История всемирной литературы Т.2

Не вышел прок из вас, как видно:

От бога отреклись бесстыдно

Один, второй и третий раз —

Столь мало веры было в вас!

Уж вам-то вовсе не под стать

В раю у бога пребывать!

Догматическим разглагольствованиям святых простой мужик противопоставляет находчивость и остроумие, простодушие и смелость, а также чувство справедливости и добропорядочности, доброты и сердечности:

Покамест на земле я жил,

Я человеком добрым слыл.

Не прогонял голодных прочь я,

Дверь открывал им днем и ночью,

У очага обогревал,

До самой смерти призревал,

Молил упокоенья праху.

Давал я нищим хлеб, рубаху —

Все, в чем имел нужду бедняк.

Иль грешник поступает так?

(Перевод С. Вышеславцевой)

Наряду с духовенством, фаблио высмеивает глупых богатых горожан, которых легко обмануть, так как они слишком самоуверенны и ограниченны; высмеивает своден, наживающихся на пороках общества («Обере, старая сводня»); обманутых мужей, слишком доверяющих своим женам («О женских косах», «Горожанка из Орлеана» и др.). Зачатки социальной сатиры переплетаются в фаблио с бытовым юмором, с моралистическими мотивами, толпа персонажей фаблио становится все шире, в ней мелькают и рыцари, и шарлатаны-врачи, и пройдохи-слуги, и сутяги-плебеи из города. Становитсяпредметом насмешки и мужик, и порой насмешки довольно злой: характерное средневековое презрение горожанина к мужику дает себя знать достаточно резко и в фаблио. Но все же этот осмеянный мужик-дурак, даже и рогатый, даже и битый, чаще всего выходит победителем из несложных ситуаций фаблио. В подавляющих случаях в фаблио побеждают именно его мораль, его смех. И это самое главное. Уже сама среда фаблио противостоит аристократической среде куртуазной литературы, тем более это относится к герою фаблио — тому во многом демократическому персонажу, о котором шла речь выше. В поздних фаблио XIII в. появляется и прямо презрительное отношение к господам, к их забавам, к их дурачеству, каким выглядит для народа и для степенных горожан куртуазия и ее ритуалы.

Но неверно было бы видеть в фаблио только сатирико-юмористический бытовой жанр, контрастирующий с куртуазной литературой. Важно заметить и оценить то поучительное дидактическое начало, которое нередко звучит в фаблио. Это не только народная мораль, но и мораль духовных кругов, использующих народную сатиру, даже и направленную против них, для очистки все более падающих нравов церкви. Проникает в фаблио и мораль традиционной дидактической литературы на латинском языке. Теперь она появляется в обличье родного языка и представлена в смешных притчах, что делает дидактику гораздо более действенной и доходчивой. Особенно важно подчеркнуть новые средства характеристики действующих лиц, к которым обращается фаблио. Поразительно скромными средствами там четко обрисовываются типы общества XII—XIII вв., что было чуждо рыцарскому роману. Типологизирующее изображение социальных кругов в фаблио связано с бытовым, реальным фоном действия, разыгрывающегося в деревенской избе, на городской площади, в жалкой деревенской церквушке, в поле. Но также — и в доме богатого горожанина и в рыцарском замке. Пафос фаблио — повседневная жизнь крестьянина и горожанина, его и моральные, семейные и хозяйственные заботы. Какой контраст по сравнению с миром, в котором действует Роланд или Ланселот! И какие перспективы открываются перед этим нехитрым, грубоватым повествованием о простых людях, о буднях XII—XIII вв.

Если в литературе рыцарства перед нами были характеры и поступки, заведомо выходившие за рамки обыденного, — чрезмерная храбрость, всепоглощающая любовь, чрезвычайные опасности и приключения, то в фаблио тоже немало преувеличенного. Но здесь это чрезмерная жадность, непроходимая тупость, неслыханные сластолюбие, трусость, бахвальство, нечистоплотность, садизм.

Любовные делишки героев описываются в фаблио особенно охотно. Среди участников этих любовных похождений, о которых рассказано увлекательно, откровенно, подчас даже грубо, едва ли не на первом месте — всевозможные служители церкви. Они рады приволокнуться за доверчивыми хорошенькими горожанками и наставить рога их незадачливым мужьям. И хотя такие шалости далеко не всегда сходят с рук всем этим кюре, капелланам, клирикам, монахам (например, фаблио «Поп в ларе из-под сала»), нередко мораль подобной веселой повестушки констатирует находчивость и сластолюбие распутных женщин, как, например, в фаблио «О том, как виллан возомнил себя мертвым»:

Но говорю вам в заключенье,

Что верить женщине столь слепо —

И безрассудно и нелепо.

(Перевод С. Вышеславцевой)

Во французских фаблио лишь иногда звучала нотка осуждения женщин, этого «сосуда порока», которая будет доминировать во многих памятниках литературы города на исходе Средневековья. Наоборот, в ряде фаблио — и они составляют весьма заметный пласт — отстаиваются права истинной любви, любви вопреки сословным и религиозным взглядам.

Лист рукописи фаблио «О виллане и его жене»

XIII в. Париж, Национальная библиотека

В «Лэ об Аристотеле» Анри д’Андели (несмотря на название, всей своей стилистикой это произведение примыкает к жанру фаблио), рассказав о том, как возлюбленная Александра Македонского нехитрыми приемами сумела увлечь сурового философа и тем самым доказать ему неодолимую силу любовного чувства, заключает:

Тот, в ком рассудка есть частица,

Пускай надеждою не льстится

Сердца влюбленных укротить

И от любви нас отвратить.

Ссылаясь на ее напасти.

Нет над любовью нашей власти, —

Разлука с милой лишь измучит,

И все ж любовь свое получит!

(Перевод В. Дынник)

Отстаивая права любви, авторы фаблио четко проводили грань между подлинным чувством, заставляющим влюбленного идти на риск, оказываться в смешном положении, вызывать издевки и хулу, и низменным сластолюбием. Если подлинные любовники вызывают у авторов одобрение, хотя они и идут на мошенничество, обман, всякие уловки, то похотливые блудодеи решительно осуждаются. В этом отношении уместно сопоставить два таких произведения, как «О сером в яблоках коне» Гугона Леруа из Камбре (он был, между прочим, также автором ряда дидактических сочинений и парафразов молитв) и фаблио «Кошель ума» некоего Жана из Обепьера.

В первом рассказывается о страстной любви бедного рыцаря к дочери богатого и могущественного феодала. Отец девушки не соглашается отдать дочь за бедняка, у которого и все-то имущество — старый, полуразвалившийся замок, дедовское оружие да добрый конь. Дядя юноши сначала не против отказать племяннику свои богатые угодья, но затем решает сам обзавестись молодой красавицей-женой. При подобной ситуации в романе или лэ юный рыцарь силой оружия (или, на худой конец, волшебных чар), но добыл бы себе невесту. В фаблио иначе: с юмором описанная ночная кавалькада, продирающаяся сквозь лесные чащобы к сельской часовне, где состоится венчание, сбивается с пути, и девушка попадает в замок своего возлюбленного. Местный капеллан венчает их на скорую руку, и кичливому феодалу не остается ничего иного, как признать брак дочери. Здесь любовь побеждает, но лишь благодаря неожиданному стечению обстоятельств.

В фаблио «Кошель ума» жена легкомысленного купца терпением, преданностью и храбростью отвращает мужа от его пагубного влечения к распутным девкам. В результате купец убеждается, что по-настоящему, бескорыстно любит его преданная жена, что же касается зазнобы, то она любит лишь дорогие подарки и звонкую монету. Фаблио заканчивается осуждением продажных потаскух и прославлением честных жен:

Сильна любовь жены законной,

Свежа, как плющ вечнозеленый.

Зачем сомнительных утех

Искать вам у милашек тех,

Чьи ласки лживы и бесчинны,

Да и позорны для мужчины?

А как жадны такие крошки!

Они жадней шкодливой кошки.

Вы помощи от них не ждите,

Хоть на глазах у них горите.

От этих кралей много бед,