История всемирной литературы Т.1

К Стране без возврата, Земле великой,

Иштар, дочь Сина, обратила мысли.

Обратила дочь Сина свои светлые мысли

К дому мрака, жилищу Иркаллы,

Откуда входящему нет возвращенья,

К пути, откуда нет возврата,

Где жаждут напрасно вошедшие света,

Где пища их — прах, где ода их — глина,

Где, света не видя, живут во мраке,

Одеты, как птицы, одеждою крыльев,

На дверях и засовах стелется прах.

И так почти всегда: схематизму шумерских памятников противостоит лаконизм вавилонских, и, отбрасывая все лишнее, вавилонские авторы добиваются большего стилистического разнообразия и красочной разработки отдельных эпизодов. То же касается и характеристики героев: обобщенные персонажи шумерских сказаний сменяются образами более индивидуализированными, и эта индивидуализация, как правило, достигается более четким и развернутым описанием их поступков и мотивов действий.

Для усиления художественной характеристики персонажа продуманно и сознательно употребляются разнообразные тропы, постоянный эпитет становится способом выражения поэтической мысли, прием параллелизма, неотъемлемая часть древневосточной поэзии, прочно занимает свое место среди набора художественных средств вавилонской поэзии.

Более свободная в своих выразительных средствах вавилонская литература может решать и более сложные задачи идейного характера.

С развитием религиозных и этических доктрин каждое произведение несло определенную идеологическую окраску. Не случайно лейтмотивом эпосов об Адапе и Гильгамеше стала горькая мысль: бессмертие — удел богов, людям все равно не достигнуть его; не случайно к эпосу о Гильгамеше добавляется двенадцатая таблица о жизни в подземном царстве с последовательно проведенной идеей: исполняй культы, и за это, только за это, воздастся тебе. Усиление влияния религии, упрочение царской власти сказалось на том, что многие произведения вавилонской литературы, например многочисленные гимны к богам, стали недвусмысленными выразителями официальной идеологии и внушали читателю или слушателю смирение перед богом и покорность царю. Но наряду с ними и в противовес им возникает литература, отразившая если не оппозиционные, то, во всяком случае, независимые устремления вавилонского общества, его не укладывающиеся ни в какие догмы духовные запросы.

Именно в вавилонской литературе появляется философский пессимистический «Разговор господина и раба», признающий право на существование противоположных воззрений, появляется лукавый бедняк, сумевший обмануть градоначальника, появляется, наконец, Гильгамеш, который попытался не поверить мудрому, но равнодушному совету богов смириться и дерзнул подвергнуть сомнению неизменность их решения о сроках человеческой жизни.

Здесь важен даже не самый факт появления таких воззрений (они могли существовать, да и безусловно существовали в шумерский период), для нас важно, что они начали проникать в литературу письменную.

Таким образом, если шумерская литература отразила в первую очередь процесс становления литературы, процесс приспособления традиционных устных жанров к требованиям письменной литературы, то вавилонская литература закрепила этот процесс и пошла дальше. Ей было от чего отталкиваться, и она могла свободнее ставить и разрешать новые, более сложные задачи как в области идеологии, так и в вопросах совершенствования собственно литературной формы.

*ГЛАВА 3.*

ХЕТТСКАЯ И ХУРРИТСКАЯ ЛИТЕРАТУРЫ(В. В. Иванов)

ВВЕДЕНИЕ

История Древнего Ближнего Востока во II тыс. до н. э. в значительной мере определяется соперничеством двух народов — хеттов, обитавших в центре Малой Азии и объединившихся в могущественное Хеттское государство в XVIII в. до н. э., и хурритов, составлявших со второй половины III тыс. до н. э. основную часть населения Северной Месопотамии и Северной Сирии. Уже в XVII в. до н. э. продвижение хеттов на юг, в Сирию, привело их к столкновению с хурритами и к воздействию хурритской культуры на хеттскую.

Особенно заметным это воздействие становится в период Нового царства (XIV—XIII вв. до н. э.), когда вырастает удельный вес южных областей Малой Азии со смешанным хурритским и лувийским населением в составе Хеттского царства. В этих областях складывается монументальное изобразительное искусство, повлиявшее, в свою очередь, и на искусство столицы хеттов Хаттусаса (ныне Богазкей, около 100 км от Анкары). Крупнейшим памятником, отразившим это влияние, является скульптурная галерея Язылыкая. Храм Язылыкая использовался хеттскими царями Нового царства для заупокойного культа их династии, имевшей хурритское происхождение. Царицы этой династии носят хурритские имена, а цари — двойные имена (хурритское — от рождения, хеттское — по восшествии на престол).

В архиве хеттских царей в Богазкее найдены копии древнехурритских текстов, упоминающих аккадского царя Саргона Аккадского I (с которым себя сравнивает Хаттусилис I (ок. 1650—1620) в летописном рассказе о походе к Евфрату) и, по-видимому, воспроизводящих реальные исторические события, а также более поздняя хурритская версия сочинения о царях Аккада и хурритская версия аккадской поэмы о Гильгамеше. Вероятно, с этими памятниками месопотамской литературы хетты познакомились через посредничество хурритов (переведенный с хурритского эпос о Гильгамеше в хеттской сокращенной версии переделан так, что на первый план выдвинуты события, происходившие на территории Северной Сирии, интересовавшей хеттов и хурритов). В архиве Богазкея найдены и оригинальные хурритские поэтические произведения. О значимости живой хурритской (и тесно с ней связанной лувийской) литературной традиции в новохеттский период свидетельствует то, что согласно списку лиц, обслуживающих один из храмовых центров литературной и музыкальной деятельности в Хаттусасе, из общего числа 208 слушателей 10 было «певцами, певшими по-хурритски» (т. е. рапсодами, исполнявшими хурритские поэтические сочинения с музыкальным сопровождением), тогда как «писцов на дереве» (писавших иероглифами, которые применялись для записи лувийских и — в Язылыкая — хурритских текстов) было 33, а писцов клинописных (хеттских) текстов — всего 19.

Одним из замечательных достижений современной науки о древнем Востоке является осуществленная в 70-е годы нашего века дешифровка клинописной системы музыкальной записи, впервые выработанной для аккадских музыкальных сочинений, а затем развитой хурритскими писцами и музыкантами. В архиве северосирийского древнего международного порта Угарита (современное Рас-Шамра) найдена клинописная таблица, содержащая запись слов и музыки хурритской обрядовой песни, связанной с ритуалом обеспечения плодородия. В хурритском тексте чередуются пятисложные, семисложные и девятисложные строки. Эта древневосточная традиция непосредственно повлияла на греческую музыку и поэзию. Воздействие могло происходить как в самом Угарите, где среди других кварталов был и микенский греческий, так и благодаря длительному многовековому общению микенских греков-ахейцев государства (Аххиявы среднехеттских и новохеттских исторических сочинений) с хеттами, бывшими проводниками той же традиции. Поскольку есть основания предполагать влияние хеттских эпических сочинений, переведенных с хурритского, на греческий эпос, хеттскую литературу можно рассматривать как мост между античной литературой и хурритской, выступавшей в качестве ответвления древней месопотамской культурной традиции.

Вместе с тем хурритская литература была тесно связана с египетской, о чем свидетельствует дословное совпадение целых эпизодов хурритских мифологических поэм, переведенных на хеттский язык, с египетскими мифологическими текстами. По отношению к Египту, по крайней мере периода XV в. до н. э., хурритское влияние на религию бесспорно. В магических египетских ритуалах времени Аменхотепа III (рубеж XV—XIV вв. до н. э.) и в некоторых других надписях упоминается хурритская воительница на лошади Иштар Шаушка (по мнению многих ученых, ее образ лег и в основу греческой легенды об амазонках). Любопытно, что именно в этот период заключаются на протяжении трех поколений династические союзы фараонов с дочерьми царей хурритского государства Митанни, а несколько позднее предполагался брак вдовы фараона с хеттским царевичем, о чем подробно повествует летопись первого хеттского царя Нового царства Суппилулиумаса, до того воевавшего с Египтом. Амарнский период (конец XV в.) был не только временем, когда в Египте утвердилась религия поклонения Солнцу, некоторыми специфическими деталями напоминавшая современные ей хурритские и хеттские религиозные представления, но и периодом оживленной дипломатической переписки Египта с другими странами Ближнего Востока. В архиве эль-Амарны, где сохранилась эта переписка, было найдено и письмо фараона правителю Арцавы — южной лувийской области Малой Азии, в среднехеттский период отделившейся от Хеттского царства. В этом письме, написанном по-хеттски, говорится о предполагавшемся дипломатическом союзе Египта и Арцавы.

В том же египетском архиве найдено большое письмо царя Митанни фараону, написанное на хурритском языке и долгое время остававшееся главным подспорьем при изучении этого языка. Но ни это письмо, ни другие хурритские документы, найденные на территории Митанни и смежных областей Месопотамии и Сирии, по большей части не имеют существенного литературного значения (исключения составляют, кроме упомянутой песни из Угарита, древние заклинания из Мари, продолжавшие старую месопотамскую традицию). Поэтому основным источником исследования обширной хурритской литературы — одной из великих литератур Древнего Востока — остается архив Богазкея, прежде всего найденные в нем хеттские переводы и переложения хурритских сочинений, исследование оригиналов которых (в тех редких случаях, когда они сохранились) началось в самые последние годы по мере постепенного продвижения в понимании хурритского языка. Но хеттские переводы иногда представляют собой лишь сокращенный пересказ: так, хурритская поэма «Песнь о Божественном Кесси, отце гор» состояла более чем из 14 клинописных таблиц (каждая таблица соответствует многим страницам современного издания), тогда как хеттский пересказ — это просто сухое изложение содержания поэмы (или ее части), занимающее всего лишь несколько десятков строк. Окончательное представление о хурритской литературе сложится лишь тогда, когда интенсивно ведущиеся в последние годы исследования разных диалектов хурритского языка позволят читать и понимать подлинники, с которых сделаны хеттские переводы.