История великих путешествий. Том 1. Открытие Земли

Благодаря религиозной терпимости, пример которой показывал Албукерки, терпимости, так разительно отличавшейся от жестокого фанатизма испанцев, благодаря умелым мерам, на которые отважился вице-король, процветание Малакки устояло перед жестоким ударом. Спустя всего несколько месяцев не осталось никаких следов перенесенных ею испытаний, кроме португальского флага, гордо реявшего над огромным городом, ставшим центром и авангардом колониальной империи маленького народа, которого мужество и предприимчивость сделали великим.

Это новое завоевание, каким бы значительным оно ни было, не заставило Албукерки позабыть свои планы. Если он по видимости и отказывался от них, так это потому только, что до сих пор обстоятельства не казались ему благоприятными. С присущими португальцу решимостью и упорством он не оставлял надежды продолжить походы, взгляды его от южной оконечности основанной им империи обращались на север. Албукерки все еще привлекал Ормуз, тот самый Ормуз, который в самом начале карьеры его вынудили оставить зависть и измены подчиненных.

Между тем слух о завоевании Малакки распространился по всему Малабарскому побережью и достиг Ормуза. Жестокость Албукерки и удача, сопутствовавшая всем его предприятиям, внушили такой страх ормузскому шаху, что, не дожидаясь нового разгрома, он сам послал вице-королю часть дани, наложенной на Ормуз еще в 1506 г. Не придавая никакого значения этим лицемерным изъявлениям дружеских чувств, Албукерки все-таки принял послов ормузского шаха, решив при первой же возможности заняться окончательным покорением этого города.

В 1513 или 1514 г. — точная дата не зафиксирована, — когда завоевание Малакки и спокойствие в других его владениях позволили высвободить флот и солдат, Албукерки взял курс на Персидский залив.

Хотя серия дворцовых переворотов изменила ормузское правительство и власть тогда была в руках узурпатора по имени Раис-Нордим, или Нурэддин, Албукерки сразу же по прибытии потребовал немедленной передачи португальцам некогда начатой ими крепости. Приказав подремонтировать ее и докончить строительство, он выступил на стороне претендента Раис-Намеда в ходе ссоры, разделившей надвое город Ормуз и отдавшей бы его в руки персов, потом овладел городом и передал управление тому, кто заранее принял его условия и показался ему лицом, дающим самые серьезные гарантии покорности и преданности. Впрочем, отныне уже не трудно было в этом убедиться, потому что в новой крепости Албукерки оставил гарнизон, способный подавить любую попытку Раис-Нордима восстать или пресечь все мысли о ней. С ормузской экспедицией связано известное происшествие, но пусть нас не упрекают за то, что мы о нем сообщим.

Когда персидский шах потребовал от Нурэддина дань, которую правители Ормуза обычно ему платили, Албукерки приказал доставить с кораблей некоторое количество пушечных ядер, пуль и бомб; указав на них посланцам шаха, он сказал, что такой вот монетой португальский король привык платить дань. Кажется, что персидские послы больше не повторяли своих требований.

Албукерки обычным для себя мудрым образом действий умел не обижать жителей города, быстро вернувшихся по домам. Далекий от того, чтобы душить их поборами, как это вскоре стали делать его последователи, он поставил честную администрацию, которой удалось заставить любить и уважать имя португальца.

Одновременно с наведением порядка в Ормузе Албукерки доверил нескольким лейтенантам исследовательскую миссию в таинственных землях, доступ к которым открыло завоевание Малакки. Он назначил командующими небольшой эскадры с экипажем в две сотни человек Антониу и Франсишку д'Абреу; они обошли весь Зондский архипелаг: Суматру, Яву, Симбаву, Алор и другие острова; потом, почти доплыв до Австралии, они поднялись к северу, совершив путешествие длиной более чем в пять тысяч лиг по опасным архипелагам, в морях, усеянных скалами и коралловыми рифами, по странам, населенным народами, часто проявлявшими враждебность, добравшись до островов Буру и Амбон, составной части Молуккского архипелага. Загрузив свои корабли гвоздикой, мускатным орехом, сандаловым деревом и жемчугом, они в 1512 г. отплыли в Малакку. На этот раз португальцы достигли настоящего царства пряностей; оставалось только обосноваться там, окончательно завладеть им, что можно было ожидать в недалеком будущем.

Часто говорят: «Тарпейская скала находится возле Капитолия»; [119] Афонсу д'Албукерки должен был об этом знать по опыту, и последние его дни были омрачены незаслуженной немилостью, результатом клеветы и лжи, искусно сплетенного заговора, которые, хотя в то время и нанесли вред его репутации в глазах короля Мануэла, но не смогли затмить славу этой великой личности перед потомством. Однажды королю Португалии уже пытались доказать, что овладение Гоа было серьезной ошибкой; нездоровый климат, говорили, за несколько лет уничтожит европейское население. Доверившись опыту и безусловной честности своего помощника, король не соизволил выслушать его врагов, за что Албукерки публично поблагодарил монарха, сказав: «Я должен быть больше признательным королю Мануэлу за то, что он защищал Гоа от португальцев, чем самому себе, бравшему город дважды». Но в 1514 г. Албукерки попросил у короля — как признание своих заслуг — присвоить ему титул герцога Гоа, и именно этот смелый демарш до предела возмутил его противников.

[119] Тарпейская скала находится в Риме; во времена античной республики с нее сбрасывали осужденных на смерть. На Капитолийском холме в Древнем Риме находился храм, посвященный главным богам города-государства. (Примеч. перев.)

Суариш д'Албергавиа и Диогу Мендиш, которых Албукерки послал в метрополию в качестве пленников, сумели не только освободиться от обвинений, выдвинутых против них, но и убедили короля Мануэла, что вице-король вознамерился создать независимое герцогство со столицей в Гоа, за что они и впали в немилость у Албукерки.

Новость о назначении Албергавиа генерал-капитаном Кочина пришла к Албукерки как раз тогда, когда он выходил из Ормузского пролива, направляясь к Малабарскому берегу. Уже сильно больной, «он воздел руки к небу, — пишет г-н Диниш в своей изумительной истории Португалии, — и произнес такие вот слова: „Вот, я оказался в плохих отношениях с королем из-за человеколюбия, в плохих отношениях с людьми — из-за любви к королю. Старик, обратись к церкви, умри наконец, потому что для твоей чести очень важно, чтобы ты умер, а ты никогда не отказывался сделать то, что важно для твоей чести"».

Потом, по прибытии на рейд Гоа, Афонсу д'Албукерки исповедался, приказал обрядить себя в одежду ордена Святого Яго, командиром котором он являлся, и «в воскресенье 16 декабря 1515 г., за час до рассвета, отдал свою душу Богу. Так завершились его труды, так и не принеся ему когда-либо в жизни удовлетворения».

Албукерки был погребен с большой помпой. Солдаты, бывшие его верными товарищами в дивных приключениях и свидетелями его мучительных терзаний, со слезами на глазах оспаривали друг у друга честь нести бренные останки до последнего жилища, выбранного им самим. Разделявшие их горе индусы даже отказывались верить, что он умер, и полагали, что великий военачальник отправился командовать небесным войском.

Относительно недавняя находка письма Мануэла доказывает, что если король и был на короткое время обманут лживыми рапортами врагов Албукерки, то не замедлил отдать ему должное. К сожалению, это восстанавливающее справедливость письмо никогда не попадало в руки второго вице-короля Индии; оно бы смягчило горечь его последних минут, тогда как без него он умирал с горьким чувством, встретив немилость своего государя, во славу и ради могущества которого он отдал свою жизнь.

Вместе с тем, говорит Мишле, у победителей исчезли и справедливость и человечность. Долгое время спустя индийцы приходили на могилу великого Албукерки просить у него защиты от притеснений его преемников.

Среди многочисленных причин, довольно быстро приведших к упадку и дроблению той огромной колониальной империи, которую Албукерки подарил своей родине и которая, даже после своего крушения, оставила в Индии неизгладимую память, надо вслед за Мишле назвать удаленность и распыленность торговых факторий, нехватку сил у португальцев, не сопоставимых с огромностью завоеванных пространств, наклонность к разбою и вымогательство колониальной администрации, но сверх всего — необузданную национальную гордость, препятствовавшую смещению победителей и побежденных.