История всемирной литературы Т.7

Гарди выступает по преимуществу как изобразитель сельской Англии, ему хорошо знакомы крестьянская жизнь и труд, и он с любовью изображает их. Писатель был свидетелем гибели патриархальной сельской Англии, сметаемой с лица земли буржуазной цивилизацией, и эти процессы он воспринимал трагически. И тут следует искать причину тех пессимистических настроений, которые все настойчивее задают тон в его поздних романах. В них звучат мотивы непреодолимого трагизма жизни, представляющейся ему порой горестным спектаклем, в котором человек — даже не актер, а только игрушка непостижимых и жестоких сил. В романах Гарди, кроме ранних, сильны фаталистические настроения, близкие к античным представлениям о неумолимом роке. Человек предстает жертвой жестоких и абсурдных случайностей, и чем более упорно он добивается осуществления своих желаний, тем коварнее расставляет судьба ловушки на его пути. Эти пессимистические воззрения Гарди обычно сопоставляют с философскими взглядами Шопенгауэра, ярчайшим воплощением такой пессимистической концепции предстает образ сына Джуда, странного ребенка, получившего кличку «Дедушка-время», который из страха перед жизнью убивает себя. В этом образе как бы сосредоточены пессимистические идеи об извечной обреченности рода человеческого. Однако подобные концепции не представляют собой сердцевины реалистического творчества Гарди.

Романы Гарди «Тэсс» и «Джуд» проникнуты необычным пафосом социального обличения, далеко идущей демократической критики буржуазной идеологии, культуры, цивилизации, утверждают высокие нравственные и эстетические идеалы. В протесте против «проклятой обособленности» Джуд ощупью движется к новым путям жизни; характер Тэсс и тем более характер Джуда открыты для решительных перемен.

Гарди не упускал из вида проблемы наследственности, но сам он был чужд натуралистической доктрине. Он воспринимает это направление как преувеличенный результат «честной реакции на всякую фальшь». Механическое копирование действительности глубоко чуждо ему, ибо он считает, что именно отбор делает изображение более правдивым и точным. Не симпатизировал Гарди и декадентским воззрениям конца века, в частности он решительно выступал против философии Ницше.

В мироощущении Гарди, в его размышлениях о человеке и общественной жизни, их прошлом, настоящем и будущем природа занимает особое место. Никто из английских писателей конца века не чувствовал природу так сильно и своеобычно, как Гарди. Направленность размышлений писателя почти неизменна: человеческие судьбы, сквозь них социальные процессы и «фоном» всему — облик земли. Или шире — бесконечность Вселенной. Картины природы у Гарди нередко насыщены мрачным поэтическим пафосом. Писатель искусно и смело, особенно для своего времени, в неожиданном динамичном сочетании использует цвет, свет, светотень, рельефный рисунок и звук. По сей день необычными по замыслу и мастерству исполнения кажутся его «звуковые картины» (собственное определение автора) — натуральные и фантастические в одно и то же время, вещественные и эфемерные — явления природы, зримые слухом в момент чуткого и тревожного их созерцания.

В конце века в Англии оформляется и получает широкое распространение жанр короткого рассказа. У Гарди около сорока произведений малой эпической формы. В разных рассказах, в том числе в одном из лучших — «Три незнакомца», снова и снова возникает тема трагического столкновения патриархального Уэссекса с «обезумевшей толпой», широко развернутая в «романах характеров и среды». А также тема «возвращения на родину», этим мотивом Гарди объединил несколько новелл под названием «Старинные характеры».

Склонность к поэзии Гарди ощущал в молодости, однако лишь в возрасте 58 лет он, уже маститый романист, оставил прозу и стал писать стихи. В Англии Гарди-поэта нередко ставят выше Гарди-прозаика и считают его одним из крупнейших представителей поэзии XX в.

1903—1908 годы Гарди был занят работой над эпической драмой в стихах и прозе «Династы», тема которой — Европа во времена наполеоновских войн. С каким размахом задумывал Гарди наполеоновский эпос, говорит хотя бы его намерение условно назвать поэму «Европейской Илиадой».

Сознание кризиса, перелома, предчувствие глубочайших, может быть роковых, потрясений и в то же время выстраданный протест, решительное требование правды, как бы она ни была горька; вера в человека, в его разум и совесть при отчетливом понимании многих его слабостей; смелая защита демократических принципов, утверждение человечности — вот эта совокупность идей и чувств, выраженных в живых и проникновенных формах с необычайной искренностью и непосредственностью, определила значительный вклад Гарди в английскую литературу.

Принципиальная особенность английской литературы рассматриваемого периода — воздействие на нее социалистического и широкого демократического движения, сил, символизированных в метафоре Уильяма Морриса «двинулся народ». Произошел серьезнейший сдвиг в разработке темы народа. По мнению многих литераторов, например Герберта Уэллса, заслуга писателей-демократов последней трети XIX в. в том, что в их демократизме нет и малейшего оттенка снисхождения или покровительства к персонажам из народа. Ряд крупнейших писателей не только глубоко интересуется социалистическими идеями, но принимает практическое участие в социалистическом движении. Английская литература этого периода отражает сознание неизбежности социальных перемен.

Опираясь на личный опыт и непосредственное знание жизни трудовых слоев города и деревни, большая группа писателей обратилась к ее изображению — Джеймс Гринвуд (1833—1929), Уильям Уайт (1831—1913), писавший под псевдонимом Марк Розерфорд, Маргарет Гаркнесс, Джордж Гиссинг и, конечно, Томас Гарди.

Демократизация английской литературы сказывалась не только в усиленном отборе тем и сюжетов из народной жизни, что само было знаменательно, так как эстетически осваивались малоизвестные и новые стороны и явления жизни, но и в языке художественных произведений. Во второй половине 80-х годов почти одновременно вышли произведения, свидетельствовавшие об этом важном процессе: «Мэр Кестербриджа» (1886) Томаса Гарди, «Городская девушка» (1887) Маргарет Гаркнесс, «Революция в Теннерс-Лейн» (1887) Марка Розерфорда. Героями в этих произведениях выступают люди из народа: у Гарди — обездоленный сельский батрак, проходящий искус буржуазного предпринимательства; у Гаркнесс — работница-швея, испытывающая тяжесть нищеты, беспросветного труда и сословного унижения; у Розерфорда — рабочий-печатник, деятельно участвующий в революционной борьбе, «плоть от плоти и кровь от крови всей борющейся английской бедноты», как охарактеризовал его выдающийся английский литературовед-коммунист Ральф Фокс.

Писатели обращаются к современности, к недавнему и более далекому прошлому, стремятся разобраться в событиях, осмыслить исторические вехи, восстановить в памяти революционные традиции. События романа «Мэр Кестербриджа» развертываются в 40-е годы, когда произошла памятная для английской деревни отмена хлебных законов, роман «Революция в Теннерс-Лейн» (первая часть) обращен к началу XIX в., когда развернулась борьба за парламентскую реформу и рабочий класс, только-только выступивший на политической арене, показал себя передовым борцом за демократию.

Однако процесс демократизации английской литературы был сложным и противоречивым. Письмо Энгельса к Маргарет Гаркнесс 1888 г. по поводу ее повести «Городская девушка» помогает понять историческую основу этой противоречивости. Гаркнесс пишет о жизни рабочих со знанием фактов и глубоким сочувствием. Изображенные в «реалистической повести» характеры, по словам Энгельса, «достаточно типичны в тех пределах, в каких они действуют». Однако пределы эти замкнуты, они не захватывают возросшего недовольства и борьбы рабочих, тех сдвигов и перемен в их быту и сознании, которые произошли в 80-е годы. «В „Городской девушке“, — пишет Энгельс,

— рабочий класс фигурирует как пассивная масса, не способная помочь себе, не делающая даже никаких попыток и усилий к тому, чтобы помочь себе» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 37. С. 35).

Подобная узость писательского кругозора мешала возросшему стремлению демократизировать литературу и приблизить ее к суровой реальности. О том, в какие упрощенные и даже уродливые формы выливалась порой потребность сказать о народной жизни, представить ее без прикрас, свидетельствует «литература трущоб», получившая распространение в 80—90-е годы. Ее материалом явилась жизнь нищенских кварталов столицы, лондонского Ист-Энда, взятая только с одной — самой темной — стороны и описанная эмпирически. Все внимание в этой литературе было сосредоточено на уродливом быте, диких нравах и проникнуто настроением безысходности. Правда, преподносимая этой литературой, была правдой поверхностной тенденции, а не исследованием жизни.