История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы
Шрифт:
Что касается других отраслей промышленности, то Венгрии пришлось преодолевать отрицательные последствия создания общей та- /400/ моженной зоны – ей трудно было конкурировать с куда более развитой промышленностью Австрии и Богемии. Однако венгерское правительство – особенно с 1880-х гг. – стало проводить грамотную политику поддержки собственной промышленности путем предоставления беспроцентных займов, налоговых льгот и субсидий, которые к 1913 г. в сумме составили 10 млн. корон в год. В результате, если во время Компромисса 1867 г. Венгрия имела 170 акционерных обществ и несколько сотен частных предприятий с общим числом менее 100 тыс. работников, то к 1914 г. в стране функционировали уже 5,5 тыс. заводов и фабрик, на которых трудились существенно более полумиллиона человек, а совокупная мощность машин выросла в сто раз: с 9 до 900 тыс. л.с. Текстильная промышленность, которая в классической британской модели, да и в некоторых других странах сыграла роль основного стимула индустриализации, в Венгрии оставалась отраслью малозначительной, неспособной тягаться с австрийскими и чешскими конкурентами. С другой стороны, горнодобывающая и металлургическая промышленность крепла довольно быстро, становясь базой для весьма сложных видов машиностроения, которое, по большому счету, ни в чем не уступало машиностроению других габсбургских провинций и являлось передовым даже по общеевропейским меркам. Самый престижный в отрасли машиностроительный завод Ганца играл роль экспериментальной мастерской для венгерских изобретателей. Имя Мехварта мы уже упоминали. Другой молодой инженер этого завода, Кальман Кандо, между 1896 и 1898 г. построил первый электровоз (впервые использован в Италии). Первым венгерским специалистом по двигателям внутреннего сгорания был Донат Банки, который в 1891 г. на заводе Ганца сконструировал турбину, носящую его имя, и карбюратор (вместе с Яношем Чонкой). К 1914 г. более тысячи автомобилей
Промышленная революция в Венгрии во второй половине XIX в. имела и своих «командиров», и своих «рядовых». В числе первых было до тысячи видных предпринимателей, принадлежавших к высшим слоям крупной буржуазии. Но даже в этом классе имелось примерно 150 семейств, которые определенно выделялись на общем фоне. Они были тесно связаны между собой деловыми и родственными отноше- /401/ ниями, постоянно подчеркивали собственную значимость и исключительность, не уступая в этом представителям высшей аристократии. Кланы Дрехеров и Хаггенмахеров заложили основы венгерского пивоварения, а Хатвань-Дойчи создали сахарную промышленность. Гольдбергеры были владельцами огромного текстильного комплекса. Жигмонд Корнфельд управлял Венгерским кредитным банком. Героями самых великих историй успеха, пожалуй, стали Ференц Корин, сын бедного раввина, ставший во главе Шалготарьянской горнодобывающей компании, а также Манфред Вайс, чья скромная фабрика консервов преобразовалась в крупнейший военный завод Австро-Венгрии.
Фамилии тех, кто оказался и в самых верхних, и в средних слоях венгерской буржуазии, конечно же, говорят сами за себя. Частично это были потомки старых немецких патрициев, испокон веков проживавших в вольных городах королевства. Другие представляли недавних иммигрантов из Австрии, Германии или Швейцарии. Немало среди них было и евреев, составлявших значительную часть населения Будапешта (почти четверть его жителей). Именно данное обстоятельство послужило основанием для прозвища «Юдапешт», которое венгерская столица получила среди сторонников христианского социалиста Карла Луэгера – мэра Вены и известного антисемита. Аналогично дело обстояло и в сфере свободных профессий, представители которых исчислялись сотнями тысяч и считались принадлежавшими к среднему классу. В ряде специальностей (например, среди юристов и врачей) евреи составляли почти половину всех работавших. Они легко ассимилировались на всех социальных уровнях. Крупные банкиры и промышленники сконцентрировали в своих руках экономическую силу, с которой была сопоставима только власть родовой знати, и тоже стали получать дворянские титулы, соответственно стал расти и их политический вес. То же можно сказать о влиянии среднего класса, представительство которого с наступлением нового века резко возросло и в парламенте, и в правительственных учреждениях. И все-таки в обществе продолжали сохраняться мягкие, но несомненные формы социальной сегрегации. Аристократы и буржуазия посещали не одни и те же казино, клубы и кофейни. Если первые имели свои загородные дома на северном берегу озера Балатон, то вторые – на южном. Евреи, христиане пользовались одинаковой свободой в экономике, культуре, общественной жизни и политике, общались между собой на равных, соблюдая законы вежливости, жили бок о бок, друг подле друга, но все же не вместе. /402/
Растущая динамика венгерской промышленности определяла и характер внешней торговли, ее структуру и объемы в стоимостном выражении, стабильно увеличивавшиеся на 3 % в год, принося до 45 % ВВП (и всего 25 %, если исключить торговый оборот с другими территориями империи Габсбургов, с которыми Венгрия составляла единое таможенное пространство). К 1910 г. экспорт промышленных товаров сравнялся с экспортом сельскохозяйственной продукции, хотя половина промышленных товаров являлась продукцией пищевой перерабатывающей промышленности, а 60 % импорта продолжало поступать в виде готовой промышленной продукции. Внутренняя торговля, в значительной мере, сохраняла традиционные, проверенные формы базаров, а также еженедельных, сезонных или общенациональных ярмарок, хотя к рубежу веков начинают появляться и более современные типы коммерческого товарообмена. В Будапеште имелось пять огромных крытых рынков, а в 1911 г. распахнул перед покупателями двери большой «Парижский универмаг». Коммерческие предприятия, как и промышленные, на территории Венгрии распределялись очень неравномерно. 28 % всех индустриальных рабочих проживало в пролетарских районах столицы, число жителей которой не превышало 5 % населения страны. Ни в каком другом крупном венгерском городе не было столь разветвленной сети специализированных магазинов. Специфической формой розничной торговли в Венгрии оставалась продуктовая или промтоварная лавка.
Процесс урбанизации, которым в Венгрии, как и повсюду, сопровождалась индустриализация, происходил неравномерно, в соответствии с динамикой роста капитала. Быстрее венгерских в тот период росли только отдельные города Америки. Население Венгрии (без Хорватии) за эпоху дуализма увеличилось на треть: с 13,5 млн. до более 18 млн., причем население городов с числом жителей более 10 тыс. удвоилось и достигло 4,5 млн. человек, а население Будапешта выросло с 270 тыс. до 880 тыс. (или более 1 млн., если считать пригороды), т. е. дало трехкратный прирост. Кроме столицы только Сегед превысил отметку в 100 тыс. жителей. Даже в Будапеште перед началом войны половина домов еще были одноэтажными (в Вене таких домов оставалось в соотношении 1:10, а в Берлине – 1:20). С другой стороны, очень многие областные административные центры и крупные транспортные узлы также стали обнаруживать приметы наступления эпохи индустриализации (Дьёр, Кашша, Надьварад, Темешвар, Коложвар, Сегед, Фиуме), как и некоторые из бывших ярмарочных поселков (Дебрецен, Кечкемет, Кишкунфеледьхаза, Сабадка). Признаки их /403/ урбанизации в разных пропорциях включали: лес заводских и фабричных труб на окраинах и коробки многоквартирных домов в самих населенных пунктах; мощеные улицы, по крайней мере, в центрах городов, где быстро и хаотично строились новые общественные здания (городские мэрии, суды, банки, почтамты, средние и высшие учебные заведения); широкую «главную» улицу с галантерейными магазинами и иногда даже с линией трамвайного сообщения между центром и вокзалом; целые районы с канализацией, водопроводом и линиями электропередач; функционирование местной прессы, которую часто представляли ведущие литераторы страны, а также постоянных театральных трупп, призванных обслуживать эстетические потребности буржуа и местного среднего класса. Контрастов было много, и они бросались в глаза: за шикарными фасадами центральных районов прятались пыльные проезды и переулки, по которым можно было проехать разве что на телегах и которые в основном были застроены частными домами сельского типа, причем во многих дворах содержались домашние животные и птица. В зависимости от критерия расчета, от одной четверти до трети населения Венгрии накануне Первой мировой войны проживало в городах и поселках городского типа, большинство которых были сонными и скучными «большими деревнями», если судить по современным меркам или столичным стандартам. Но в то время они казались благословенными центрами цивилизации, кипящими энергией среди примитивной и застывшей в беспросветности жизни деревень и ферм.
Но Будапешт был поистине неповторим. Нигде во всей Венгрии так уверенно не заявляли о себе ритмы и современная тональность жизни большого города. В значительной мере, его поразительно быстрый рост обусловливался возрождением национального самосознания: после подписания Компромисса 1867 г. идея создания не уступающей Вене достойной столицы нации овладела умами венгерских патриотов. Благодаря усилиям городских властей и нескольких выдающихся мэров вроде Иштвана Барчи, поддержанных к тому же правительством Венгрии, а также активности состоятельных жителей, любящих свой город и гордящихся им, Будапешт стал настоящей метрополией. Массивные сооружения и общественные здания, построенные в первые десятилетия после объединения в один город Пешта, Буды и Обуды (1873), составляют ныне самую впечатляющую часть городского ландшафта. Через Дунай перекинулись новые мосты, соединенные с бульварами и системами проспектов и улиц, растекающихся между кварталами огромных многоквартирных доходных домов, великолепными общест- /404/ венными зданиями и пышными особняками крупной буржуазии (строительство их привело к уничтожению в центре Пешта многих прекрасных памятников архитектуры эпохи классицизма). К 1914 г. одна десятая часть столичного пролетариата, или более 50 тыс. человек, за довольно скромную плату проживала в современных многоквартирных домах, построенных при поддержке правительства страны или городских властей (при этом менее удачливые по-прежнему ютились в жалких трущобах). Большинство столичных улиц с 1856 г. имело газовое освещение, однако с 1873 г. оно стало заменяться электрическим. Городской транспорт в столице с 1887 по 1914 г. пережил свою революцию, во время которой было построено 120 км трамвайных путей. Подземные водопроводные коммуникации и система канализации ничем не уступали аналогичным инженерным сооружениям любого из городов мира к западу от Будапешта. В венгерской столице также была построена первая в Европе подземная электрическая железная дорога, открытая в 1896 г. и
соединившая центр города с выставкой, посвященной тысячелетию Венгрии, и комплексом сооружений на нынешней площади Героев, включая мемориал тысячелетия и Музей изящных искусств. Юбилейный год символического тысячелетия стал датой, к которой была привязана почти вся бурная строительная деятельность, развернутая в столице в конце XIX в. В 1890-х гг. были обновлены собор Св. Матьяша и Королевский замок, построен Рыбацкий бастион в Буде. На левом берегу, в Пеште, к 1902 г. было завершено строительство здания Парламента, а также самой крупной в Европе по размерам сооружения фондовой биржи (1905). Эти здания, а, по сути, и весь современный Будапешт возводились в стиле эклектичного историзма, расцветшего в Венгрии в работах Миклоша Ибла, Фридьеша Шулека, Имре Штейндла, Алайоша Хаусманна, Игнаца Алпара иГород был уже не только местом или мастерской, где можно было работать, овладевать профессией, делать карьеру или хотя бы зараба- /405/ тывать себе на жизнь, – он сам становился образом жизни, предоставляя широкие возможности для отдыха и культурных развлечений. В нем появилось много мест, где можно было собраться или встретиться, чтобы приятно провести время: кафе, клубы, театры, кинотеатры, спортивные клубы. Если говорить о последних, то их появление в конце XIX в. было связано с тем, что спорт, перестав быть исключительной привилегией господствующих классов, проник в массы. Прежде всего, это был футбол, завоевавший популярность с самого момента своего появления в Венгрии в начале 1890-х гг. Первый офици-
Важным массовым развлечением, очень быстро завоевавшим популярность, стал просмотр кинофильмов. Первые ленты были завезены в страну в 1896 г., но уже тогда на кинопленку был снят визит императора Франца Иосифа в Будапешт в связи с празднованием тысячелетия страны. Через три года в столице был открыт первый стационарный кинотеатр. К 1914 г. их только в Будапеште было уже около ста и почти триста – по всей стране; в совокупности они вмещали десятки тысяч зрителей, с великим энтузиазмом смотревших комедии, учебные фильмы или экранизации романов и рассказов венгерских писателей. Корда и несколько других венгерских режиссеров, позднее ставших голливудскими знаменитостями, начинали свою карьеру на студии «Хунния», основанной в 1911 г. Многие из киносценариев были написаны выдающимися литераторами, которые также бесперебойно снабжали венгерские театры текстами пьес различной степени серьезности, специально рассчитанных на вкусы среднего класса. Теперь уже ни один город не мог обходиться без собственного театра. Самыми новыми и наиболее посещаемыми в столице были Театр комедии (ставший школой современного актерского мастерства в Венгрии и все еще работающий на Большом бульваре), Венгерский театр, Народный театр и Королевский театр. Актеры пользовались огромной популярностью и имели определенное общественное влияние – так, по просьбе прославленной примадонны Луизы Блахи, которую она пропела по окончании представления перед бисирующей публикой, император помиловал группу новобранцев, приговоренных к смерти за убийство жестокого офицера.
Однако настоящим «вторым домом» для горожанина, где он мог рассчитывать на приятную компанию и задушевную беседу, мог поиг- /406/ рать на бильярде, в шахматы или в карты, просто послушать международные или местные новости за чашкой кофе или стаканом воды, была кофейня. Многие люди едва ли не всю свою жизнь проводили в разговорах о политике, искусстве, литературе, о повседневности, листая газеты, журналы и даже энциклопедии в этих очень своеобразных общественных заведениях, которых в 1896 г. только в Будапеште насчитывалось более 600 и почти 1,4 тыс. – по стране. Вся подборка венгерской прессы, а также приличный выбор иностранных газет всегда наличествовали в таких престижных кафе, как «Центральное», «Ллойд», «Фиуме», «Японское», или же в лучшем из лучших – «Нью-Йорке», открытом в 1894 г. Поразительно, что эти кафе были не столько заведениями общественного питания, сколько центрами, торговавшими периодикой, и главное – центрами обмена информацией. Так, вся редакция «А хет» («Неделя») – самого влиятельного литературного еженедельника вплоть до появления журнала «Нюгат» («Запад») – обычно работала в кафе «Центральное».
Периодическая печать также пережила бум, подобный взрыву: к 1914 г. число издаваемых газет и журналов достигло почти 2 тыс. наименований с общим тиражом свыше четверти миллиона экземпляров. Помимо давно существовавших политических ежедневных газет, появилась желтая пресса, которая и одержала верх. Самая известная из бульварных газет – «Аз эшт» («Вечер»), издававшаяся с 1910 г., вскоре завоевала 200-тысячную читательскую аудиторию, тогда как «Пешти хирлап» («Пештский вестник») имел всего 40 тыс. читателей. Популярные культурно-развлекательные еженедельники вроде «Толнаи вилаглапья» («Весь мир Тольнаи») выходили тиражом в 100 тыс. экземпляров, как и многие сатирические газеты. Напротив, литературный еженедельник «Нюгат», сделавший эпоху в венгерской художественной литературе (в нем работали крупные прогрессивные писатели), издавался тиражом всего в 3 тыс. экземпляров, чуть большим по сравнению с другими добротными профессиональными журналами, выходившими тогда почти по всем основным специальностям. Издательское дело, в целом, развивалось очень стремительно: общее число публикаций в 1899 г. составило 5665 наименований, т. е. в два раза больше всего выпущенного за десятилетие – с 1850 по 1859 г. включительно. Можно не сомневаться, самым популярным чтением оставались альманахи – ежегодно выходившие сборники, состоявшие из различного рода полезных, практических материалов и развлекательных историй. Регулярно читавшая литературная аудитория, по-видимому, составляла не менее 100 тыс. человек, хотя дешевые издания /407/ венгерских классиков, таких, как Йокаи или Арань, выходили тиражами в 200 тыс. экземпляров, т. е. по массовости сопоставимыми с современными бестселлерами. Типовой тираж современной классики, скажем Толстого или Дюма, составлял от 10 до 30 тыс. экземпляров. Последней цифрой определялся тираж и новых многотомных энциклопедий Паллаша и Реваи – иными словами, один из десяти выпускников средней школы покупал экземпляр издания такого рода.
В живописи и скульптуре, в музыке и литературе эпоха дуализма также стала переходным периодом. Национальный романтизм продолжал вдохновлять венгерских живописцев, композиторов и писателей вплоть до начала 1890-х гг., пока его яркая палитра не стала более приглушенной в передаче сложного мироощущения людей fin-de-siècle, в котором свободно сочетались восхищение современностью и усталость или разочарование в ней, отрицание прошлого и тоска по нему, острое предвосхищение будущего и тщетные поиски прекрасного и утешения в мире декаданса. Могучие исторические полотна и портреты кисти Виктора Мадараса, Берталана Секея, Мора Тана и Дьюлы Бенцура, непосредственно взывавшие к чувству национальной гордости, пользовались авторитетом и после подписания Компромисса 1867 г. Однако самым знаменитым художником этого периода был Михай Мункачи, некоторые произведения которого еще сохраняли налет романтической театральности, однако во многих других его работах – в жанровых полотнах, в картинах на исторический или религиозный сюжет – его потрясающее мастерство создавало ощущение реальности изображения, в значительной мере, предвосхитившей натурализм конца столетия. Тогда же, в 1860–1870-х гг., молодой художник Пал Синьеи-Мерше взялся за эксперименты с живописной техникой, совершенно не известной за пределами круга французских импрессионистов, добиваясь передачи эффектов, производимых игрой светотени и цвета. Разочарованный холодным приемом, с каким публика встретила его ранние шедевры, он удалился в свое поместье, где и обитал вплоть до 1890-х гг., пока не присоединился к международной колонии более молодых художников в Надьбанье. Эта группа венгерских импрессионистов вошла в историю живописи в основном благодаря творчеству Кароя Ференци. Помимо импрессионизма, модернисты в Венгрии культивировали также натурализм, характерный для художников из Сольнока, например, для Ласло Меднянского. Прерафаэлиты облюбовали для себя местечко Гёдёллё на окраине Будапешта. Несколько выдающихся мастеров представляли и течение ар-нуво – прежде всего, это Йожеф Риппл-Ронаи, приехавший в Венгрию в нача- /408/ ле XX в. из Парижа, где получил воспитание и образование. В начале века модернизм постепенно обретал официальное признание, особенно когда Синьеи стал директором будапештского Колледжа изящных искусств (хотя полотна старых мастеров по-прежнему раскупались несравненно лучше). Выделилась из общей массы новаторов и небольшая группа авангардистов. Наконец, в Венгрии в это время работали два чрезвычайно одаренных художника, творчество которых совершенно не поддается классификации, – это Тивадар Чонтвари Костка и Лайош Гулачи, создававшие на полотнах свою собственную, экспрессивно-фантастическую реальность. По технике письма Чонтвари в чем-то даже предвосхитил сюрреализм.