История всемирной литературы Т.7

Вторым очагом развития польской литературы тех лет стал литовско-белорусско-украинский регион Российской империи. Острота крестьянского вопроса приковывала здесь внимание интеллигенции, в том числе польской, к социальной проблематике, усиливая реализм творчества таких писателей, как Ю. И. Крашевский, Ю. Коженёвский и В. Сырокомля.

Достигнув к 1848 г. своего апогея в творчестве писателей-эмигрантов, польский романтизм вступил в полосу спада, хотя вплоть до 1863 г. продолжал еще господствовать, что выражалось прежде всего в признании поэзии важнейшим литературным родом. Правда, и проза достигает уже успехов, однако в сознании и писателей и читателей стихи — именно в силу их традиционной связи с пафосом романтического протеста — ценились выше повестей и романов.

В 1846—1863 гг. наиболее яркими представителями прогрессивного романтического течения в стране были галицийские поэты К. Уейский и М. Романовский.

Корнель Уейский (1823—1897), начинавший с подражаний сонетам Мицкевича и поэтическим опытам В. Гюго, стал позднее одним из виднейших последователей Словацкого. Выражение революционных настроений в форме библейских стилизаций (одна из стилевых тенденций польского романтизма) отличало и поэзию Уейского. Самое значительное его произведение — «Жалобы Иеремии» (1847). Поэт в образе библейского пророка оплакивает кровавые события «галицийской резни», погубившей Краковскую революцию. При жизни поэта популярен был его сборник «Цветы без запаха» (1848). Ему принадлежит также сборник «Для москалей» (1862), стихи которого в духе лучших традиций шляхетских революционеров звучали накануне восстания 1863 г. призывом к братскому единению поляков с русскими для совместной борьбы с царизмом.

Но наиболее колоритным из «поэтов предгрозья», последователей Словацкого был Мечислав Романовский (1833—1863), погибший в одной из повстанческих битв 1863 г. Его поэма «Девушка из Сонча» (1861) посвящена героической борьбе польских ремесленников и купцов со шведским нашествием в 1655 г. Однако и для самого поэта, и для польского романтизма того этапа более показательны его вольнолюбивые оды, гимны, псалмы, молитвы, песни и тому подобные формы гражданско-патриотической поэзии, в которых мотивы героического самопожертвования неотделимы от предчувствий гибели. Несмотря на достижения романтической поэзии, польский романтизм в этот период переживает упадок. Он скудеет также и формально, и в нем начинают преобладать эпигонские тенденции. Под гнетом цензуры польская поэзия как никогда широко культивировала эзоповский язык с прочно закрепленной в нем символикой, вырождавшейся нередко в штампы.

В такой литературной ситуации важной тенденцией в поэзии становится переработка устного народного творчества и особенно песен — самого действенного из всех агитационно-мобилизующих жанров. В этом направлении и пошли два виднейших поэта того времени Т. Ленартович и В. Сырокомля.

Теофиль Ленартович (1822—1893) вошел в польскую литературу под прозвищем «мазовецкого лирника», в начале 40-х годов он собирал в Мазовше фольклор, определивший важнейшие черты его поэзии. Народный угол зрения и фольклорно-песенная поэтика позволили ему, не впадая в сентиментальность, достигать той небывалой лирической задушевности, какой характеризуются его известнейшие сборники «Лира» (1855) и «Новая лира» (1859). Теме восстания 1863 г. посвящено и самое радикальное его произведение — «Марцин Борелёвский-Лелевель» (1865). Ленартович переводил Пушкина и Мюссе, «Божественную комедию» Данте. Польского поэта больше всего переводили во Франции и Италии, где он жил в эмиграции и умер.

Владислав Сырокомля (настоящее имя Людвик Кондратович, 1823—1862), называвший себя «сельским лирником», был сыном небогатого шляхтича и большую часть жизни провел в деревне. Он дебютировал гавендой «Почтальон» (1844), известной в русском переводе как песня «Когда я на почте служил ямщиком...».

Гавенда — рассказ, нередко в стихах, имитирующий устное повествование — излюбленный жанр польских романтиков. Но если реакционные романтики часто воспевали в гавенде шляхетскую старину, то Сырокомля обличает социальную несправедливость. Социальным критицизмом, явно восходящим к традициям нравоучительно-просветительской сатиры, отмечены его стихотворные рассказы о тяжелой участи крепостных и все шесть серий «Гавенд и стихов» (1853—1860).

Наряду с гавендой Сырокомля, как и Ленартович, часто обращался к «картинке», ставшей позднее одной из основных форм реалистической поэзии Конопницкой. Кроме этого жанрового сближения поэзии с прозой реалистическая тенденция у Сырокомли выразилась в освоении им народной поэтики, в насыщении стиха разговорными интонациями, в простоте словаря и версификации. Но в основном его творчество принадлежит еще романтизму, лучшим выражением которого стали его «Мелодии из сумасшедшего дома» (1862), преисполненные горькой скорби. Многочисленные поэтические переводы Сырокомли содействовали развитию литературных связей Польши с Западной Европой и Россией.

Особое место среди польских романтиков второго поколения занимает Циприан Камиль Норвид (1821—1883). Его творчество не вмещается ни в одно из направлений современной ему польской поэзии. Шляхтич по рождению, Норвид получил образование в варшавской гимназии. В 1842 г. он эмигрировал и с тех пор скитался по миру, зарабатывая на хлеб не только резцом скульптора и кистью живописца, но и топором дровосека. Свыше тридцати лет он пробыл в Париже, где последние дни провел в приюте — глухой, одинокий, всеми забытый. До этого он побывал в Бельгии, Германии, Италии, Англии, в 1852 г. попытал счастья в США. В Риме он дружил в 1847—1848 гг. с Красиньским, но еще большее влияние в эти годы оказали на него клерикальные круги.

Христианский гуманизм соединялся у него с социалистическими утопиями Фурье, Сен-Симона и Прудона, с которым он познакомился в Париже. Своим парижским встречам с Мицкевичем, Словацким и Шопеном Норвид посвятил цикл воспоминаний «Черные цветы» (1856). Там же он познакомился с Бакуниным, Герценом, И. С. Тургеневым, Гервегом и др. Сближение с международной демократической эмиграцией ослабило его связи с клерикально-аристократическими кругами, но к пересмотру взглядов не привело. Норвид старался держаться вне эмигрантских группировок, и это явилось одной из причин отчуждения от него соотечественников.

На народные восстания в Европе Норвид откликнулся поэмами «Еще слово», «Канун» (1848). Осуждая деспотизм и крепостничество, он, однако, в противовес Мицкевичу отрицал необходимость революционного насилия, усматривая залог прогресса в нравственном самоусовершенствовании личности. В этом самоусовершенствовании человека важная роль отводилась искусству и его союзу с трудом («Promethidion», 1851). Опубликованные произведения вызвали нападки критики, обвинившей поэта в «манерной неясности» и «запутанности». Он сумел издать лишь немногое, так и не напечатав своих лучших вещей: цикл лирических стихов «Vade mecum» (частично увидевших свет лишь в 1901 г., дат. 1865—1866); философско-эпическую поэму «Ассунта» (1907, дат. 1870); новеллы-эссе «Тайна лорда Сингэльуорта» (1902, дат. 1877), «Печать» (1904, дат. 1883) и ряд неоконченных поэм и драм.

Ценнейшая часть его наследства — лирические стихотворения, особенно те, в которых воспеваются выдающиеся люди и события, символизирующие проявления высокой культуры и деятельной любви к человечеству: «Памяти Бема траурная рапсодия» (1910, дат. 1851), стихи в честь Мицкевича «Что ты сделал Афинам...» (1908, дат. 1856), «Спартак» (1907, дат. 1857), на смерть защитника американских негров «Джон Браун» (1863), «Фортепьяно Шопена» (1865) и др.

Пафос защиты истинных человеческих ценностей и ирония в адрес попирающего их общества — это как бы два полюса поэзии Норвида. Антибуржуазные настроения Норвида мало трогали его соотечественников, больше страдавших от недостатка развития капитализма, чем от его язв.

Как и другие польские романтики его поколения, Норвид считал себя последователем Мицкевича, Словацкого и Красиньского, но не их подражателем. Он и в самом деле был оригинален — даже в понимании патриотизма. В стихотворении «Моя отчизна» (1861) Польша представляется ему лишь частью его вселенской родины. Норвид был поэтом, которого вдохновляла история европейской культуры; романтиком, которому современность виделась в перспективе минувших эпох; моралистом, для которого общечеловеческие устои нравственности значили не меньше, чем сыновняя преданность Польше, и Польша надолго отвернулась от него.