История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы

Военизированные понятия типа «битва», «отряды» не были чисто метафорическими: план производства расписывался по всем уровням сверху вниз вплоть до мелких производственных подразделений (сколь бы ни был этот план далеким от реальности). Им регулировалось даже внутреннее распределение рабочей силы. Это обусловливалось дефицитом рабочих рук в этот период, несмотря на то, что в течение первой пятилетки с безработицей было полностью покончено. Поэтому даже переход с работы на работу без официального разрешения мог наказываться как действие, «противоречащее интересам плана экономического развития» (по этому обвинению в 1951–52 гг. в судах было рассмотрено 15 тыс. уголовных дел). Искусственно раздутая тяжелая промышленность поглотила 120 тыс. бывших безработных и 160 тыс. прежде никогда не работавших женщин, не говоря уже о крупных стройках, на которых нашли работу около 350 тыс. селян, бежавших от насильственной коллективизации в аграрном секторе. И все же из-за низкой эффективности промышленность испытывала постоянный дефицит рабочей силы. Частично это вызывалось еще и тем, что страсть к грандиозным новым проектам ослепляла руководство, и оно совершенно не уделяло внимания

таким видам деятельности, как ремонтные или реновационные работы. Кроме того, исключительно количественные параметры планирования привели к невероятным объемам выпуска низкокачественной продукции, выходившей из-под рук венгерских «передовиков производства», подражавших легендарному Стаханову в процессе заимствованного у СССР «социалистического соревнования».

К лету 1948 г., когда Ракоши, пользуясь военизированной лексикой, объявил войну крестьянам-собственникам, на селе было менее 500 коллективных хозяйств, созданных на добровольной основе. В целом, эти хозяйства владели всего 100 тыс. акров пахотных земель, так как вошедшие в них 13 тыс. крестьян были в основном малоземельными, рассчитывавшими путем объединения улучшить собственное материальное положение. Принимать и далее столь безрадостные, с точки зрения коммунистов, результаты они не могли и поэтому осенью 1949 г. была развернута массированная кампания по отчуждению крестьян от только что обретенной ими земли. Кампания эта велась с использованием всевозможных способов, причем самыми распространенными стали увеличение налогов и различных выплат, замена земельных наделов, а также принуждение к сдаче произведенной продукции, не считая административных и полицейских мер воздействия на оказавших сопротивление. Земельный налог с 1949 по 1953 г. вырос /545/ в три раза даже без тех дополнительных платежей, которые должны были платить примерно 70 тыс. крестьян, занесенных в кулацкий список. Попавшие в этот список подвергались не только беспрестанному поношению, но и социальной дискриминации: им не разрешалось заниматься общественной деятельностью и свободно пользоваться общеобразовательными учреждениями. И в добавление ко всему четверть всех пахотных земель в стране подлежала принудительному обмену. То есть для выравнивания владений кооперативов, чтобы их легче было обрабатывать, крестьяне были обязаны отдавать им свои земли, получая взамен равные площади в других местах. Это неизбежно приводило к потере крестьянами наиболее плодородных земель. В результате земля перестала быть надежной собственностью. Поэтому многие крестьяне либо вступали в кооперативы, либо вообще бросали сельское хозяйство. Однако в массе это приводило к пренебрежению землей: владельцы перестали вкладывать силы и средства в свои наделы, которые завтра возможно станут чужой собственностью, что не могло не отразиться на их урожайности. И, наконец, самое главное – крестьян обязали сдавать свою продукцию через систему централизованных поставок по ценам, которые значительно уступали не только ценам свободного рынка, но и были существенно ниже ее себестоимости. К тем, кто по той или иной причине срывал поставки, обязательно наведывались представители властей, и крестьян преследовали за то, что они «подвергли опасности общественное снабжение». В 400 тыс. случаев судебных разбирательств было установлено, что обвиняемые «прятали» запасы продовольствия. «Зачистка амбаров» под наблюдением сотрудников АВХ стала повседневной процедурой в жизни сельской Венгрии, особенно в 1951 и 1952 гг., когда низкие урожаи накалили обстановку до предела.

В годы запугиваний и репрессий количество кооперативов увеличилось до пяти с лишним тысяч хозяйств, а число их членов – до 380 тыс. человек к 1953 г. Однако даже с учетом тех, кто вообще ушел из деревень, большинство крестьян все же остались частниками. Они сохранили две трети всей пахотной земли, тогда как остальная была разделена между кооперативами и государственными сельхозпредприятиями. Крестьянство пережило трагедию, но не в тех масштабах, которые следовало ожидать исходя из действий партии. Хуже всего было то, что мучительные преобразования венгерского села имели ужасные последствия для развития аграрного сектора. Площади возделываемых земель сокращались год от года; производительность уменьшалась в результате неэффективного использования техники, /546/ собранной на специальных машинно-тракторных станциях, истощения почвы и бессмысленного расхода удобрений, а также массовой замены квалифицированных специалистов по агротехнике необразованными (или в спешном порядке подготовленными) крестьянами на ключевых должностях. После короткого периода свободной торговли Венгрия в 1951 г. вновь «подсела» на карточную систему распределения по широкому набору продуктов питания.

Поскольку дела в сельском хозяйстве шли, в лучшем случае, неблестяще, значительный рост национального дохода на душу населения в течение первой пятилетки в основном достигался за счет промышленного роста. При значительных объемах реинвестиций не было ничего удивительного в том, что наблюдалось уменьшение объемов потребления и снижение уровня жизни. Таким образом, уравнительные тенденции, свойственные режиму, проявлялись, прежде всего, в уравнивании по нищете, по нижнему пределу. Доходы новой элиты, например, руководства предприятий, всего в два раза превышали жалованье школьных учителей и в три-четыре раза зарплату самых низкооплачиваемых неквалифицированных рабочих, жизненный уровень которых, в свою очередь, был несколько выше или ниже установленного прожиточного минимума. И в эту последнюю категорию тружеников могла входить почти половина всего населения.

Как и во всех других сферах, развитие системы социального обеспечения (способы управления которой были идентичны любому другому подразделению в командной экономике, ставившей конкретные цели и разрабатывавшей планы) оценивалось также исключительно по количественным показателям: ею охватывалось постоянно возраставшее число граждан, получавших пенсию или же пользовавшихся бесплатным медицинским обслуживанием, несмотря на его качество. И хотя медицинская статистика показывала некоторое улучшение в области здравоохранения, жилищное строительство и система распределения жилья не могли справиться с наплывом людей в новые индустриальные центры. Квартплата в жилищном секторе, национализированном в 1952 г., была чисто символической, однако, при этом состоянию жилого фонда уделялось не больше внимания, чем состоянию оборудования на промышленных предприятиях.

Без всяких сомнений, партия, помимо всего прочего, выступала и как огромная машина для благодеяний, у которой можно было выслужить бесценные дары (в основном продвижение по службе и т. п.); члены партийной бюрократии пользовались различными услугами и привилегиями, соответствовавшими их рангу. Для высших эшелонов /547/ сюда входили проживание в просторных особняках на Холмах Буды, наличие пресловутого черного лимузина со шторками, спецшкола для детей, бесплатные предметы роскоши из спецмагазинов, отдых в закрытых санаториях. И все это в странном и явном противоречии с исповедуемыми идеалами равенства и постоянными призывами к еще более строгому аскетизму во имя славного будущего. Воистину, это было общество, в котором все были равны, за исключением некоторых более равных, чем все остальные.

Отвращение к культу личности и к идеологическому террору, ненависть к полицейскому насилию, недоумение, вызываемое абсурдностью экономического планирования, и гнев, рождаемый его аномалиями, непреходящее раздражение и полное разочарование в режиме правления – в целом, все это было эмоциями, иногда выплескивающимися в процессе забастовок, эмоциями, которые были характерны почти для всех слоев венгерского населения к тому времени, когда 5 марта 1953 г. умер Сталин. Эта смерть спасла Венгрию, да и весь регион от трагических последствий еще одной волны террора, которая поднялась в Советском Союзе за несколько месяцев до кончины вождя и которую компартии были бы должны «импортировать» в свои страны. Повсеместно начавшаяся борьба за власть и ее исход привели к очень важным изменениям в тоне и в методах, если не в содержании коммунистических режимов. Из двух основных соперников за сталинское наследие и наводивший ужас министр внутренних дел Лаврентий Берия, и Председатель Совета Министров СССР Георгий Маленков – оба ратовали за перемены. После того как первого расстреляли в 1953 г., а второго сняли с должности в 1955 г., их соперник Никита Хрущев при поддержке Анастаса Микояна продолжил антисталинскую линию в противовес министру иностранных дел Молотову. Борьба за власть в «центре империи», как камень, брошенный в воду, вызвала немедленное круговое волнение во всем политическом пространстве, в основном принявшее вид смены кадров в «провинциях», включая Венгрию. Но этим дело не ограничилось: с разрешения, а фактически по настоянию Москвы, во всем советском блоке начался процесс «десталинизации».

Новые хозяева Кремля исходили в основном из понимания того, что гонка вооружений заставляет Восток идти на неизмеримо большие жертвы и прилагать неимоверные усилия по сравнению с Западом, что, в конечном счете, подрывало внутреннюю стабильность восточного лагеря. При этом возраставшее недовольство народов террором и советской эксплуатацией создавало такую ситуацию, когда /548/ компартии, сами ослабленные бессмысленными чистками, уже не могли удержаться у власти, не подкрепив свой авторитет экономическими мерами, которые могли бы поднять жизненный уровень населения и обеспечить стране несколько большую самостоятельность. А этого, в свою очередь, было невозможно достичь без серьезного сокращения военных расходов и соответствующего изменения своей внешнеполитической доктрины. Было признано, что угроза прямого столкновения между «империалистическими поджигателями войны» и «миротворцами» из социалистического лагеря не является столь уж неизбежной, что возможно и их «мирное сосуществование». Ракоши, который с 1952 г. стал также и премьер-министром, не уловил новых веяний. Он думал, что скоро, как только завершится борьба за власть в Кремле, все станет «на свои места», и поэтому предпочел ничего не менять в Венгрии. Для ознакомления с «новым курсом» в середине июня 1953 г. его вызвали в Москву, и там в присутствии всех членов партийно-правительственной делегации в унизительной форме советскими руководителями ему был сделан выговор за ту политику, которую он проводил, не просто подражая их прежней манере поведения, но и вследствие их прямых наставлений. Ему указали на недопустимость культа личности, террора, бессмысленной индустриализации и насильственной коллективизации в сельском хозяйстве, а также ужасающе низкого жизненного уровня народа.

Наступила пора самому Ракоши и всему «квартету» выступить с актом ритуальной самокритики, что они и сделали на пленуме Центрального Комитета партии 27–28 июня 1953 г. В резолюции пленума отмечался вред, нанесенный культом личности, нарушениями принципа коллективного руководства и демократических норм в самой партии, и признавалась необходимость исправить это положение, которое получило столь критическую оценку в Москве. В соответствии с требованиями Кремля Ракоши сложил с себя полномочия премьер-министра. На этой должности его заменил Имре Надь, который из-за особого мнения по поводу коллективизации в 1949 г. попал в немилость и, хотя и смог постепенно вновь вернуться в руководство партии в течение последующих лет, остался незапятнанным кампаниями террора. Публикация новой программы правительства и отставка Ракоши вызвали всеобщее ликование, если не считать узких партийных кругов. Что касалось перемен в целом, то в сельской местности они праздновались широко, тогда как большую часть горожан одолевали смешанные чувства радости и неверия (сочетающиеся в разных пропорциях в зависимости от позиции конкретного человека). Среди /549/ «нового среднего класса» кадровых выдвиженцев царило немалое смятение, поскольку они не могли предсказать, куда повернет Москва: подержит она Надя или сохранившего за собой пост генерального секретаря ВПТ Ракоши в сложившейся ситуации раздвоения власти. В любом случае, как и обещалось в правительственной программе, Надь за 21 месяц своего пребывания в должности сумел многое исправить и улучшить по существу. Это вполне оправдывало то определение, которое закрепилось за этим периодом: «новый курс», или «оттепель».

Первый крупный блок поправок относился к инвестиционной политике. За счет сокращения капиталовложений в тяжелую промышленность восстанавливалась экономически более целесообразная структура производства, соответствовавшая национальной специфике Венгрии и приведшая к росту производства товаров народного потребления. Несколько очень крупных инвестиционных проектов были полностью отвергнуты; десятки специальных решений (в основном направленных на снижение цен до 40 % и повышение заработной платы в среднем на 15 %) были приняты во второй половине 1953 г. и в начале 1954 г. с целью повысить покупательную способность населения. И, самое главное, целый ряд решений относился непосредственно к положению дел в сельском хозяйстве: объемы обязательных поставок различных видов продукции были уменьшены для крестьян на 15–40 %; цена на них устанавливалась на три года вперед; практика принудительной коллективизации была прекращена, и, более того, крестьяне получили право свободно выходить из кооперативов. За год число таких крестьян, а также посевные площади уменьшились на одну треть.

«Оттепель» отчетливее всего проявилась в идеологической и интеллектуальной сфере. Хотя в стране и сохранялась практика частых собраний и митингов, они перестали быть формальными церемониями. Люди теперь не собирались принудительно через определенные промежутки времени для того только, чтобы скандировать имена Сталина и Ракоши и выражать всевозможными способами свою преданность партии. Стало складываться впечатление, что на этих собраниях можно было обсуждать реальные проблемы. Именно таким образом новая ситуация отражалась в периодике и в литературе. В редколлегии ежедневной партийной газеты «Сабад неп», в частности, появились соратники премьера И. Надя, которые обновили язык газеты и привнесли критически трезвый тон. Обреченные молчать писатели и поэты (Ласло Немет, Шандор Вёреш, Леринц Сабо, Янош Пилински, Миклош Месей, Геза Оттлик и Арон Тамаши среди про- /550/ чих) могли вновь вернуться на литературную сцену, воссоединившись на ней со своими кающимися коллегами, которые пошли в услужение режиму (типа Золтана Зелка), а также с молодыми авторами (Ласло Надь, Ференц Юхас, Шандор Чоори, Ференц Шанта, Иштван Чурка, Эндре Фейеш), вместе с которыми они сумели сделать правдивость главным критерием художественности. Союз писателей и его еженедельник «Ирадалми уйшаг» («Литературная газета») стали одним из важнейших культурных центров, вокруг которых объединялась интеллигенция, стремившаяся еще более расчистить пространство, чтобы легче было дышать и чтобы достичь всестороннего осмысления подлинной ситуации в стране. С начала 1956 г. еще одним таким центром стал «Кружок им. Петёфи», состоявший в основном из молодежи. Члены этого кружка собирались для публичных осуждений всех злоупотреблений прошлых лет и для обсуждения вопросов обновления социализма. Большая часть сторонников «революции умов», начавшейся в 1953 г., были членами партии, верными тем идеалам, в которые они искренне уверовали после 1945 г. Идеализируя своих вождей, они никак не могли поверить в их измену этим идеалам, пока это не вскрылось силой изменившихся обстоятельств. Сильное разочарование и самоосуждение превратили их в самых яростных и бескомпромиссных критиков преступлений сталинизма. В то же время они были убеждены, что этих преступлений можно было избежать, если бы коммунистическая система базировалась на принципах, родственных инициативам Надя.