История Византии

Для Романа открылась прямая дорога к трону, но этой цели он мог достичь, только подмяв под себя юного Константина. И вот, при активном содействии патриарха, летом 920 г. в Константинополе был созван синод, который 9 июля окончательно утвердил пересмотренный канонический закон о повторном браке. Закон гласил, что четвертые браки абсолютным образом воспрещались, они наказывались отлучением от церкви, продолжавшимся до тех пор, пока венчавшийся раз и навсегда не отвергнет своего партнера (партнершу). Этот указ не распространялся на действия, совершенные в прошлом, но два последних брака Льва VI осуждались в самых жестких выражениях и законность рождения его сына допускалась неохотно, из милости. Не прошло и месяца, как Зоя была обвинена Романом в попытке отравить его. Этого было достаточно, чтобы определить ее судьбу раз и навсегда. Снова ей остригли волосы, снова она была вынуждена облачиться в грубое одеяние монахини, и вновь массивные врата монастыря Св. Евфимии захлопнулись за вынужденной идти в заточение сестрой Анной.

У Романа оставался теперь последний недруг. Наставник Константина Феодор, сыгравший решающую роль в восхождении Романа к вершинам власти, теперь увидел, что его подопечный оказался в таком же положении, что и ранее: Роман, как и Лев Фока, проявил себя своекорыстным. Отношение Феодора к Роману резко изменилось, и тот вскоре осознал, что его бывший союзник стал его врагом. Феодор был арестован по обвинению в организации заговора и сослан на свою родину, в северо-западную Анатолию.

С его отбытием Константин потерял последнего настоящего друга. Теперь он являлся лишь пешкой в руках тестя, которого через несколько дней после своего пятнадцатого дня рождения он покорно назначил цезарем. Менее чем через три месяца, 17 декабря 920 г., произошла кульминация поразительной карьеры Романа Лакапина — возложение Константином на его голову императорской диадемы. Теоретически, конечно, Константин продолжал оставаться верховным императором, но уже через год портрет Романа начал занимать почетное место на византийских монетах. Для подавляющего большинства жителей империи отречение от престола молодого Порфирогенета являлось только вопросом времени.

О начальном этапе жизни Романа Лакапина — или, как нам теперь надо его называть, Романе I — мы знаем совсем мало. Его отец, известный своим современникам под именем Феофилакта Невыносимого, был армянским крестьянином, которому однажды посчастливилось спасти жизнь Василию I в бою с сарацинами. Этим он заработал себе место в императорской гвардии, но предоставил своему сыну возможность самому делать карьеру. Родившийся примерно в 870 г., Роман поступил на императорскую службу, и ему, по-видимому, не исполнилось еще тридцати лет, когда он был назначен стратегом Самосской фемы. В 912 г. он сменил Гимерия на посту друнгария — верховного адмирала.

К моменту восшествия Романа на престол его жена Феодора родила ему по меньшей мере шестерых детей, а до ее смерти в 923 г. она родила еще двоих. Из четверых сыновей к концу 924 г. троих Роман произвел в соправители императора; самый младший, Феофилакт, был евнухом — ему уготовили карьеру в патриархате.

Подобно соплеменнику Василию I новый император стремился основать династию. Чем он отличался от своего предшественника, так это относительной мягкостью характера. Роман Лакапин в полной мере использовал хитрость и обман, но не был ни грубым, ни жестоким. При живом Константине Багрянородном у императорского дома Лакапина едва ли могло быть сколько-нибудь продолжительное будущее, и, принимая в расчет хрупкое здоровье мальчика, того было бы легко отравить: Василий в этом случае не колебался бы. Роман мог сделать все, что угодно, дабы устранить молодого императора, но он не тронул его и пальцем.

Однако у Константина и без того было несчастное детство: рано умер отец, мать поносили как наложницу и дважды ссылали, его самого постоянно обвиняли в незаконнорожденности, и ему приходилось молчаливо смиряться с постепенным устранением всех тех, кому он мог довериться. Среди огромной и в основе своей враждебной к нему семьи Константин был одинок, нежеланен и нелюбим. К счастью, его физическая слабость компенсировалась наличием живого ума и творческими способностями: по-видимому, он являлся талантливым художником, а его интеллектуальная любознательность не знала границ. Константин проводил целые часы, изучая сложные хитросплетения византийского придворного церемониала, — его исчерпывающая работа «De Ceremoniis Aulae Byzantinae» [52] остается для нас самым ценным источником в этой области.

52

«О церемониале византийского двора» (лат.).

Он не предпринимал никаких попыток утвердиться во власти. Когда его, имевшего статус верховного императора, Роман отодвинул в сторону; когда в мае 921 г. тесть возвысил своего старшего сына Христофора до уровня еще одного соправителя; когда четыре года спустя он возвысил до того же положения двух других своих сыновей, что привело к нелепой ситуации одновременного правления пяти императоров; даже когда в 927 г. Роман провозгласил, что выше Христофора находится только он сам, низведя таким образом Порфирогенета на третье место, — ни в одном из этих случаев Константин не проронил ни слова протеста, хотя каждый раз чувствовал себя глубоко уязвленным. Константин знал, что у него есть одна главная обязанность — выжить.

За пределами империи основную проблему для Романа представляла Болгария. С момента восшествия на престол он делал все для восстановления добрососедских отношений, но Симеон не хотел принимать никаких условий, в которых не было бы оговорено отречение Романа, так что военные действия продолжались. В 919 г. Симеон дошел на юге до самого Геллеспонта; в 921 г. в пределах видимости были уже стены Константинополя. В 922 г. он добрался до европейского берега Босфора, подверг разграблению область, примыкающую к Истинье, и сжег один из самых любимых дворцов Романа в Пигах. В 923 г. Симеон вновь захватил Адрианополь. Но ни одна из этих маленьких побед не приблизила его к заветной цели: со стороны суши Константинополь оставался неприступным.

В 924 г. Симеон замыслил решающий приступ — на этот раз со стороны моря. У него самого не было флота, но он договорился с правившим в Северной Африке халифом из династии Фатимидов о том, что корабли последнего окажут болгарам поддержку. Однако Симеон не знал, что византийцы тайно подкупили халифа, и, когда в разгар лета 924 г. Симеон повел армию по меньшей мере уже в десятый раз во Фракию, он, к удивлению своему, не обнаружил в Мраморном море никаких кораблей. И князь, вместо того чтобы осуществить очередное опустошение прилегающей области, решил вновь встретиться со своим старым другом патриархом Николаем.

Опять престарелый патриарх проделал путь в болгарский лагерь, однако на этот раз он нашел князя менее расположенным к общению: Симеон был заинтересован в переговорах только с первым лицом государства, о чем и сообщил Николаю.

Император не имел возражений. Он всегда предпочитал переговоры ведению боевых действий. Но и Роман, и Симеон хорошо знали, что произошло на встрече Крума и Льва V столетие назад. Так что в Космидии, в северной оконечности бухты Золотой Рог, соорудили большой мол и на нем установили поперечное ограждение. Симеон должен был приблизиться со стороны суши, Роман — со стороны моря; между ними пролегал бы барьер.

Встреча произошла 9 сентября, в четверг. Симеон появился при полном параде; император, который принес с собой самую священную реликвию города — мантию Пресвятой Девы, выглядел задумчивым и подавленным. Последний в типично византийской манере прочел своему недругу проповедь, воззвав к лучшей, христианской стороне души Симеона. Роман кротко просил о заключении мира. Он был всего лишь сыном армянского крестьянина, тогда как Симеон мог похвастаться знатной родословной, восходящей как минимум к грозному Круму, а возможно, и к еще более выдающимся деятелям. Но Роман говорил от лица тысячелетней Римской империи, по сравнению с которой Болгария была всего лишь княжеством-парвеню, населенным полуцивилизованными варварами. Это было во всех отношениях мастерское выступление, и оно возымело успех. Детали условий, выдвинутых самим Романом, были вскоре урегулированы. К увеличившейся дани прибавился ежегодный дар, включавший в себя сотню богато расшитых шелковых одеяний. Взамен Симеон уходил с имперской территории, включая захваченные им крепости на Черноморском побережье.

По окончании переговоров Симеон молча отошел от заграждения, вскочил на коня и отправился в свои пределы. Более он никогда не вторгался на имперскую территорию. К этому времени ему было за шестьдесят, Симеон просидел на троне более тридцати лет. Никогда более он не мечтал уже о том, чтобы править в Константинополе, и присвоение им самому себе в 925 г. титула василевса римлян и болгар выглядело поступком не государственного мужа, а дерзкого мальчишки. Как довольно холодно заметил Роман, Симеон может именовать себя халифом Багдада, если у него есть такое желание. В следующем году Симеон в конце концов заявил о независимости болгарской церкви, возвысив своего архиепископа до уровня патриарха. Николай пришел бы от этого в ужас, но он к тому времени был уже мертв, а никого более данное событие, по-видимому, не озаботило. Симеон сам вскоре умер. Это случилось 27 мая 927 г., ему было шестьдесят девять лет.