История всемирной литературы Т.7

Путь развития Нехлюдова оказывается гораздо сложнее — отчасти именно потому, что он не обладает редкостными качествами, присущими Пьеру Безухову или Левину, и до встречи с Катюшей на суде успел уже втянуться в автоматизм бездуховной «господской» жизни. Не раз на протяжении всего романа Толстой отдельными ироническими черточками, отрезвляющими авторскими комментариями напоминает о том, насколько прочной оставалась в Нехлюдове и после пережитой им встряски привязанность к нравам, обычаям, вкусам того общества, в котором он вырос и жил. Но вместе с тем автор заставляет своего героя бесстрашно и упорно размышлять, сам сливается с ним в мучительных раздумьях — очевидна близость многих страниц «Воскресения», где воссозданы духовные поиски героя, к «Исповеди» и другим философским и публицистическим произведениям позднего Толстого.

Возврат к прошлому для Нехлюдова так или иначе невозможен. Путь борьбы с господствующим злом для него так или иначе неприемлем. И по-своему закономерен финал романа, в котором выразились наиболее слабые стороны мировоззрения Толстого. Нехлюдов читает Евангелие и принимает закон Христа: «...прощать всегда, бесконечное число раз прощать, потому что нет таких людей, которые сами бы не были виноваты...» «Человек не только не должен ненавидеть врагов, не воевать с ними, но должен любить их, помогать, служить им». Такой вывод находится в кричащем противоречии со всей той суровой правдой, которая высказана на протяжении всего романа о людях, тиранящих и терзающих народ. Он находится в кричащем противоречии, в частности, и с теми главами романа, где с безжалостным сарказмом изображено богослужение в тюремной церкви и наглядно показана роль религии в духовном порабощении народных масс.

Однако правда художника, беспощадная в своей откровенности, сказалась в «Воскресении» неизмеримо сильнее, чем примиряющая «правда верующего». Именно поэтому выход романа стал крупным событием художественной и общественной жизни на рубеже столетий. Он завоевал необычайно широкий круг читателей во всем мире, тем более что многим даже в России удалось прочитать его полный текст, свободный от цензурных купюр.

Успех романа встревожил правящие круги Российской империи. Николай II не решился, боясь международного скандала, заточить в тюрьму всемирно прославленного писателя. Но для Толстого была найдена особая, необычная форма гражданской казни: он был отлучен от православной церкви. Эта мера наказания вызвала новый прилив симпатий к Толстому в России и за границей.

Последнее крупное произведение Толстого — повесть «Хаджи-Мурат», законченная в 1904 г. и опубликованная посмертно. Реальное событие, положенное в основу повести, заинтересовало Толстого еще в пору его военной службы на Кавказе. Именно тогда Хаджи-Мурат, сподвижник Шамиля, вождя кавказских племен, боровшихся против царского владычества, перешел на сторону русских войск, потом пытался бежать домой и был убит. Толстого привлек самобытный, непокорный характер воина-горца, который в силу стечения исторических обстоятельств оказался жертвой двух деспотов — Николая I и Шамиля. В «Хаджи-Мурате» вслед за «Воскресением» писатель продолжил обличение царского самодержавия. Применяя прием параллелизма, устанавливая черты сходства в облике и поведении двух антагонистов, российского императора и мусульманского лидера-фанатика, художник в оригинальной форме, очень убедительно и рельефно выразил давно занимавшую его мысль о развращающем действии неограниченной власти на человеческую личность. Черновые рукописи «Хаджи-Мурата», в которых образ Николая I занимает большое место, показывают, что Толстой и в данном случае, при всей силе своей страстной ненависти и сарказма, подходил к исследованию этой исторической фигуры, явно и безоговорочно отрицательной, как психолог-аналитик, стремился выяснить, каким образом в ходе многолетней истории дома Романовых выдвигались на первый план преступные, аморальные характеры.

Толстой показывает без прикрас те варварские способы, с помощью которых царские войска покоряли горские племена. Зато с симпатией представлены простые люди обеих воюющих сторон — будь то русский солдат Авдеев или горец Садо. Сложнее образ самого Хаджи-Мурата. Его воспоминания, которые введены в сюжет повести, дают возможность увидеть, что он складывается как личность в условиях племенных распрей, ханских интриг, религиозной вражды; это характер не только волевой, но и весьма крутой, в потенции — и жестокий. Перейдя на сторону русских войск, он уже видит себя в мечтах властелином Аварии и всей Чечни. Однако в той ситуации, которая воссоздана в повести, Хаджи-Мурат — в положении гонимого, почти что затравленного. Вопреки своим надеждам на милость царя, он оказывается пленником русского военного командования; он остро страдает и от тревоги за семью, оставшуюся во власти Шамиля, и от своего подневольного, униженного положения. Именно в связи с образом Хаджи-Мурата писатель сделал известную запись в дневнике о силе, которую «приобретают типы от смело накладываемых теней». И в самом деле — художник не боится накладывать на своего героя густые тени и все же заставляет читателя сочувствовать этому гордому, стойкому человеку, полному решимости отстоять свою жизнь и жизнь своих близких. Последняя большая повесть Толстого по своему духу крайне далека от христианского смирения и аскетизма: в ней как бы возрождается пафос жизнеутверждения, почти языческого жизнелюбия, знакомый нам по самым красочным страницам «Казаков» и «Войны и мира».

Русско-японская война, революция 1905 г. и последовавшие за ней годы реакции — все это обострило внимание Толстого к общественным и нравственным проблемам времени. Он стал, сам к этому не стремясь, одним из властителей дум эпохи. Его слова, его совета ждали многие люди в России и далеко за ее рубежами.

Свое отношение к политическим событиям тех лет он выразил не только в ряде статей («Великий грех», «Единое на потребу», «О значении русской революции» и др.), но и во множестве писем и бесед. Он был убежден, что ненависть народа к власть имущим, проявившаяся в революции 1905 г., есть неизбежное следствие векового угнетения и порабощения масс. Он утверждал, что добровольно принял на себя роль «адвоката 100-миллионного земледельческого народа». Суть программы, выдвигавшейся Толстым и отвечавшей стихийным стремлениям многомиллионного крестьянства, суммарно очень точно изложена В. И. Лениным: «...смести до основания и казенную церковь, и помещиков, и помещичье правительство, уничтожить все старые формы и распорядки землевладения, расчистить землю, создать на место полицейски-классового государства общежитие свободных и равноправных мелких крестьян...» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 17. С. 211). Цели и методы пролетарских революционеров Толстой по-прежнему отвергал. Вместе с тем опыт революции побудил его внести существенное уточнение в концепцию непротивления злу. Оставаясь противником революционного насилия, он признал — и рекомендовал трудящимся массам — сопротивление пассивное, ненасильственное. Русскому народу, писал он, надо, продолжая жить по-прежнему, «не участвовать в делах правительства и не повиноваться ему».

Нежизненность, утопичность этой идеи была очевидной. Однако призыв Толстого был услышан в некоторых странах Востока, где идея пассивного сопротивления могла найти опору в вековых традициях и верованиях народов. Статьи Толстого «Письмо к китайцу», «Письмо к индусу» получили широкий резонанс в странах Азии, находившихся под властью колониальных держав. Его авторитет в этих странах был особенно высок благодаря тому, что он в статьях и трактатах последних десятилетий своей жизни неоднократно обличал преступления империализма, а также и благодаря тому, что он высоко ценил, внимательно изучал религиозно-философское наследие стран Востока.

Молодой индийский общественный деятель М. К. Ганди, горячий почитатель Толстого, выработал тактику борьбы с империализмом, именуемую «сатьяграха», включавшую различные формы массового гражданского неповиновения. Идеи Толстого, воспринятые и переработанные индийским последователем, в конечном счете помогли народу Индии завоевать национальную независимость. К этим идеям обращались в недавние десятилетия Мартин Лютер Кинг и другие борцы за гражданские права черных американцев.

Последним печатным выступлением Толстого, вызвавшим при его жизни широкий общественный отклик в России и за рубежом, стала его статья «Не могу молчать» (1908) — страстный, исполненный гнева и боли протест против массовых казней революционеров и бунтующих крестьян.

Публицистика, письма, дневники Толстого позволяют яснее увидеть истоки той духовной драмы, от которой он в старости все более тяжко страдал. Причины его ухода из Ясной Поляны, те невыносимые для него обстоятельства, которые наложили трагический отпечаток на закат его жизни и, быть может, ускорили его смерть, ни в коем случае не сводятся к семейному конфликту, о котором много раз писали мемуаристы и биографы. Духовная драма Толстого — результат взаимодействия разных причин, и биографических, и исторических, и идейных. Важнее всего тут предельное обострение тех кричащих противоречий, о которых писал В. И. Ленин. В дневниках Толстого разных лет отражены его мучительные сомнения в собственных взглядах. Уход Толстого из Ясной Поляны был так или иначе актом протеста против «барской» жизни, в которой он против собственной воли принимал участие, и вместе с тем — актом сомнения в тех утопических концепциях, которые он вырабатывал и развивал на протяжении ряда лет.

Непреходящее всемирное значение Толстого ни в коем случае не сводится к тем конкретным примерам его литературного влияния, которые упоминались выше (или ко множеству других аналогичных примеров, которые можно было бы привести). Оно не сводится и к тому непреложному факту, что Толстой необычайно высоко поднял авторитет реализма в искусстве и указал ему новые пути.

В течение нескольких десятилетий Толстой был одним из властителей дум эпохи — и на Западе, и на Востоке. Исключительная сила его художнического гения, мощь его самобытной и неукротимой личности поражала современников, внушала ощущение, что «этот человек богоподобен» (Горький). Не только в художественном, но и в идейном наследии Толстого есть то, что оставило глубокий след в духовном развитии человечества. Сама постановка Толстым коренных вопросов общественной жизни и человеческой нравственности, «вскрытие всей глубины противоречий между ростом богатства и завоеваниями цивилизации и ростом нищеты, одичалости и мучений рабочих масс» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 17. С. 208) — все это производило и производит глубокое впечатление на читателей, способных мыслить. Писатель, деятель культуры, воспринявший наследие Толстого, не может не чувствовать своей ответственности за то, что происходит в мире.

ЛИТЕРАТУРА 80-х —НАЧАЛА 90-х ГОДОВ

Пестрая, с виду хаотически развивающаяся литература 80-х — начала 90-х годов родилась на почве действительности, отмеченной зыбкостью социальных и идеологических процессов. За двадцать лет с начала реформы 1861 г. новые, буржуазные порядки в России все еще «укладывались» и, как известно, до полного утверждения так и не дошли. Неясность в области социально-экономической, с одной стороны, и острое ощущение катастрофичности политического момента (конец революционно-народнического движения, начало жестокой правительственной реакции), длившееся до первой половины 90-х годов, с другой, лишали духовную жизнь общества цельности и определенности.