История Византии
Шрифт:
Мятеж распространялся по городу со сверхъестественной быстротой, и, по мере того как он наращивал темп, стала проглядывать руководящая рука Василия, побочного сына Романа Лакапина. По-видимому, в целях защиты интересов своих старших, законных, сыновей Роман повелел кастрировать его еще в детском возрасте; Василий между тем оказался весьма умным человеком и на протяжении длительного времени играл важную роль в государственных делах. При первых признаках восстания он собрал своих слуг и первым делом разослал во все концы города людей, которые должны были возвещать о скором прибытии нового императора, а затем направил толпу ко дворцу Вринги. Там было разграблено все, что имело хоть какую-то ценность, а сам дворец сожжен дотла. После этого грабежи и пожары распространились повсеместно. Только три дня спустя Василий
Наконец в воскресенье, 16 августа 963 г., Никифор Фока был готов вступить в столицу. Вместе с Василием они поднялись на борт императорского дромона, который переправил их через пролив, повернув немного на запад, ко дворцу в Евдоме, стоявшему прямо за сухопутными стенами, у их южной оконечности. Тут Никифор Фока облачился в парадную форму одежды, надел золотой нагрудник, взобрался на огромного белого боевого коня и проехал на нем через весь город к собору Св. Софии, где в присутствии двух мальчиков-императоров патриарх Полиевкт возложил василевсу на голову диадему.
Никифор Фока был невысок ростом, имел широкие плечи, грудь колесом и черные, курчавые, необыкновенно длинные волосы; на смуглом обветренном лице под густыми бровями располагались маленькие темные глазки. Этого человека отличали моральная цельность и проницательный, хотя и ограниченный ум. Он был неподкупен, невосприимчив к лести и тверд как кремень, но в то же время безжалостен и жесток, а иногда проявлял мелочность и алчность. На протяжении многих лет Никифор не ел мяса, не искал любви женщин, спал во власянице и ежедневно проводил несколько часов в молитвах. Хотя ему было уже за пятьдесят, его жизненная энергия ничуть не ослабла и он начал вживаться в свою новую роль, исполненный энтузиазма.
Первым делом Никифор Фока озаботился судьбой Вринги, которого сослал на его родину, в дикую Пафлагонию. Своему отцу Варде он даровал титул кесаря; его брат Лев стал куропалатом и начальником охраны дворца; Иоанн Цимисхий был утвержден в должности доместика схол — главнокомандующего армии в Анатолии.
Оставалась еще Феофано, без которой он, возможно, провел бы оставшуюся часть своей жизни в Сирии — сражаясь с сарацинами. Первое действие, совершенное Никифором в отношении императрицы, оказалось весьма удивительным: он отослал ее из дворца в старую крепость Петрион, находившуюся на северном берегу бухты Золотой Рог. Феофано пробыла там более месяца.
Никифор в это время занимал императорские апартаменты, а 20 сентября он венчался с ней в дворцовой церкви Неа.
Очевидной целью временной высылки Феофано было соблюдение приличий, хотя Никифор мог бы для нее найти и более удобное жилище. Многие в Византии их брак комментировали следующим образом: Никифор, будучи ослеплен красотой императрицы, страстно влюбился в нее. Нетрудно понять, как возникла эта идея. Сюжет, в котором грубый, несгибаемый полководец в летах неожиданно теряет голову из-за прекраснейшей — и порочнейшей — женщины своего времени, слишком эффектен, чтобы ему не поддаться. Но могло ли дело обстоять подобным образом? Ведь Никифор был глубоко религиозным аскетом, который после смерти своей первой жены дал обет воздержания. Мог ли он в действительности оказаться таким влюбчивым? Не являлся ли этот брак просто пунктом соглашения, заключенного между ними? Для Феофано речь могла идти только об этом, последнем варианте. Роскошная молодая женщина, к тому же императрица, после счастливого, хотя и короткого брака с исключительно обаятельным Романом вряд ли испытывала какие-то чувства, кроме отвращения, к непривлекательному пуританину, который был старше ее более чем вдвое. Что касается Никифора, то здесь мы не можем высказываться столь же уверенно. Во всяком случае, не столь уж редки случаи, когда убежденный холостяк неожиданно оказывался сбит с ног волной страсти. И поведение Никифора в тот момент, когда законность их брачного альянса была поставлена под вопрос, позволяет предположить, что он действительно любил свою молодую жену до безумия.
Патриарх Полиевкт первоначально не высказывал никаких возражений против их супружеских уз; но, когда к концу
венчальной службы Никифор в одиночку приблизился к центральной двери иконостаса, чтобы — в соответствии с традицией — поцеловать находившийся за ней главный престол, патриарх с поднятой рукой выступил вперед. Разве император не знает, спросил Полиевкт, о епитимье, налагаемой церковью на всех, кто заключает второй брак? Спустя один полный год Никифор вновь может быть допущен в алтарную часть, до этого же времени она будет оставаться закрытой для него. Василевс согласился с этим постановлением, но никогда так и не простил Полиевкту нанесенного оскорбления.Но это было еще не последнее несчастье, предуготованное императорскому браку. Несколько дней спустя дворцовый священник Стилиан оказался достаточно безрассуден, чтобы упомянуть о том, что Никифор приходился крестным отцом одному из детей Феофано. Согласно церковному закону это обстоятельство ставило Никифора и Феофано в абсолютно запрещенную степень родства, и если бы оно было подтверждено, то их брак пришлось бы признать потерявшим законную силу. И вновь патриарх не выказал колебаний: закон есть закон, и ему следовало повиноваться. Он предложил Никифору простой выбор: тот должен либо отвергнуть Феофано, либо подвергнуться церковной анафеме навечно.
Не люби Никифор Феофано, он мог бы спокойно выбрать первый вариант, что одновременно означало бы ссылку императрицы в женский монастырь: это вернуло бы к нему церковное расположение и заодно избавило бы его от ненужного брака без всяких угрызений совести за нарушенную договоренность. Но он не повиновался. Вместо этого Никифор созвал собрание и пригласил всех епископов, присутствовавших в то время в Константинополе, — к счастью, некоторые из них как раз прибыли в столицу, чтобы снискать расположения нового императора. Они послушно заключили, что рассматриваемый закон был провозглашен во времена правления Константина V (и, таким образом, от его имени), который являлся осужденным еретиком. Соответственно данный указ нельзя считать действительным.
Брак выстоял. Но не в глазах патриарха, повторившего свой ультиматум. И хотя Никифору грозило отлучение от церкви — что означало полный разрыв в отношениях между церковью и государством, — он все же отказывался повиноваться. Его глубоко религиозная душа явно пребывала в опасности, но Никифор так и не оставил Феофано.
Наконец он сам нашел приемлемое решение. Несколько дней спустя Стилиац засвидетельствовал, что никогда не говорил, будто Никифор являлся крестным отцом ребенка Феофано, а если и сказал что-то подобное, то лишь по причине плохой памяти. Потом привели старого Варду, и тот дрожащим голосом подтвердил, что ни он, ни его сын не приходились крестными отцами никому из детей Феофано.
Полиевкт, столкнувшись с двумя явными лжесвидетельствами, понял, что его карта бита. Престарелый кесарь пользовался не только уважением, естественно выказываемым отцу императора, но и был популярен в народе сам по себе; к тому же, стоя одной ногой в могиле, он, можно сказать, находился вне пределов досягаемости патриарха. Полиевкт сдался.
Для Никифора II война против сарацин явилась, по сути, крестовым походом. Даже любовь к Феофано не могла удержать императора от исполнения своего долга, и в 964 г. он возобновил наступление. Летом 965 г. был отвоеван Тарс, плацдарм мусульман для их ежегодных вторжений в Киликию. От Тарса совсем недалеко плыть до Кипра. С 668 г., когда относительно судьбы острова был заключен договор между Константином IV и халифом Абдул-Маликом, Кипр перешел под совместное управление империи и халифата. Летом 965 г. состоялась масштабная высадка имперских вооруженных сил на остров, и Кипр стал византийской фемой.
По мере распада халифата Аббасидов наблюдалась все большая деморализация его населения. Сайф эд-Даула Алеппский так никогда толком и не оправился после того, как его дворец оказался разрушен и был осуществлен фактический захват его столицы; частично парализованный после апоплексического удара, он умер в 967 г. в возрасте пятидесяти одного года. Более не существовало серьезных препятствий для продвижения Никифора, и Алеппо стал имперским вассалом и протекторатом. А в 969 г., через 332 года, древний город Антиохия, имевший собственный патриархат, вновь перешел в руки христиан.