История всемирной литературы Т.7

Развив традиционные принципы балладной поэтики, с учетом опыта английских романтиков («Грешник», «Журчащий ручей», «Усталый путник» и др.), Гордон пошел дальше своим путем. В сборник «Баллады буша и скачущие рифмы» включены баллады («Больной гуртовщик», «После кораблекрушения», «Как мы обогнали фаворита», «Волк и гончая»), первоосновой которых стала драматическая жизнь австралийского бушмена. Тут Гордон и использует австралийскую фольклорную балладу. Наиболее близка фольклорной традиции баллада «Больной гуртовщик», в которой традиционно балладный стиль сочетается с лирической стихией. Гибкость ритма, свойственная народному стиху, проникла через балладу Гордона в австралийскую поэзию и составила основу песенной свободной структуры национального стиха. Связь с национальным фольклором обусловила демократизм поэзии Гордона, усилившийся в более социально остром творчестве его преемников. Наметив слияние традиций классической английской и устной австралийской поэзии, Гордон указал путь эволюции баллады буша как жанра австралийской литературы и определил направление австралийской поэзии вплоть до конца XIX в.

70—80-е годы — время накопления поэтического опыта. Они связаны с деятельностью плеяды поэтов, подражавших Гордону и не оставивших заметного следа в развитии литературы. Произведения этих поэтов собраны в антологии «Австралийские баллады и поэмы, подсказанные жизнью Австралии и Новой Зеландии» (1888). Только Баркрофт Боук (1866—1892), автор сборника баллад «Там, где лежат мертвецы, и другие стихотворения» (1897), выступил не как продолжатель традиций Гордона, а существенно расширил границы художественного освоения австралийской жизни, создав балладу-размышление.

Все баллады Боука составляют как бы одно целостное произведение, в основе которого сменяющие друг друга драматические сцены, правдиво воспроизводящие героику и драматизм австралийской повседневности. Их главное действующее лицо — простой австралиец: гуртовщик, погибающий в знойной степи у высохшего водоема («Там, где лежат мертвецы»); навсегда оставшийся в пустыне свэгмен, на чью долю выпали мытарства скитальца, гонимого из одного конца Австралийского материка в другой в поисках работы («С далекого запада»); стригальщик, нашедший свой последний приют в русле разбушевавшейся после продолжительных ливней реки («Вниз по реке»). Но, тяготея к реалистическому освоению мира, поэт не смог все же постичь корни социальных противоречий современной ему жизни. Особенности его поэтического мышления — пессимизм, болезненная сосредоточенность на теме смерти.

В ином направлении развивалась поэзия Генри Кендалла (1839—1882). Его романтизм не связан с демократическими традициями, и народнопоэтические мотивы и образы, рожденные бушем, были чужды его поэзии. «Бегство в природу» в поисках лирического слияния с ней — основной мотив всех трех сборников стихотворений Кендалла («Стихотворения и песни», 1862; «Листья австралийских лесов», 1869; «Песни с гор», 1880). В стиле, языке его произведений, в организации стихотворной речи ощутимы импульсы, идущие как от поэтов «Озерной школы», так и от Шелли, Э. А. По, а также Теннисона и Суинберна. Кендалл указал путь переосмысления европейских литературных традиций в условиях Австралии, обогатил поэтической образностью художественное сознание австралийцев. Величие и неповторимое своеобразие природы Австралии сообщают субъективно-эмоциональному миру поэта национальную окраску.

Пейзажи Кендалла исполнены философского, порой мистического смысла. Развивая тему героизма пионеров Австралии, Кендалл выделяет в ней те аспекты (борьба со стихией, изнуряющая жажда, гибель вдали от оазисов), которые позволяют выразить дисгармонию его внутреннего мира, горечь, рожденную бесплодными поисками прекрасной Утопии («Горы», 1862; «У Пэру», 1865; «Лейчхардт», 1888, и др.).

Особую, самостоятельную линию в австралийской литературе представляет гражданская поэзия Генри Лоусона (1867—1922). Она — первый, еще неуверенный голос революционного австралийского народа. Программные произведения Лоусона («Лица на улицах», 1888; «Армия тыла», 1888; «Гимн социалистов», 1889), написанные в ритме маршевых песен, передают живое биение пульса времени. Для них характерен высокий накал революционного пафоса. Размышления поэта о грядущем проникнуты социальным оптимизмом. В то же время в абстрактных образах его стихов сказалась неопределенность общественных идеалов поэта. Нетерпеливая жажда социально-политических перемен рождает декларативность стихотворений Лоусона, перенасыщенность их риторикой, призывами, лозунгами. Революционный гуманизм патетических стихов, песен-маршей сочетается с национально-патриотическими устремлениями поэта («Сыны Юга»).

В 50—80-е годы наряду с растущим процессом идейного самоопределения индивидуума, осознающего себя частицей новой австралийской нации (к 1880 г. 63% всего населения колоний родилось в Австралии), шло развитие буржуазно-националистических идей.

В романе Генри Кингсли (1830—1876) «Воспоминания Джеффри Хэмлина» (1859) содержится комплекс эстетических и социальных идей, носителями которых были иммигранты — верноподданные Британии, привлеченные на Австралийский континент буржуазным мифом о «счастливой Австралии» — стране «неограниченных возможностей».

В том же ключе писал свои произведения Ролф Болдервуд (псевдоним Томаса Александра Брауна, 1826—1915), идеализировавший уходившую в прошлое скваттерскую Австралию. В то же время романы Болдервуда «Взлеты и падения (1878), «Вооруженный грабеж. История о жизни и приключениях в буше и на золотых приисках Австралии» (1888), «Колониальный реформатор» (1890), «Право быть старателем» (1890) и др., повесть «Сакс в сиднейской стороне» (1891) — новый этап в становлении австралийской прозы. При всей условности сюжета, свойственной приключенческой литературе, их отличает точное воспроизведение примет времени, картин быта и нравов, в них очевидно стремление к реалистическому исследованию австралийской действительности, к установлению связи отдельных явлений с общественной жизнью страны второй половины XIX столетия.

Подобные тенденции в сочетании с попытками психологической индивидуализации образа в разной степени присущи как творческому методу Катарины Спенс (1825—1910; «Клара Моррисон. Повесть о Южной Австралии времен золотой лихорадки», 1854), так и Розы Кэмпбелл Пред (1851—1935; роман «Политика и страсть», 1881).

Вехой на пути художественного освоения исторического и психологического опыта австралийского народа стал роман Маркуса Кларка (1846—1881) «Пожизненное заключение» (1874; в рус. пер. «Английская каторга», 1903). В приключенческом романе, изобилующем мелодраматическими ситуациями, воссоздаются в то же время реальные картины жизни английской каторги в Австралии, разоблачаются антигуманные методы английского правосудия. Этот роман способствовал пробуждению гражданского самосознания австралийцев.

Таким образом, в 50—80-е годы были созданы эстетические предпосылки, способствовавшие формированию самобытной австралийской литературы.

РАЗДЕЛ СЕДЬМОЙ

– =ЛИТЕРАТУРЫ БЛИЖНЕГО И СРЕДНЕГО ВОСТОКА=-

ВВЕДЕНИЕ

Во второй половине XIX в. продолжался процесс социального и культурного обновления, захвативший наиболее развитые страны данного региона с начала прошлого века. Появляются новые типографии, периодические издания, учебные заведения. Под влиянием мирового рынка активизируются товарно-денежные отношения, увеличивается объем вывоза сельскохозяйственного сырья, продолжается накопление элементов капиталистического уклада.

Опыт Европы заставляет такие страны, как Турция, Египет и Сирия, осмыслять значение европейских общественно-политических институтов. При изменившемся соотношении сил на мировой арене страны региона могли противостоять европейскому натиску лишь при радикальном пересмотре прежних методов государственного управления, хозяйствования, организации военного дела. В ходе перестройки устаревших феодальных порядков европейская модель при учете многих ее положительных сторон не рассматривалась как образец для полного и обязательного повторения. Новые общественные, экономические, политические и идеологические формы синтезировались в ходе сложного взаимодействия соответствующих элементов Запада и Востока.

Этот синтез отличался своеобразием, обусловленным самим характером развития стран региона. В отличие от Западной Европы, где буржуазия складывалась из свободных горожан, выступавших против феодалов, на Ближнем и Среднем Востоке в XIX в., как отмечают советские историки, класс буржуазии формировался в основном из купечества, интересы которого тесно переплетались с интересами феодалов. Этим и другими обстоятельствами объясняются достаточно прочные позиции феодальной аристократии в регионе, медленный и не всегда последовательный курс на изживание элементов старого уклада, нерешительность нарождавшейся буржуазии в отстаивании политических и социальных реформ, наконец, значительная роль традиционного (хотя и специфически трансформированного) в обновляющейся духовной культуре данной эпохи.