Истребители

Никто, конечно, не рассчитывал, что спокойствие на границе установится сразу и окончательно. Все отдавали себе отчет, что перед нами — зарвавшийся громила, который после первой неожиданной и увесистой затрещины не может сразу же здраво оценить обстановку и утихомириться, что он еще похорохорится, и к небольшим стычкам были внутренне готовы. Но о крупных воздушных сражениях с японцами никто уже не помышлял.

На командном пункте кроватей не было, мы обычно коротали время на сене. Теперь надвигались холода, и я предложил Гриневу передвинуть к КП нашу юрту, где мы и будем постоянно находиться — в тепле и уюте. Борзяк поддержал меня:

— Война кончилась, можно подумать и о некотором комфорте.

Ответить Гринев не успел, раздался телефонный звонок, и прозвучал приказ:

— Немедленно поднять всю эскадрилью!..

«Вот тебе и кончилась война!» — думал я, запустив мотор и всматриваясь в пелену сизого тумана, покрывшего аэродром. При такой видимости, да еще в сумерках нам летать и в разгар боев не приходилось!

Опасаясь столкновения в тумане, Гринев начал разбег один, не дожидаясь готовности остальных. Я хотел было подняться с ним в паре, но он скрылся из виду, едва двинувшись со стоянки…

Солнце еще не взошло. Однако с высоты пятидесяти метров открывалась хорошая видимость: до самого горизонта степь укрыл туман, походивший сверху на ровное белесоватое море. В его редких разрывах пятнами чернела земля.

«Как же мы будем садиться? Земля просматривается очень плохо, и аэродрома не найти…» На какие-то секунды я растерялся и, набирая высоту, безотчетно шел курсом взлета, не знал, куда направляться. Но если командование пошло на явный риск, приказав эскадрилье взлететь в таких условиях, то, значит, для этого есть серьезные причины… Я стал внимательно осматриваться. На западе небо синело, казалось густым, очень низким; на востоке пылала заря. Противника нигде не видно. Я развернулся к границе и вскоре нагнал самолет командира, пристроился к нему. Позади цепочкой растянулись другие самолеты нашей эскадрильи.

Туман над Халхин-Голом повторял все изгибы реки. За этим высоким змеистым валом лежала открытая черная земля, будто траурный креп над останками шестой японской армии… Солнце брызнуло из-за багрового горизонта. Туман в пойме реки заиграл, заискрился, подобно снежным сугробам в солнечный морозный день. Вдруг на этом сверкающем фоне замелькали какие-то бипланы, очень похожие на наши самолеты Р-1. Сбросив на пикировании бомбы, они отдалялись от светлой поймы и тут же сливались с землей; разглядеть их оказалось нелегко.

Гринев, не медля ни секунды, пошел в атаку. Я последовал за командиром. Подвернувшийся мне биплан, очевидно, не рассчитывал встретить в такую погоду истребителей. Во всяком случае, меня он не видел и никаких мер к своей защите не предпринимал. Это меня смутило. Я замешкался с нападением; «Не свой ли?» Всего бипланов было более десятка, действовали они почему-то очень разобщенно… Я подошел на близкое расстояние.

Да, биплан точно походит на Р-1, бывший у нас на вооружении несколько лет назад. Вдруг мой «подопечный» шарахнулся в сторону с такой безрассудностью, что накрененное крыло его зацепилось за песчаный бугор и он кувыркнулся на лопатки, показав красные японские круги. С перепугу японец сам убился.

В это время начали подходить другие летчики эскадрильи. Неуклюжие бипланы бросились врассыпную. Одни, спасаясь, ныряли в туман, другие, прижавшись к земле, удирали в Маньчжурию, третьи, обалдев от страха, метались, не находя себе места.

В течение нескольких минут на земле поднялось несколько костров. Странные «гости» больше не появлялись, и я пристроился к Гриневу. Вместе двинулись вдоль линии фронта.

На ловца, как говорится, и зверь бежит: навстречу появился одиночка. Это было странное, даже несколько неправдоподобное зрелище: японец вел себя безмятежно, пребывая в каком-то задумчивом, истинно олимпийском спокойствии. Просто не верилось, что на этом, в сущности, беззащитном, тихоходном по сравнению с нашими истребителями самолете сидит нормальный летчик. Где он витает? Или, может быть, заблудился? Нет, перед нами — просто сумасшедший: он видел, как мы только что расправились с его соотечественниками, нервы не выдержали и бедняга рехнулся…

Гринев, должно быть, тоже был изумлен этим зрелищем. Во всяком случае, вопреки своему железному правилу — бить врага с ходу, он пропустил несмышленыша, спокойно развернулся и дал неприцельную очередь вслед ему. Это означало: сдавайся, иди с нами, иначе расстреляю. А могло быть и рыцарским предупреждением: приготовься к бою, пощады ты не заслужил!

И противник тотчас же, будто очнувшись, повалился вниз.

Я подумал, что с перепугу он не выведет самолет из пикирования и врежется в землю, как и его собрат, зацепившийся за бугор. Не преследуя его, мы с Гриневым просто наблюдали, чем кончится эта странная встреча. Но японец не разбился, вывел самолет, с турельной установки дал в нашу сторону очередь и заторопился в сторону Маньчжурии: вполне нормальные поступки! Мы догнали его без всякого усилия. Надо было видеть, как завертелся он волчком, уходя вдоль поймы Хайластын-Гола. Погоня не затянулась: преследуя эту маневрирующую мишень, я еще раз убедился, что летчик-истребитель, подобно опытному охотнику, должен уметь стрелять навскидку… К этому времени солнце очистило землю от тумана, путь на посадку был открыт.

На КП мы узнали, что бипланы, посланные на бомбежку наших войск, — это самолеты, когда-то закупленные японским правительством у английской фирмы «Де-Хевиленд». (Такие марки самолетов были и у нас, но уже лет пять как находились на свалке.)

Мы не могли понять, зачем японское командование посылает в бой эти летающие гробы? Капитан Борзяк предположил, что противник хочет показать готовность и свою способность продолжать войну.

— Но ты же говоришь — конец войне, можно позаботиться о комфорте, — напомнил Гринев.

— Ошибся, товарищ командир. Эти «де-хевиленды», хотя и барахло, но свидетельствуют о том, что японцы не хотят признаться в своем поражении и снова начали стягивать сюда авиацию. Новые самолеты они могут пригнать только из Японии или из Китая. А для этого нужно время. Поэтому они где-то раскопали эти «гробы».

— Ну что же, повоюем, — сказал Гринев. — Не зря маршал Чойбалсан полковнику Лакееву подарил юрту…

Над аэродромом, направляясь к Халхин-Голу, в плотном строю прошло около сотни И-16. Что бы это могло значить? Шинкаренко, ни к кому не обращаясь, сказал:

— Сумасшедшие…

— Кто? — не понял Кулаков.

— Японцы, конечно. Не хотят признать, что против нас — слабаки.

— Подожди, поймут.

— Дойдет! — с твердостью в голосе добавил Шинкаренко. — В последнем бою потеряли двадцать две машины, сегодня — четыре. Так можно и без штанов остаться…

2

С 1 сентября наши войска перешли к охране государственных границ. Мы решили с парторгом, что сейчас самое время подвести итоги боев, обсудить с коммунистами новые задачи.

Расположившись на сене возле нашего КП, я стал готовиться к докладу на партийном собрании. У меня под рукой сообщения ТАСС о монгольских событиях, газеты, выпускаемые политотделом армейской группы — «Героическая Красноармейская» и «Сталинский сокол». Другого материала для вводной, обзорной части доклада и не требуется. По одним только «шапкам» «Героической Красноармейской», как по боевому дневнику, восстанавливаю минувшие события.

21 августа:

«Наши войска героически громят японцев по всему фронту. Удвоим удар! Добьем врага!»