История всемирной литературы Т.4

«Повесть о Савве Грудцыне» часто называют первым русским романом. Сюжетное развитие ее, действительно, во многом напоминает сюжетное развитие романа, для которого характерны известная психологичность, наличие душевного развития и бытовая конкретизированность. Однако признать эту повесть первым романом мешает ряд ее традиционных особенностей, и в первую очередь традиционность и невыразительность стиля, отсутствие индивидуальных речевых характеристик и пр.

Дальнейший этап развития русской литературы представляет собой «Повесть о Фроле Скобееве».

Перед нами плутовская новелла с главным героем — ловким плутом и обманщиком Фролом Скобеевым. В повести нет ни нравоучения, ни торжества добродетели, ни строгого разделения действующих лиц на добрых и злых. Здесь интерес повести сосредоточен на проделках бесшабашного героя, решившего во что бы то ни стало жениться на дочери стольника Нардина Нащокина. Было бы неправильным слишком детализировать характеристики отдельных персонажей этой повести: характеры повести не отличаются сложностью. Автор придал своим действующим лицам только те черты, которые определяют назначенные им роли в цепи приключений и проделок повести. Именно в этих приключениях и проделках главное. Герой повести вовсе не «новый человек» — это плут, так как сама повесть плутовская. Героиня повести идет навстречу плутням главного героя, и ее смелое поведение — не более чем податливость на эти плутни. В повести резко проступают веяния Нового времени, но они не в новых характерах героев, которые оказываются слишком мелкими и ничтожными, чтобы представлять своими персонами новую эпоху, а в новых критериях занимательности, в новом отношении к чтению, в полной секуляризации повествования и в появлении нового типа автора, пишущего для удовольствия своих читателей, и нового типа читателя, не ставящего никаких «серьезных» целей своему чтению.

Новое не в том, что появились в XVII в. смелые плуты вроде Фрола Скобеева и смелые, под стать этим плутам, дочки Аннушки, а в том, что действующие лица литературного произведения перестали изображать идеальных персонажей, образцы для подражания. Авторы выбирают действующих лиц из обычных, рядовых людей и не ставят им никаких нравоучительных заданий. Действующие лица не представляют уже собой какую-то идеологию, не выражают идей и никому не подают пример поведения. Их задача — участвовать в приключениях, в развитии сюжета. Но самое замечательное в «Повести о Фроле Скобееве» — это полнейшее изменение стиля повествования, отказ от традиционных литературных способов повествования. Стиль повести — стиль деловой прозы. Автор дает показания в суде в большей мере, чем пишет художественное произведение. В повести почти нет привычных литературных приемов. Она нигде не стремится к литературной возвышенности. Перед нами непритязательный рассказ о занимательных событиях. Но в повести есть уже живой, разговорный язык, и этим она существенно отличается от «Повести о Савве Грудцыне».

ЛИТЕРАТУРА БАРОККО И СИМЕОН ПОЛОЦКИЙ

Вопрос о том, было ли или не было барокко в русской литературе XVII в. и каким был его характер, вызывает большие споры в науке и перекинулся далеко за пределы нашей страны.

Первый, кто писал о русском барокко XVII в., был Л. В. Пумпянский. В его статье «Тредиаковский и немецкая школа разума» был впервые применен самый термин «барокко» в отношении русских литературных явлений конца XVII — начала XVIII в. (хотя этот термин Пумпянский и употреблял с большой осторожностью) и установлены многие факты связей русской литературы с так называемой Второй силезской школой — представительницей немецкого барокко.

Наиболее полно русское барокко XVII в. было исследовано и охарактеризовано И. П. Ереминым, а наиболее широко применяет термин «барокко» к русской литературе XVII в. венгерский ученый А. Андьял. Наконец, наиболее теоретично был поставлен вопрос о барокко в России XVII в. чешской исследовательницей древней русской литературы С. Матхаузеровой.

Каковы же, с нашей точки зрения, особенности русского барокко XVII в. в целом, без разделения его на отдельные искусства?

Барокко, как известно, определяется не только совокупностью формальных признаков, но и своей историко-культурной ролью, своим положением между Ренессансом и классицизмом. Однако русское барокко не имело предшествующей ему стадии Ренессанса. В России не было подлинного Ренессанса. Были только отдельные элементы Ренессанса, хорошо выявленные в исследованиях последнего времени. Поэтому по своей исторической роли барокко было совсем иным, чем в других европейских странах, где стадия Ренессанса была закономерной и где стиль Ренессанса породил барокко органически. В других европейских странах барокко явилось на смену Ренессанса и знаменовало частичное возвращение к средневековым принципам в стиле и мировоззрении. Русское барокко не возвратилось к средневековым традициям, а подхватило их, укрепилось на этих традициях. Витиеватости стиля, «плетение словес», любовь к контрастам, формальные увлечения, идея «суеты сует» всего существующего, хронологическая поучительность и многое другое — все это не «возродилось» в барокко, а явилось в нем продолжением своих местных традиций.

Переход барокко в Россию из Украины и Белоруссии был облегчен этим обстоятельством, но это же обстоятельство совершенно изменило историко-литературную роль барокко.

Поскольку барокко приняло на себя в России функции Ренессанса, оно носило жизнерадостный, человекоутверждающий и просветительский характер. Барокко сыграло огромную роль в несвойственной ему на Западе роли секуляризатора литературы. О просветительском характере русского барокко писал еще И. П. Еремин: «В XVII веке в России в лучших произведениях своего крупнейшего представителя — Симеона Полоцкого — „барокко“ приобрело отчетливо просветительский характер — в духе наступающей петровской эпохи».

В литературе барокко XVII в. было множество переводов с языка на язык, при этом переводов поэзии. С переводами образовывалась некая общая для всех европейских литератур единая стилистическая линия, единые стилистические увлечения.

Межнациональные контакты играли в европейском барокко очень большую роль. Это стиль, который был способен «переливаться» из одной социальной среды в другую, из одной страны в другую — особенно тогда, когда он стал близиться к своему закату.

На эту черту барокко в искусстве в целом обратил внимание уже А. Бенуа. Он говорил о барокко так: это «та самая формальная система, которую мы теперь называем барокко и которая, как всепожирающий пламень, разлилась по Европе, достигнув даже далекой Московии, где задолго до реформ Петра I ею была подорвана незыблемость древних устоев».

Барокко явилось в Россию со стороны. Оно не самозародилось в русской литературе.

С точки зрения С. Матхаузеровой, существуют два как бы равноправных барокко: свое и чужое. Из этих двух — свое предшествует чужому. Но тут встает вопрос: если свое барокко достаточно развилось, то тем самым не могло быть нужды в чужом. Иноземное барокко пришло именно потому, что свое не развивалось, и процесс был убыстрен с помощью чужого.

Барокко пришло в Россию через поэзию Симеона Полоцкого, Кариона Истомина, Сильвестра Медведева, Андрея Белобоцкого, через канты, придворный театр, проповедь, сборники переводных повестей, через «литературные» сюжеты стенных росписей, через Печатный Двор и Посольский приказ, через появившиеся частные библиотеки и новую школьную литературу, через музыкальные произведения В. П. Титова и многое другое.

Ярче всего стиль барокко представлен в произведениях Симеона Полоцкого, Кариона Истомина, Сильвестра Медведева, Андрея Белобоцкого, затем в драматургии конца XVII в., в официальных русских историях, вроде «Истории» дьяка Ф. Грибоедова. Это стиль помпезный и в известной мере официальный. Он был принят при дворе, распространялся в верхах общества. Изображение человека подчиняется в нем общим орнаментальным линиям сюжета. Он введен в строгие формы идейного и художественного замысла, нравоучения и просвещения, сообщения сведений о мире, о человеке. Стиль этот лишен внутренней свободы и подчинен логике развития литературного сюжета.

Крупнейший стихотворец XVII в., белорус по национальности, Симеон Полоцкий (Петровский-Ситнианович, 1629—1680), обосновавшись в Москве (после занятия поляками Полоцка в 1664 г.), писал на архаизированном славяно-русском языке со следами украинизмов и белорусизмов. Наиболее значительные сборники стихотворений Симеона Полоцкого — «Вертоград многоцветный» (1678), в котором он собрал свои дидактические стихотворения, и «Рифмологион» (1679) — со стихами панегирического содержания.

Симеон Полоцкий стремился воспроизвести в своих стихах различные понятия и представления.

Он логизировал поэзию, сближал ее с наукой и облекал морализированием. Сборники его стихов напоминают обширные энциклопедические словари. Он сообщает читателю различные «сведения». Темы его стихов самые общие: «купечество», «неблагодарствие», любовь к подданным, славолюбие, закон, труд, воздержание, согласие, достоинство, чародейство или монах, невежда, клеветник, лев, «Альфонс, краль орагонский», «историограф Страбо», «Семирамида», «морской разбойник Дионид реченный», «человек некий винопийца» и т. д. Симеон описывает различных зверей (реальных и мифических), птиц, гадов, рыб, деревья, травы, драгоценные и недрагоценные камни, предметы. Эти изображения орнаментальны. Стремление к описанию и рассказу доминируют над всем. В стихи включаются сюжеты исторические, житийные, апокрифические, мифологические, сказочные, басенные и прочие. Орнаментальность достигает пределов возможного, изображение мельчится, дробится в узорчатых извивах сюжета.