История вампиров (Главы 1 и 2)

1. Дьявол совокупляется со всеми чародейками; и вот почему он это делает.

2. Он также превращается в женщину для совокупления с чародеями; и вот почему он это делает.

3. Прочие причины, по которым Дьявол совокупляется с чародеями и чародейками“.

Не одна ведьма призналась, что сатана имел с ней сексуальную связь, и в главе XIII Богэ приходит к заключению: „Совокупление Сатаны с чародеями реально, а не воображаемо“… „Кое-кто, видимо, станет смеяться… но признания чародеев, которые побывали у меня в руках, вынуждают меня верить, что за этим и вправду что-то стоит. Ибо все колдуньи признавались, что совокуплялись с Дьяволом и что семя, которое он в них вливал, было очень холодным… Жакема Паже добавила, что много раз сжимала в руках член Демона, который имел с ней сношения, и что член его был холодным, как лед, а в длину — словно крупный палец, хотя в толщине уступал мужскому пенису; Тьевенн Паже и Антуан Торнье также добавили, что член их Демона в длину и толщину был как один их палец“. Выдающийся схоласт и демонолог Лодовико Мария Синистрари в своем произведении „О демонизме“ сообщает нам, что „у богословов и философов не вызывает сомнения тот факт, что в результате половых сношений между представителями рода человеческого и дьяволом порой появляются на свет люди и что именно таким образом должен родиться антихрист: так считают некоторые доктора — например, Беллармин, Суарес и Томас Мальвенда. Они также отмечают, что дети, подобным способом рожденные инкубами, вырастают высокими и выносливыми, отличаются безрассудной отвагой, неописуемым высокомерием и откровенной порочностью“.

Колдовской ритуал

Св. Августин в своем труде „О Граде Божием“ (XV, 23) говорит: „Молва идет кругом, и многие знают по собственному опыту или слышали от других, кому можно верить, чья честность не вызывает сомнении, что сильваны и фавны, которых обычно называют инкубами, обуреваемые желанием, часто похищали женщин и совокуплялись с ними и что определенные демоны, которых галлы называют „дузии“, действительно занимаются подобным грязным развратом и склоняют к нему других; это подтверждают такие люди и так убедительно, что было бы верхом наглости это отрицать“. Шарль Рене Бийюар, знаменитый доминиканец (1685–1757) в своем „Трактате об ангелах“ утверждает: „Один и тот же злой дух может выступать по отношению к мужчине как суккуб, а по отношению к женщине — как инкуб“. Как заявляет в своем исследовании „Практика признаний“ крупный авторитет св. Альфонсо Лигуори: „Иные отрицают тот факт, что существуют злые духи — инкубы и суккубы, однако знаменитые ученые авторы, обладающие определенным весом, напротив, в большинстве своем уверены в их существовании“. Синистрари, как мы уже говорили, считает, что дети, рожденные дьяволом и ведьмой, отличаются „откровенной порочностью“. И, как мы только что могли убедиться, бытует поверье, будто люди, ведущие жизнь более распутную, чем обычно, становятся вампирами.

За исключением Англии, где ведьм неизменно отправляли на виселицу, повсеместной карой за колдовство была смерть на костре, а кремация, сожжение мертвого тела, считается одним из нескольких способов, и возможно, самым эффективным, искоренить вампиризм, положить ему конец. Тот факт, что в Англии ведьм вешали, нередко вызывал удивленные комментарии, и англичане, путешествовавшие по Франции и Италии, бывали склонны рекомендовать введение у себя на родине такого же вида смертной казни по отношению к колдуньям, как и во всех остальных странах. Возникало ощущение, что если тело ведьмы полностью не уничтожить, то может оказаться, что скверну так и не вырвали с корнем. В 1649 году леди Питтадро заключили в тюрьму по обвинению в колдовстве; когда обвиняемая умерла еще до суда, ее тело похоронили обычным способом. Однако последовала волна возмущения, и высокопоставленных чиновников сразу же стали допекать жалобами, поскольку шотландская Генеральная Ассамблея [138] вынесла заключение о том, что труп надо было сжечь, и среди ее документов можно встретить следующий протокол: „По делу о погребении леди Питтадро, которая по сильному подозрению в колдовстве была заточена в тюрьму этого города и там в ходе следствия умерла. Комиссия Генеральной Ассамблеи, рассмотрев доклад созванного с этой целью комитета, рекомендует пресвитерии Дамферлинга выразить свое неодобрение в связи с фактом погребения леди Питтадро — относительно места и способа оного — и приложить должные усилия с целью заставить тех, кто организовывал похороны этой женщины, признать свои действия неправильными. Комиссия настаивает на том, чтобы некоторые из тех, кто принимал личное участие в похоронах, явились в пресвитерию и признали свою ошибку в этом деле“. [139] Кроме того, отдельные лица, проживавшие во Франции и, вероятно, участвовавшие в знаменитом судебном разбирательстве в Лувье, в 1652 году выражали удивление по поводу того, что в Англии за аналогичные преступления полагается виселица, а не сожжение на костре. В Лувье за установленные факты участия в ужасном сатанинском культе, за служение черных месс, за похоть и богохульство 21 августа 1647 года отъявленный сатанист Тома Булле был сожжен заживо на рыночной площади Руана. Что весьма примечательно, эксгумировали труп человека по имени Матюрэн Пикар, умершего за пять лет до этих событий и похороненного у решетки, огораживающей место хора в часовне францисканских монахинь, в которой стал появляться жуткий вампир. Мертвое тело нашли неразложившимся, сохранившимся в прекрасной форме. На всякий случай его сожгли дотла в пламени того же костра, что истребил злополучного Булле. Видимо, труп Пикара уничтожили, дабы положить конец налетам вампира на этот монастырь. В 1652 году в Мэйдстоуне „Энн Эшби по прозвищу Коблер, Энн Мартин, Мэри Браун, Энн Уилсон и Милдред Райт из Крэнбрука, а также Мэри Рид из Ленхэма были осуждены и по закону этой страны приговорены к публичному повешению. Нашлись, однако, некоторые люди, желавшие, чтобы колдуний не повесили, а сожгли, причем дотла, и утверждавшие, что так принято повсюду: тело ведьмы надобно сжечь, дабы кровь ее вместе с тем же самым злом не унаследовало потомство“. [140]

138

Верховный орган пресвитерианской церкви.

139

«Шотландское Историческое общество», XXV, p. 348.

140

X. Ф. Гент, «Чудовищная и трагическая история привлечения к суду… шести ведьм в Мэйдстоуне…», 1652, с. 7.

Зафиксирован даже один случай, когда ведьма сама считала, что ее следует отправить на костер. В графстве Нортгемптоншир некий богатый крестьянин нажил себе врага в лице женщины по имени Энн Фостер. Вскоре у него подохло тридцать овец. „Их ноги были раздроблены, и весь скелет под шкурой был разбит на мелкие кусочки“. Спустя немного времени загорелось несколько его амбаров. Стали подозревать, что все это вызвала своим колдовством Энн Фостер. В 1674 году по обвинению в колдовстве она предстала перед судом и „после вынесения ей смертного приговора страстно желала, чтобы ее сожгли на костре, однако суд не внял ее просьбе, а решил, что обвиняемую следует публично повесить“. [141]

141

«Полное и правдивое изложение судебного разбирательства по делу Энн Фостер, ее осуждения и казни», 1674, р. 8.

Оба этих случая, по всеобщему убеждению, можно отнести к категории вампиризма; прочие же разряды подобных происшествий почти целиком свойственны Чехословакии, Югославии, Греции и вообще Восточной Европе.

Согласно поверьям, вампиром становится и тот, кого похоронили с нарушениями погребальных обрядов. Следует отметить, что в этой идее прослеживается отчетливая связь с тщательной заботой древних греков и римлян классического периода о том, чтобы умерших предавали земле с соблюдением всех обрядов и торжественного церемониала. Можно приводить один пример за другим, но достаточно просто обратиться к тому отрывку из „Илиады“, в котором описано, как душа Патрокла обращается к Ахиллу с настоятельным требованием провести последнюю церемонию на его могиле.

Спишь, Ахиллес! неужели меня ты забвению предал?Не был ко мне равнодушен к живому ты, к мертвому ль будешь?О! погреби ты меня, да войду я в обитель Аида!Души, тени умерших, меня от ворот его гонятИ к теням приобщиться к себе за реку не пускают;Тщетно скитаюся я пред широковоротным Аидом.Дай мне, печальному руку: вовеки уже пред живущихЯ не приду из Аида, тобою огню приобщенный!Больше с тобой, как бывало, вдали от друзей мирмидонскихСидя, не будем советы советовать: рок ненавистный,Мне предназначенный с жизнью, меня поглотил невозвратно.Рок — и тебе самому, Ахиллес, бессмертным подобный,Здесь, под высокой стеною троян благородных, погибнуть!Слово еще я реку, завещанью внимай и исполни.Кости мои, Ахиллес, да не будут розно с твоими;Вместе пусть лягут, как вместе от юности мы возрасталиВ ваших чертогах. Младого меня из Опуса МенетийВ дом ваш привел, по причине печального смертоубийства,В день злополучный, когда, малосмысленый, я ненарочноАмфидамасова сына убил, за лодыги поссорясь.В дом свой приняв благосклонно меня, твой отец благородныйНежно с тобой воспитал и твоим товарищем назвал.Пусть же и кости наши гробница одна сокрывает,Урна златая, Фетиды матери дар драгоценный!“ Быстро к нему простираясь, воскликнул Пелид благородный:„Ты ли, друг мой любезнейший, мертвый меня посещаешь?Ты ль полагаешь заветы мне крепкие? Я совершу их,Радостно все совершу и исполню, как ты завещаешь.Но приближься ко мне, хоть на миг обоймемся с любовьюИ взаимно с тобой насладимся рыданием горьким!“Рек, — и жадные руки любимца обнять распростер он;Тщетно: душа Менетида, как облако дыма, сквозь землюС воем ушла. [142]

142

Илиада Гомера, «Rendered into English Blank Verse. By Edward Earl of Derby». John Murray, 1864. Vol. II, Book XXIII, LL. 82— 119 (Русский перевод Н. Гнедича.).

Жестокая Клитемнестра, убив своего мужа, нанизывает один грех на другой и не только пренебрегает всеми нормами приличия и оскорбляет человеческое достоинство, но каким-то непостижимым образом оскорбляет величие небес тем, что в высшем проявлении разнузданной дерзости она „осмелилась предать земле тело супруга без всякой траурной церемонии, без оплакивания или погребальной песни“, ибо соответствующая демонстрация горя на публике считалась у греков важнейшим, религиозно освященным атрибутом любых похорон. Электра с горечью восклицает: [143]

143

«Хоэфоры», 429–433.

О мать моя, злая мать,Ты смела вынос обратить в бесчестье!Без граждан, без друзей,Без плача, без молитв,Безбожница, в прах зарыть владыку!

Как показал Софокл в своей великой драме, которую многие не без оснований считают высочайшим образцом греческой трагедии, героизм Антигоны в деле осуществления угодного богам милосердия возносит эту девушку к вершинам силы духа. Ради того, чтобы бросить несколько пригоршней земли на тело брата, лежащее непогребенным на поле брани под Фивами, Антигона с радостью готова пожертвовать своей собственной жизнью. Героиня преступает искусственный закон, сотворенный ненавистным тираном-временщиком, и лицом к лицу противостоит правителю Фив. Движимая суровым чувством долга, она спокойно, без бравады и показной дерзости, предпочитает мелочным и преходящим законам вечный суд сил более древних и величественных, чем трон самого Зевса. Словно от ничего не стоящего пустяка, словно от сущей мелочи, она отказывается от брачного обещания, данного своему жениху Гемону, и безмятежно, торжественно направляется к тому месту, где ей суждена трагическая гибель. Это неуважение к человеческому законотворчеству, это ледяное презрение к человеческим страстям, к самой любви придает характеру героини некую монументальность, и само очарование ее благородства проникнуто какой-то величественной холодностью: напоминание о том, что и в крайней отрешенности Антигоне, этому чистейшему образу древнегреческой девушки, далеко до испанской духовидицы, святой Тересы, которая вещает о тщете человеческих страстей и о необходимости неуклонно следовать вечному закону, и страницы ее рукописей леденят сердце и в то же время ярко светятся, обжигая, как огонь. Итак, в благородной решимости Антигоны нет места чувствам. Есть лишь пара штрихов, которые могут показаться уступкой человеческим слабостям, но по сути только подчеркивают и делают еще более жутким отсутствие романтических переживаний. В эписодии четвертом (коммос) героиня скорбит о том, что ее брачный союз так и не осуществился, между тем как ранее для своего нареченного у нее нашлось не более шести слов, заочно произнесенных в его адрес:

О милый Гемон, как унижен ты! [144]

Размышляя о непоколебимости и суровой чистоте намерений Антигоны, мы можем в какой-то мере осознать, как страшен вдохновлявший ее идеал, и почувствовать, на что были готовы древние греки ради соблюдения всех необходимых ритуалов, какой ценой готовы были они выполнить свой последний долг перед умершими.

Павсаний сообщает, что Лисандр навеки запятнал свою честь не только тем, что предал смерти кое-кого из военнопленных, но и тем, „что даже не бросил по несколько горстей земли на их мертвые тела“. [145] Надо отметить, что древним грекам, если уж ничего другого сделать было нельзя, хватало даже, такого чисто символического погребения. Естественно, это был предельный минимум, но и его было достаточно, и аттический закон предписывал эту небольшую церемонию всем, кому случалось наткнуться на непогребенный труп.

144

Можно сравнить это место в трагедии Софокла с соответствующим пассажем в «Антигоне» Альфьери: Ax, Гемон, я чувствую все это: И всю ту страсть, с которой я тебя любила, И всю ту боль, что теперь тебе оставляю.

145

Павсаний, IX, 32. 6.

Нам подобное действо может показаться если не пустячным и бесполезным, то, во всяком случае, совершенно неадекватным. Но для греков — а кто знает, насколько в этом деле они были мудрее нас? — такой ритуал имел мистическое значение, ибо представлял собой, по удачному выражению Элйана, „исполнение некоего мистического закона благочестия, установленного самой природой“. [146] Бытовало даже поверье, будто животные, набредая на трупы себе подобных, стараются лапами наскрести немного земли и набросать ее на мертвое тело. Для современного человека погребение в земле или, как вариант, кремация, являются необходимым и пристойным способом избавления от покойников. Однако в сознании древних греков подобные ритуалы значили нечто гораздо большее; это включало в себя и стремление обеспечить благоденствие чего-то нематериального, но существующего постоянно, т. е. души или духа. Пока сохраняется тело, душа может каким-то образом быть с ним болезненно связана. Это убеждение, как мы уже отмечали, разделял Тертуллиан и многие другие древние авторы. Но разложение тела означает, что душа больше не принадлежит нашему миру, где у нее уже нет постоянного места, а в состоянии беспрепятственно перебраться в свои собственные чертоги, которые готовы к ее приему и к которым она готова сама. В древности Люди из чувства долга, в порядке религиозных обязательств помогали в этом умершим и, как мы убедились на примере Антигоны — самом знаменитом примере такого рода, — ради выполнения подобных обязательств были готовы на все, на любые жертвы. Это уже в более позднее время, особенно под влиянием славянских поверий, люди стали выполнять свой долг перед умершими, движимые не только любовью, но и страхом, ибо большинство теперь считало, что те покойники, чьи тела не подверглись разложению, могут вернуться — в Виде оживших трупов, вампиров, стремящихся утолить жажду мести живым людям, чудовищ, одержимых страстью пить горячую, дымящуюся кровь. Поэтому и погребальные обязанности люди стали выполнять не просто ради умерших, но еще и для того, чтобы обезопасить себя.

146

Элиан.