История всемирной литературы Т.7
Шрифт:
В. Г. Короленко
Портрет кисти И. Е. Репина. 1912 г. ГТГ
В масштабах истории русской литературы короткая жизнь Гаршина, человека и художника, была как вспышка молнии. Она осветила боль и чаяния целого поколения, задыхавшегося в свинцовом воздухе 80-х годов.
Проникновение в не исследованные доселе литературой уголки русской действительности, охват новых социальных слоев, психологических типов и т. д. — характерная черта творчества почти всех писателей этого периода.
Районы Урала, Сибири, Севера и Дальнего
Впечатления от «дальних странствий» воплощались в самых разнообразных жанрах — художественных, публицистических, документальных. Эти «дальние странствия», часто вынужденные, отражены в произведениях Владимира Галактионовича Короленко. Он родился в Житомире, гимназию кончил в Ровно и продолжал было учение в Петербурге, но за участие в коллективном протесте студентов Петровской земледельческой и лесной академии в 1876 г. был приговорен к ссылке. И начались его скитания: Вологодская губерния, Кронштадт, Вятская губерния, Сибирь, Пермь, Якутия... В 1885 г. писатель поселился в Нижнем Новгороде, в 1895 г. переехал в Петербург. Литературная и общественная деятельность Короленко продолжалась свыше 40 лет. Умер он в Полтаве.
В рассматриваемый нами период много раз переиздавались сборники произведений Короленко: «Очерки и рассказы» (кн. 1 в 1887 г. и кн. 2 в 1893 г.), отдельными изданиями вышли в свет его «Павловские очерки» (1890) и «В голодный год» (1893—1894). Лучшие сибирские очерки и рассказы Короленко — «Чудная» (1880), «Убивец» (1882), «Сон Макара», «Соколинец» (1885), «Река играет» (1892), «Ат-Даван» (1892) и др. — заняли выдающееся место в ряду произведений, художнически исследующих социальную жизнь и психологию населения необъятной страны. Эти же тенденции проявляются и в цикле уральских романов и рассказов Д. Мамина-Сибиряка (1852—1912), и в очерках Чехова «Из Сибири» (1890) и его книге «Остров Сахалин», имеющей скромный подзаголовок: «Из путевых заметок» (1895).
В рассказах Короленко, создавшего яркие образы свободолюбивых, способных на подлинный героизм людей из народа («соколинец», т. е. «сахалинец», в одноименном рассказе, беспутный перевозчик с Ветлуги — «Река играет»), ясно просвечивает установка автора на синтез романтизма с реализмом.
Для литературы 80-х годов характерно не только расширение географического охвата изображаемого, социального и профессионального круга персонажей, но и обращение к новым для литературы психологическим типам и ситуациям. В гротескных формах, рожденных воображением человека, страдающего душевной болезнью, по-своему отражаются существенные особенности эпохи и звучит страстный протест против произвола над личностью. Так, герой рассказа Гаршина «Красный цветок» (1883) берет на себя миссию побороть все зло мира, сконцентрированное, как ему грезится, в красивом растении.
Еще один путь к обогащению картины изображаемой действительности лежал через героя, причастного к искусству. Если выбор писателя падал на тонкую, впечатлительную натуру, обладающую кроме художнического зрения высоким чувством справедливости и нетерпимости к злу, то это сообщало всему сюжету социальную остроту и особую выразительность («Слепой музыкант» Короленко, 1886; «Художники» Гаршина, 1879).
Писатели того времени начинают разрабатывать новую тему — жизнь низов общества — калек, бродяг, ушедших из родных мест добровольно или изгнанных судебным приговором. П. Боборыкин, единственный из русских писателей, сознательно ставший на позиции натурализма, пытавшийся теоретически его обосновать, утверждал, что писатель должен изображать «серую массу» людей. В целом же изображение русского люмпен-пролетариата в это время было лишено односторонности натурализма. Наиболее яркие фигуры отщепенцев и бродяг встречаются у Короленко («Соколинец», «В дурном обществе», «Федор Бесприютный»), у Чехова («Агафья», «Мечты», «Воры»). Образы этих беглых каторжников и нищих подготовили художественное открытие Горького, представившего мир «босяков» и обитателей «дна» с совершенно новой социальной и художественной позиции.
К этой же категории героев относятся и «падшие женщины». Русская литература по-новому подходит к этой теме: писатели не только рассказывают о судьбе женщины, которую жизнь толкнула на путь проституции, но и раскрывают переживания впечатлительного и чуткого мужчины, сумевшего разглядеть в «падшей» страдающую, несчастную личность («Происшествие» и «Надежда Николаевна» Гаршина). В чеховском рассказе «Припадок» (1888), посвященном памяти Гаршина, также
звучит мотив совестливого отношения интеллигентного человека к «падшей». Названные сюжеты в известном смысле подготовили появление романа Толстого «Воскресение» (1899).Проникновение литературы в «необследованные уголки» русской жизни, обращение к новым темам и образам тесно связаны с изменением, перестройки старых и освоением новых художественных форм. Эта эпоха отличается исключительным многообразием повествовательных жанров.
После «Братьев Карамазовых» русская литература не знала шедевров в области романа почти двадцать лет — до появления «Воскресения». Подлинные художественные ценности в эти годы создавали писатели, обратившиеся к малым и средним повествовательным формам. Такая перестройка жанровой системы отвечала эстетическим запросам времени. На них чутко прореагировали прежде всего сами великие романисты. Тургенев, писавший рассказы и повести и прежде, в последние годы жизни работал только над небольшими произведениями. Сознательность обращения к лаконической прозе засвидетельствована его программным произведением, выполненным в новой для писателя форме, — «Стихотворениями в прозе».
«Стихотворения в прозе» были не только завещанием Тургенева, писателя и человека, гражданина и мыслителя; они отразили — что особенно важно для понимания вклада Тургенева в искусство рассматриваемого времени — по крайней мере две эстетические потребности эпохи: тягу к емкости и краткости прозы и тоску по настоящей стихотворной поэзии.
Стремится к краткости и поздний Толстой. В его социально-психологических повестях 80—90-х годов, в народных рассказах — несмотря на разницу в тематике этих произведений и на несхожесть героев — одна общая черта: «сжатость, сосредоточенность» (слова Р. Роллана о «Смерти Ивана Ильича» и «Крейцеровой сонате») на главной идее — на нравственной драме героя, на обличении социального неравенства, на проповеди гуманности в отношениях между людьми, народные рассказы в повествовательном творчестве Толстого играли роль миниатюр, каждая из которых, подобно тургеневским «Стихотворениям в прозе», представляет собой художественное выражение одной мысли, с той разницей, что у Толстого в этом жанре преобладает дидактическое начало, у Тургенева — лирическое и философское.
Третий романист, почувствовавший на рубеже 70—80-х годов новые эстетические запросы к прозе, — Достоевский. Его романы по необычайной концентрации драматических переживаний героев в минимальное художественное время (обычно более естественное даже не для повести, а для рассказа) предвосхитили тот охват в повести и рассказе большого отрезка времени, казалось бы, более уместного в романе, — целую человеческую жизнь, — который был утвержден в прозе Чехова.
Стихийное тяготение великих русских романистов к малой повествовательной форме и внутренняя ориентация крупнейшего новеллиста 80-х годов Чехова на художественные достижения романа — две стороны одного сложного явления — движения навстречу старых и новых литературных форм. «Романная» емкость, родившаяся в прозе Чехова уже в 80-е годы, объективно восходила к традиции русского романа XIX в.
Но отречение восьмидесятников от романа не было осознанной и теоретически заявленной позицией: почти каждый из талантливых прозаиков этого поколения, в том числе и Чехов, пытался писать роман.
Гаршин мечтал об историческом романе из эпохи Петра I и уже сделал к нему заготовки. Даже в творческой биографии молодого Короленко, таланту которого более всего отвечали маленькие рассказы и очерки, соединенные в циклы, был короткий период (1885—1887), когда он работал над большими повестями («Глушь», «Слепой музыкант», «Прохор и студент» — не окончена).
В то время появлялись и произведения крупных повествовательных жанров, которые сохранили познавательное и художественное значение до наших дней. Назовем некоторые из них. В романах Эртеля, отличающихся тонкостью психологического рисунка, блестяще воспроизведен быт уходящей дворянской России («Гарденины», 1889; «Смена», 1891). Д. Мамин-Сибиряк («Приваловские миллионы», 1883; «Золото», 1892; «Хлеб», 1895) создает яркие, колоритные фигуры дельцов промышленного Урала, запоминающиеся образы людей из народа; переданы и детали заводского производственного быта, с любовью воспроизведена народная речь. П. Боборыкин («Китай-город», 1882; «Василий Теркин», 1892) воссоздает достоверные до мелочей картины и детали жизни московского купечества. Однако эти писатели ограничивали свои художественные задачи, как правило, правдивым изображением определенной социальной среды и отдельной личности как общественного типа. Тяга к «достоверности» становилась самоценной и подчиняла себе поиски жанра, композиции, стиля.