы о них в «Дзержинце». Как рассказывала сама Мария Тимофеевна спустя много лет, Ярослав имел на неё виды, но она ему не отвечала, потому что любила другого. Может быть, именно к Марии Мамоновой обращены строки из стихотворения «Майский вечер», напечатанного в газете «Дзержинец» 11 июня 1937 года:
Чего ж, сероглазая, ты смеёшься?
Неужто опять над любовью моей?
То глянешь украдкой. То отвернёшься.
То щуришься из – под широких бровей.
О переживаниях поэта свидетельствует четверостишие, не включённое в окончательную редакцию:
И я, как дурак, в середине мая
в жаре и цветах, в предвечернем дыму
вдруг хохочу или вдруг вздыхаю,
согласно желанию твоему.
Было исключено, вероятно, по цензурным соображениям, также самое первое четверостишие, где говорится про коммуну: