История Византии. Том I

Наряду с монументальной живописью высокого развития достигло и искусство книжной миниатюры и иконописи. Большое число рукописей, написанных получившим распространение с IX в. новым минускульным письмом, было щедро украшено миниатюрами. Кодексы, дошедшие до нашего времени от периода IX—XII вв., во многом помогают восполнить пробелы в картине развития византийской живописи, которые остаются незаполненными из-за плохой сохранностии гибели монументальных памятников, нередко известных только по письменным источникам. Это относится в особенности к началу интересующего нас времени.

О развитии живописи Константинополя в конце IX — начале X в. мы можем судить почти исключительно по данным миниатюры. Несмотря на то, что в столице империи в это время были созданы целые иконографические комплексы, украсившие такие здания, как Фаросская церковь и церковь Апостолов, ни один из них не сохранился. До известной степени этот пробел можно восполнить по мозаикам, раскрытым в 30-х годах текущего столетия в храме Софии. В числе других, открытых в храме мозаик следует рассмотреть прежде всего мозаики, расположенные в люнете над главными царскими вратами, ведущими из внутреннего нартекса в центральную часть здания.

В центре композиции представлен Христос, сидящий на богато украшенном троне. Слева стоящий на коленях Лев VI простирает к нему руки. Фигура императора изображена в профиль, в отличие от ранее встречавшихся византийских мозаик подобного рода. По сторонам помещены два медальона с изображениями богоматери и архангела. В этой мозаике запечатлен момент, когда византийский император падает ниц в нартексе перед царскими вратами во время торжественной церемонии входа в храм в знак преклонения земной власти перед небесной¹⁸.

Сцена передана художником в обычной для византийской живописи условной и лаконичной манере. Фигуры императора и Христа кажутся несколько тяжеловесными, но лица и одежда трактованы с большим мастерством, богатством и тонкостью подбора красок, переливами нежных оттенков их. Мозаичные кубики выложены иначе, чем в других памятниках константинопольской мозаичной живописи. Они образуют линейные ряды, создающие впечатление свободной и тонкой вибрации, — отголоски античного импрессионизма, столь характерные для столичной школы живописи. Однако, может быть, наиболее характерной особенностью этой мозаики является отказ от строго фронтальной постановки фигур, типичной для монументальной византийской живописи более раннего времени. Профильная фигура Льва VI, слегка намеченный трехчетвертной оборот лица богоматери, выразительность лица императора вносят новые, необычные для византийской живописи предшествующей поры ноты. Композиционная связь между действующими лицами приобретает более отчетливо выраженный характер. Памятник свидетельствует о проникновении в живопись Константинополя в конце IX — начале X в. свежих веяний, ярко отразившихся в

позднеиконоборческий период в Софии Фессалоникской (мозаики купола), в ранних фресках пещерных церквей Каппадокии и в особенности в миниатюрах Хлудовской псалтири.

Картину развития живописи IX—X вв. значительно дополняет миниатюра. Не говоря уже о специфике этого вида искусства, самые приемы копирования рукописей, применявшиеся в Византии для размножения книг, накладывали особый отпечаток на книжную миниатюру, отличавший ее от монументальной живописи. Как правило, для миниатюры характерна большая приверженность к традиционным формам, связь со старыми оригиналами, созданными иногда за много веков до изготовления копии. Именно поэтому датировки памятников византийской миниатюры, часто не имеющих точного указания на время их возникновения, вызывают большие трудности и подчас колеблются в пределах нескольких столетий. Поэтому использование данных миниатюры для выяснения картины развития живописи требует большой осторожности.

В конце IX столетия (между 867 и 886 гг.) был изготовлен по заказу императора Василия I унциальный кодекс «Слов» Григория Назианзина, хранящийся в парижской Национальной библиотеке (Paris. gr. 510). Кодекс украшен большим числом великолепных миниатюр, занимающих целые листы рукописи. Миниатюры иллюстрируют текст. На некоторых листах они расположены в два ряда и изображают отдельные сцены из священного писания, упоминаемые в тексте. Живописный стиль миниатюр разнохарактерен и свидетельствует об участии в украшении кодекса нескольких художников-миниатюристов. В иконографии евангельских сцен чувствуется использование ранее выработанных образцов древнехристианской и ранневизантийской живописи. Отдельные эпизоды следуют друг за другом без перерыва, сопровождая повествование. При этом одни и те же действующие лица нередко повторяются в тойже картине неоднократно, так как в картине совмещаются различные по времени эпизоды. Фигуры носят тяжеловатый характер. Краски, использованные художником, яркие — пурпурный, голубой, красный цвет встречаются особенно часто. Трактовка отдельных предметов и архитектурного ландшафта не лишена объемности. Вместе с тем бросается в глаза отсутствие единства точки зрения. Так, наряду с прямой перспективой используется обратная (обычная в памятниках ранневизантийской живописи), предоставляющая художнику возможность выявлять крупным планом (независимо от удаленности от зрителя) важные в смысловом отношении объекты (например, блюдо с рыбой в сцене трапезы).

Миниатюра из рукописи парижской национальной библиотеки. Начало XI в.

К числу выдающихся по своим художественным достоинствам миниатюр относится сцена видения Иезекииля (л. 348 об.). Иезекииль изображен на миниатюре дважды. Вверху он внимает голосу бога, внизу — приходит в сопровождении ангела в долину смерти. В исполнении этой миниатюры отчетливо ощущается влияние эллинистической живописи. Мягкие складки одежд, облекающих фигуры Иезекииля и ангела, трактовка гористого пейзажного фона напоминают лучшие образцы позднеантичной эллинистической живописи. Вместе с тем лица лишены одухотворенности, живости и выразительности, фигуры как бы позируют перед зрителем в заученных, застывших позах.

В отличие от миниатюры с изображением видения Иезекииля сцена Преображения Христа, по-видимому, выполнена художником, связанным с иными, более современными течениями в искусстве. Она во многом перекликается и развивает дальше те черты повествовательности и грубоватой выразительности, которые отразились в мозаиках купола Софии Фессалоникской. Очень характерны в этом отношении позы пораженных страхом апостолов Петра, Иакова и Иоанна, отворачивающихся от Христа и оживленно жестикулирующих. Эта миниатюра предвосхищает по своей композиции позднейшие мозаики на ту же тему.

Неоклассический стиль, представленный некоторыми миниатюрами кодекса «Слов» Григория Назианзина, нашел еще более яркое выражение в Парижской псалтири (Paris, gr. 139), имевшей в качестве прототипа рукопись в форме свитка. Миниатюры, украшающие рукопись, в настоящее время составляют, по-видимому, лишь часть первоначального оформления псалтири. Они выполнены на отдельных листах и были присоединенык тексту после его завершения. В них воплотилось в полной мере аристократическое течение столичной живописи, противопоставляемое более живым и выразительным иллюстрациям псалтирей с миниатюрами на полях (типа Хлудовской псалтири). Последние, несомненно, созданы при участии художников, отражающих народные вкусы и течения в искусстве. Каждая из 14 миниатюр Парижской псалтири представляет собой живописную картину, обрамленную в рамку, украшенную геометрическим или геометризованным орнаментом.

Среди замечательных миниатюр этой псалтири — сцена молитвы пророка Исайи. Вся миниатюра выдержана в голубовато-синеватой красочной гамме, тонко сочетающейся с золотом фона. В центре композиции представлен пророк Исайя, внимающий голосу божьему, который изображен в виде нисходящей руки, испускающей на пророка голубой луч. Слева от пророка стоит олицетворяющая ночь женская фигура с синей шалью, усеянной серебряными звездочками. Ночь держит в руках синеватый факел. Справа к пророку направляется младенец (с надписью: «утро») с красным факелом. На золотом фоне мягко выделяются голубовато-серебристые кроны живописно расположенных деревьев. Между ними растут красные цветы. Краски, изящно и мягко падающие складки одежд, олицетворения «ночи» и «утра» в виде человеческих фигур — все в этой миниатюре говорит о художнике, работающем в манере, рассчитанной на изысканный вкус людей, которым близки образы античного искусства. Вместе с тем в ней чувствуется отрыв от современной художнику средневековой среды, от жизни с ее волнениями и страстями. При всей виртуозности исполнения миниатюры псалтири носят какой-то безличный характер.

Увлечение образцами эллинистической живописи сказалось и в некоторых других миниатюрах, например в иллюстрациях к «Териаке» Никандра (Paris, gr. suppl. 1247). Картинки с изображениями людей и зверей нафоне ландшафта кажутся скопированными с помпеянских фресок¹⁹.

К этим памятникам примыкает и превосходное евангелие из Трапезунда, хранящееся в Ленинграде в ГПБ (№ 21). Однако в этом памятнике живописи есть много сходства и с каппадокийскими стенными росписями. Таковы, например, сцены Сошествия в ад, Омовения ног, Уверения Фомы, предвосхищающие иконографию сцен из жизни Христа, использованную позднее в монументальной живописи XI—XII вв. Своеобразной чертой миниатюр этого круга является их стилистически противоречивый характер. Следование эллинистическим традициям в передаче фигур и одежд не мешает художникам отдавать временами дань приемам, типичным для средневековья, с характерной для них условностью изображения отдельных предметов, плоскостностью, отсутствием единой системы перспективных сокращений и т. д. Это отчетливо видно, например, в таком мастерски выполненном памятнике миниатюры, как евангелие Афонского монастыря Ставроникиты (Cod. 43). Великолепные монументальные фигуры евангелистов кажутся созданными ваятелем. Вместе с тем миниатюрист изображает пюпитр, скамью, книгу, подножие по правилам обратной перспективы.