История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы

Массовый террор преследовал две основные цели: истребление классовых врагов в войне, которая должна была принимать все более ожесточенные формы, и очищение рядов самой партии от примазавшихся к ней элементов. Причем последнюю цель пытались достигать не только с помощью террора, но и массовыми кампаниями проверки политической благонадежности, т. е. чистками, как было, например, после слияния двух рабочих партий. Коммунистический ритуал публичного покаяния, добровольной самокритики перед собранием товарищей по партийной организации в тот период уменьшил численность объединенной партии на 350 тыс. членов. Причем из партии изгонялись преимущественно бывшие социал-демократы, которых по-прежнему презирали за соглашение, заключенное ими в 1921 г. с режимом Хорти, а также «мелкобуржуазные элементы». После того, как в процессе по «делу Райка» было покончено с «националистическим /536/ уклоном» или же с «наймитами Тито», жертвами следующей волны террора в 1950 г. стали социал-демократы (в том числе их руководство, например, Сакашич и Марошан), фигурируя во многих показательных судебных процессах. Вслед за ними меч террора в течение 1951–52 гг. обрушился на головы «доморощенных коммунистов» типа Яноша Кадара. Против большинства выдвигались стандартные и совершенно голословные обвинения в тайном сотрудничестве с полицией Хорти в межвоенные годы, в последующей шпионской деятельности в пользу Великобритании и США. К 1953 г. волна подобралась даже к таким специалистам, которые сами обслуживали машину террора, когда был арестован Габор Петер – первый шеф политической полиции. За это время было казнено, замучено до смерти, а также покончили жизнь самоубийством вследствие преследований около 80 руководящих деятелей коммунистической партии. Общее количество ревностных коммунистов, оказавшихся за тюремной решеткой, исчислялось тысячами.

Однако дело не ограничивалось тем, что революция по своему обыкновению пожирала собственных детей. Из одного миллиона граждан, состоявших на учете в органах, около 650 тыс. подверглись преследованиям и примерно 400 тыс. получили различные сроки тюремного заключения или же лагерей, отрабатывая их в основном в шахтах, в карьерах и каменоломнях. Таких шахт и разрезов было около сотни, на них работали более 40 тыс. зэков и на этих участках никогда не было недостатка в рабсиле. Кроме того, без всяких судебных процедур 13 тыс. «классовых врагов» (аристократов, бывших офицеров и чиновников, фабрикантов и т. д.) из Будапешта и еще 3 тыс. из провинциальных городов были выселены из собственных домов с минимальным количеством вещей и переселены в сельскую местность, где их заставили заниматься сельхозработами под строгим присмотром. Официальным оправданием, разумеется, стала их политическая ненадежность в период «подстрекательских происков империалистов» и «обострения классовой борьбы во всемирном масштабе». На деле, новому бюрократическому классу нравилось и вполне подходило освобожденное таким образом жилье.

Эти шокирующие цифры демонстрируют не только крайнюю бесчеловечность режима, но и его изнанку, его дегуманизирующее влияние, которое ломало судьбы и уничтожало человеческие отношения, заставляло людей переступать через себя и отрекаться от совести, разрушало гражданское общество и подлинные гражданские чувства. В атмосфере, создававшейся столь массовыми преследованиями, лег- /537/ ко представить себе, как люди переставали доверять друг другу. И даже если они не испытывали страха в кругу семьи или среди близких друзей, то с коллегами по работе, с соседями, с одноклубниками или же с теми, с кем пели в одном хоре, да и практически с любым человеком, с кем им приходилось заговаривать или сталкиваться, они должны были проявлять крайнюю осторожность. Внезапные исчезновения знакомых порождали сомнения и вызывали страх по отношению к режиму. В результате многие начинали испытывать к нему едва скрываемую ненависть, тогда как страх заставлял их проявлять внешние признаки согласия и даже солидарности с ним. Из-за этого многие люди испытывали кризис личности и самоуважения, что лишь опустошало их и усиливало чувство горечи. Тот факт, что народная демократия, действуя якобы в интересах народа, совершала самые ужасные преступления против этого самого народа, и при этом никто не осмеливался задавать какие-либо вопросы, лишь усугублял те ощущения потерянности и боли, которые столь разительно противоречили официально распространявшемуся образу нового порядка как воплощения всего самого благородного в истории человечества. И, наконец, пропасть между официально провозглашаемой высшей формой демократии и реальной беспомощностью людей, не имевших возможности хоть как-то противостоять явным нарушениям ее элементарных основ, привила аполитизм всему народу в это в высшей степени политизированное время, отвратив людей от общественной деятельности в атмосфере напыщенного вранья о приоритетности коллективных, общественных ценностей.

Полная перековка человека как гражданина также была основной задачей образовательной и культурной политики государства. Самые важные шаги по обретению монополии в сфере идеологии были предприняты коммунистами в процессе национализации церковных школ и отмены обязательных уроков богословия. Тем не менее, коммунисты нуждались и в последующих шагах, чтобы сократить влияние церкви, которое, по их верным оценкам, было еще очень велико, и установить контроль над священнослужителями. Во-первых, от духовенства потребовали присяги на верность новой конституции. Когда же высшие чины католического духовенства отказались от подобной процедуры, началось новое наступление «на пятую колонну империализма» (очередное клише, означающее то же, что и «церковная реакция»). Благодаря вмешательству покорных режиму священников, которые высказались против «политики холодной войны», проводившейся папской курией, и которые поэтому приобрели известность /538/ как «мирные попы», Йожеф Грёс, архиепископ Калочи, по рангу уступавший только Миндсенти, согласился подписать в августе 1950 г. договор, признающий политическую систему Венгерской Народной Республики и гарантирующий, что религиозные чувства людей не будут использоваться духовенством в целях ослабления этого режима. Монашеские ордены были распущены, за исключением одного женского и трех мужских монастырей, монахи которых преподавали в нескольких школах начального и среднего образования, не подпавших под национализацию. Поскольку большинство епископов все равно не спешили присягать на верность режиму, Грёс и еще несколько человек были посажены в тюрьму после очередного показательного процесса в июне 1951 г. Был также создан специальный Комитет по делам религии, наделенный полномочиями назначать на должность и снимать всех церковных иерархов, а также осуществлять общий контроль над деятельностью духовенства с помощью министерских комиссий. После этих мероприятий церковь утратила всякую самостоятельность, осталось только глухое сопротивление со стороны отдельных священников всевластию «мирных попов».

Но еще до уничтожения автономии церквей была разрушена другая ключевая для интеллектуальной жизни организация – Венгерская академия наук. Октябрьский переворот 1949 г. смогли пережить очень немногие из ее членов, перенесших даже начальный период, когда власти пытались чинить им препятствия и всячески нарушали их права. В октябре штат сотрудников академии был сокращен вдвое. Поменялся состав и сократилось число отделений. Цель была ясна: создать карманную научную организацию, очищенную от политически проблемных и незрелых элементов. Три четверти из сокращенных сотрудников были членами академии, принятыми еще до 1945 г. Особенно пострадали отделения общественных и социальных наук, считавшиеся наиболее трудно воспитуемыми. Их сократили на две трети как по количеству сотрудников, так и по числу институтов. Верность учению марксизма-ленинизма стала главным критерием, на основании которого старым академикам дозволялось сохранять свои звания и должности, а новым – их приобретать, продвигаясь вверх по только что внедренной иерархической научной лестнице советского образца.

Основной задачей всей культурной политики нового режима, особенно его системы образования, являлось обеспечение учению марксизма-ленинизма господствующего положения в общественном сознании. На это уходили значительные финансовые средства, уступав- /539/ шие разве что расходам на оборону. Количественные преобразования в этой сфере были налицо и они были существенными. В 1954 г. без учета тех, кто обучался в вечерних школах, число учащихся в Венгрии (130 тыс.) почти в два раза превысило максимальные довоенные показатели. А студентов вузов, в том числе и совершенно новых, стало в три раза больше (33 тыс.). Официально пропагандировавшаяся активная жизненная позиция порождала новые стимулы социального поведения в еще не сложившемся обществе. Молодые люди крестьянского или же пролетарского происхождения, перед которыми прежде были закрыты двери университетов, теперь составили более половины венгерских студентов. Рост студенчества не сопровождался столь же стремительным ростом преподавательского состава, и, наряду с другими факторами, это также стало причиной снижения образовательных стандартов. В результате в этот период высшие учебные заведения оказались вынужденными выпускать в массовом порядке полуобразованных специалистов, пополнявших ряды интеллигенции. Взрослое образование, нацеленное на воспитание собственной «рабочей интеллигенции», которая могла бы эффективно управлять общественными и производственными процессами, закрепило указанную тенденцию. Более того, сами участники этой акции весьма часто не выдерживали тяжести возложенных на них задач и новых обязанностей.

Программа обучения на всех уровнях усиленно внушала учащимся, что их главная задача заключается в том, чтобы вырасти достойными строителями социализма, твердо отстаивающими марксистско-ленинские взгляды и ценности от влияния реакционной, идеалистической, религиозной идеологии. Эта задача обусловила необходимость заменить все традиционные учебники. Причем подготовка новых учебных пособий происходила под пристальным вниманием соответствующих партийных органов. Наряду с изданием собственных учебников издавалось множество переведенных с русского брошюр, которые также рассматривались, особенно в вузах, в качестве учебных и научно-методических пособий (призванных заменить сугубо специализированные труды в списках рекомендованной литературы). Преподавание иностранных языков в школе ограничивалось изучением русского языка, причем ставшего обязательным с пятого класса начальной школы, несмотря на полное отсутствие подобной традиции и квалифицированных учителей. В университетах и колледжах были созданы кафедры и отделения марксизма-ленинизма, дабы донести до всех студентов свет «нового Евангелия», тогда как масса профессо- /540/ ров и преподавателей, не способных правильно его исповедовать, решительно изгонялись. В святая святых новой науки – в храм диалектического и исторического материализма, а также к истории коммунистических партий СССР и Венгрии, разумеется, допускались только слушатели высшей партийной школы – той кузницы, где ковались избранные, надежные кадры номенклатуры.

Партия не упускала из виду и досуга молодежи, направляя его в нужное русло даже во время отдыха и веселых забав. Она организовывала летние лагеря, турпоходы, спортивные соревнования, специальные городки и даже «Пионерскую железную дорогу». Пионерское движение было создано в 1946 г. в качестве альтернативы, а затем и замены движения бойскаутов для детей в возрасте до 14 лет. Для тех, кто был старше 14 лет, в 1950 г. организовали Союз рабочей молодежи. Задачей обеих организаций являлось воспитание здоровой, жизнерадостной молодежи, способной преодолевать те трудности, которые будут встречаться на пути построения социализма. По той же причине поощрялись и массовые занятия физкультурой. Ежегодно в соревнованиях на призы движения «Готов к труду и обороне», проводившихся по всей стране, принимало участие полмиллиона юношей и девушек. Что касалось самого спорта, то сенсационные результаты, достигнутые венгерскими спортсменами в некоторых видах программы на Олимпийских играх 1948 и 1952 гг., а также триумфальные победы «золотой футбольной команды» Венгрии на стадионах Европы, весьма различно воспринимались властями страны и самим населением. Для верхушки достижения в спорте обладали огромной пропагандистской ценностью, доказывавшей превосходство социалистической системы, и поэтому громко ею превозносились и щедро субсидировались. Народ видел в спорте возможность по-своему расквитаться за недавнее унижение нации, как способ хотя бы на время забыть об отвратительном настоящем и испытать подавляемое чувство подлинной национальной гордости.

Все остальные сферы культуры в широком смысле этого слова также были в высшей степени политизи-

рованы: ежедневными политинформациями и политзанятиями с чтением статей из газеты «Сабад неп» – центрального органа печати ВПТ, и их обсуждением в свете проводимой партией политики на производстве официальная идеологическая обработка рядовых граждан отнюдь не ограничивалась. Все праздники, включая религиозные, были превращены в общественные мероприятия и «наполнены прогрессивным содержанием». События революции 1848 г. интерпретировались в качестве исключительно /541/ плебейского, народного движения, и 15 марта стал днем присуждения Премии Кошута – недавно установленной высшей официальной награды в Венгрии. 20 августа (прежде этот день связывался с именем Иштвана I Святого), был переименован в День Конституции и стал отмечаться как дата «основания нового венгерского государства». Санта Клаус стал Дедом Морозом, а Рождество – Праздником елки. Кинотеатры и кинозалы быстро растущих «домов культуры» показывали в основном советские воспитательные фильмы, а также подражания им, произведенные в других «дружеских странах». В этой массовой киноиндустрии бесследно растворился и венгерский кинематограф, несмотря на то, что он пережил столь многообещавший экспериментальный период неореализма в первые послевоенные годы и несмотря на то, что в его распоряжении имелось немало первоклассных актеров, заслуживавших совершенно иной участи. Ученики Кодая занимались сочинением маршей, сонат и кантат, в которых восславлялся новый строй. «Буржуазная» классика и произведения всяких других «ретроградов» были изъяты из библиотек и убраны с книжного рынка, который заполнился нескончаемым потоком учебно-воспитательной литературы, представлявшей собой в основном произведения оракулов марксизма, их интерпретации и другие агитационно-пропагандистские материалы. Периодика и издательства стали выпускать однородную продукцию. Кофейни были закрыты как пережитки декадентского буржуазного образа жизни. Осуждались и писатели, для которых кофейни были как бы вторым домом и которые теперь оказались обреченными на молчание. Среди них: Немет с его призывом идти «третьим путем», великолепные лирики Милан Фюшт и Шандор Вёреш, публиковавшиеся прежде в «Нюгат», и многие другие. Даже Лукач, когда он отошел от политики, потому что не смог смириться с подлостью и пошлостью показательных процессов, стал объектом официозной критики, равно как и романист Тибор Дери, исповедовавший социалистические убеждения, но сам создававший слишком мудреную прозу, чтобы она могла отвечать требованиям «социалистического реализма» в представлении Реваи – нового диктатора вкуса. Некоторые писатели предпочли делать то, что от них ожидали: схематические художественные произведения, в которых воспевалась борьба масс за триумф социализма, внушавшая читателям энтузиазм и оптимизм. Даже лучшие из литераторов, которым разрешали печататься, были вынуждены выдавать подобные поделки либо изредка, либо почаще, а многие их читатели ломали головы, пытаясь найти в их произведениях какой-то тайный смысл, который, как /542/ они были уверены, скрывался между строк. Некоторые из авторов создавали шедевры, которые, однако, оставались в ящиках их письменных столов, как и отдельные полотна первоклассных живописцев, хранившиеся в студиях, подальше от чужих глаз, в то время как проходные их работы могли украшать стены самых престижных и монументальных общественных зданий, также возводимых по проектам подчас очень одаренных архитекторов, об истинном масштабе таланта которых оставалось только догадываться.

Предполагалось, что искусство и культура должны отражать героические усилия и успехи рабочего класса в деле построения более совершенного общества и стимулировать его на достижение все новых и новых высот. «Предела нет – только звезды в небе» – таков был любимый лозунг Ракоши. После «года решительного перелома» у коммунистов практически не было проблем с доведением до конца национализации в промышленности и в сфере обслуживания. 28 декабря 1948 г. они объявили о переходе в государственную собственность всех предприятий с числом занятых свыше 10 человек. Теперь те предприятия, что оставались в частном секторе, полностью теряли рентабельность, за исключением отдельных мастерских по ремонту. Поскольку трехлетний план был выполнен, эта мера стала частью стратегического замысла, обеспечивавшего успех первой пятилетки, начатой в январе 1950 г. Эта пятилетка должна была «заложить основы социализма», ускорив процесс социалистической индустриализации и переход к кооперативным формам ведения сельского хозяйства. Обе эти задачи слепо копировали советский опыт 1930-х гг., когда (частично добровольная) международная изоляция Советского Союза подпитывала сталинскую одержимость создать солидную тяжелую промышленность как базу для модернизации страны. Трудности с селом, которое не так-то легко было подчинить своей воле, тоже породили маниакальное стремление разорвать плотную социальную ткань деревенского общества, безжалостно разломав сложившиеся здесь отношения собственности. Холодная война, особенно в связи с созданием НАТО и с началом войны в Северной Корее (1950–51), казалось, оправдывала обе цели, связанные с достижением экономической самообеспеченности, усилением оборонного потенциала и «переносом классовой борьбы в деревню», чтобы защитить ее от классового врага – кулака. В принципе «кулаками» называли более или менее зажиточных крестьян, владевших хотя бы немногим более 40 акров земли. Однако в действительности клеймили кого ни попадя, особенно тех, кто для партии представлялся политически нежелательным элементом. /543/

С целью превратить Венгрию, по словам уверенного в своих силах министра экономики Герё, за пять лет в «страну железа и стали» беспрецедентная четверть, а быть может, и треть национального дохода была реинвестирована в производство, причем почти половина капиталовложений досталась тяжелой промышленности (горнодобывающая, энергетика, металлургия и машиностроение). В результате темпы роста в тяжелой промышленности (20 % годовых) превзошли все межвоенные показатели, и к 1954 г. объем выпускаемой продукции в три раза превысил уровень 1938 г., причем доля промышленности поднялась с одной трети до более, чем половины. Конечно, эти впечатляющие цифры серьезно не дотягивали до 200 % совокупного прироста, первоначально установленного партией в качестве цели (причем партия, очарованная магией чисел, в 1951 г. подняла эту планку до еще более нереальной цифры – 380 %). Однако основные просчеты этой чрезвычайно однобокой стратегии развития состояли в долгосрочном экономическом дисбалансе, который приходилось компенсировать даже в период перехода после 1989 г. Дело в том, что подобная стратегия в стране, довольно бедной по запасам природных ископаемых, привела к созданию отраслей промышленности, в буквальном смысле пожирающих ее энергетические мощности и сырье. Побочным эффектом такой стратегии стала также еще большая зависимость Венгрии от Советского Союза в тот период, когда все ее экономические связи с Западом были полностью нарушены, а новые со странами СЭВ еще не установились. В то же время производство в легкой промышленности, которая не нуждалась в привозном сырье, не развивалось, а позднее даже стало сокращаться; развитию же современных отраслей промышленности (электроника, точное машиностроение, телекоммуникации и т. д.), нуждавшихся не столько в сырье, сколько в квалифицированных кадрах, – отраслей, имевших в стране солидную традицию и приличную базу и переживавших повсюду период стремительного прогресса, не уделялось никакого внимания. Подобные технические мелочи, тем не менее, не могли сдержать могучей поступи Строителя социализма, шагавшего десятитысячными отрядами на «бои за уголь» и «битвы за сталь» в заводские ворота таких индустриальных гигантов, как Металлургический комбинат им. Ракоши (новое название комбината «Манфред Вайс»), или на предприятия металлургического комплекса в Сталинвароше (Городе Сталина) и на дюжины им подобных чудовищ, возведенных в течение буквально нескольких лет вместе с ужасными поселками, выраставшими вокруг них и называвшимися современными городами. /544/