Истукан

В гостиницу, расположенную неподалёку от Легаспи Вилледж, приехали поздно вечером. Мама достала из чемодана заварку и овсяные хлебцы. Сказала, что после дороги нужно перекусить. Чайник, стоявший в номере, оказался с накипью. Мама разругалась с папой, но вытащила его на улицу. В ближайшем супермаркете они купили лимонную кислоту. Счистили накипь. Приготовили бутерброды с плавленым сыром и сели ужинать. Мучения закончились к часу ночи, а следующий день их полностью искупил: Манила была прекрасной!

После завтрака мама провела семейную перекличку:

– «Назонекс»?

– Со мной, – предвкушая знакомство с Филиппинами, кивнула Рита.

– «Мезим»?

– Со мной.

– «Найз»?

– Со мной.

– Наколенник?

– Мам…

– Если у тебя разболится колено, мы вернёмся в гостиницу.

– Хорошо. – Рита достала из чемодана наколенник и переложила его себе в рюкзачок. – Со мной.

– Все в сборе! – подытожила мама. – Можно выходить.

Папа договорился со вчерашним водителем, и тот весь день возил Самоедовых по Маниле. Рита подмечала каждую мелочь незнакомого мира. Хватала маму за руку и показывала ей на регулировщика, размахивавшего белоснежной полуснятой перчаткой, на открытую столовую, где сразу четыре хозяйки варили лапшу в глубоких сковородках-вок: они пели что-то неслышное за стеклом машины, а поднимавшийся пар окутывал их сказочной дымкой. Под стенами домов горделиво разгуливали петухи, за лапку привязанные к деревянным колышкам. Дети во дворах играли в классики, но вместо обычного камешка бросали резиновый тапок. И всюду вздымались красочные вывески фастфудов: от узнаваемых «Макдоналдсов» до диковинных «Джолиби», «Чокинг» и «Кукуруку».

В такси играли филиппинские «Ти-Эн-Ти Бойз» – они девчачьими голосами заунывно призывали взмахнуть крыльями, улететь в тёмное небо и покорить облака, запертые дождём. «Я сделаю это, я сделаю это вместе с тобой». Когда же Самоедовы вышли из машины, их оглушило многоголосие пёстрой улицы. Дорога пульсировала гулом разнотоновых клаксонов, напоминая оркестровую яму перед концертом: единая какофония тянулась сотнями протяжных голосов, вдруг обрывалась непроизвольной тишиной, в которую просачивались разрозненные и слабые гудки, затем накатывала вновь с прежней бурливой мощью.

Рита была в восторге от местных маршруток – джипни. Папа вычитал в путеводителе, что они появились здесь в сорок пятом году. Брошенные американцами военные джипы превратились в первые филиппинские маршрутные такси, ставшие традиционными. С хромированными рейками, обклеенные цветастыми картинками и объявлениями, они будто выехали с клоунского парада. На крыше у них красовался золотистый кокошник с развесёлым Иисусом, на капоте задорно покачивались соцветия усиков-антенн, а вдоль кузова трепыхались бутафорские крылышки. К тому же джипни смотрелись непропорционально длинными, под стать автобусу, и массивный бампер у них выпирал так, что на нём могли бы разместиться сразу три или четыре пассажира. Впрочем, пассажиры предпочитали ехать в салоне; на ходу, стоило джипни притормозить, заскакивали в задние, всегда открытые двери.

После обеда Самоедовы прогулялись по зелёным газонам парка Рисаля. Сам памятник поэту Хосе Рисалю с выставленной за ним стелой отдалённо напоминал Александра III на иркутской набережной, и папа заставил всех сфотографироваться на его фоне. Следом фотографировались филиппинцы – на фоне Самоедовых. Они будто невзначай садились рядышком и начинали позировать. Один из наиболее настырных манильцев познакомился с папой и обменялся с ним визитками. На прощание заинтересовался чехлом Ритиного смартфона и пришёл в восторг, узнав, что она сама сшила его из рыбьей кожи. В позапрошлом году Рита ездила в этнолагерь от Хабаровского краевого музея: месяц жила на берегу Амура, изучала нанайское декоративно-прикладное искусство и вернулась в Иркутск с ворохом поделок, большая часть которых теперь пылилась в коробках первомайской квартиры.

Вспоминать заснеженный Иркутск не хотелось. К счастью, мама не донимала папу разговорами о кредитах и больше не сравнивала поездку на Филиппины с побегом.

Прогулявшись по бульвару Рохаса и съев по мороженому на берегу Манильской бухты, Самоедовы перебрались в Интрамурос – старинный «город внутри стен», окружённый белоцветными стволами калачучи и россыпью фиолетовых бутонов традесканций. Рита, затаившись, шла по тенистым улочкам между кирпичными колониальными домами, осматривала каменные лестницы, скаты черепичных крыш. Папа на ходу зачитывал выдержки из путеводителя, и под взглядом Риты оживали затейливые дворики, уставленные горшками с драценой и некогда принимавшие испанских грандов и облачённых в рясу монахов. Рита восхищалась внутренними помещениями домов, открытыми для туристов в «Каса Манила». Стоявший на входе охранник в широкополой шляпе напоминал американского бойскаута. Улыбнувшись, он попросил Риту расстегнуть рюкзачок, пошурудил в нём затёртым до черноты бамбуковым прутиком, после чего измерил ей температуру пистолетом бесконтактного термометра.

– Всё чудесно. Проходите.

Ботинки на охраннике были новенькие, лакированные, а вот задник оказался примят – пятки торчали наружу. Рита, шепнув об этом маме, рассмеялась. Филиппинцы нравились ей степенностью и тем, что даже в музее относились к иностранцам с уважением, но без подобострастия.

В следующие два часа Самоедовы обошли главные музеи Интрамуроса, а перед тем как вернуться в такси, зашли в магазин жемчуга, и продавец сообщил папе о его невероятном везении:

– Сегодня скидка пятьдесят процентов!

Мама, заскучавшая в музейных комнатах, оживилась и шёпотом напомнила папе, что жемчужины перед покупкой нужно потереть друг о друга – должна появиться жемчужная пыль, которой не бывает у синтетических подделок. Рита, поджидая, пока родители разберутся с подарками для бабушки и маминой подруги, опустилась на мягкий стул, взяла журнал с папой римским на обложке и только сейчас поняла, до чего устала. Колено побаливало, однако надевать наколенник и говорить о боли вслух Рита не собиралась – мама не даст покоя своими мазями и таблетками. Не верилось, что ещё вчера Рита за тысячи километров отсюда возвращалась из школы по заметённой снегом улице, как не верилось и в то, что уже послезавтра вечером она наденет новенькую маску и сможет плавать над коралловыми рифами, высматривать пёструю морскую живность, о которой знала лишь по фильмам и фотографиям.

Перед возвращением в гостиницу Самоедовы заглянули в кафедральный собор Манилы – угодили в шумную толчею туристов и не сразу поняли, что в соборе шла свадьба. Невеста с женихом слушали усиленное динамиками наставление священника, затем присоединились к общей молитве – её слова высвечивались на развешанных по колоннам экранах. Следом торжественно заиграл орган, кажется, в записи, и Самоедовы смогли пройти на экскурсию: полчаса выслушивали монотонное перечисление катастроф, восемь раз уничтожавших собор и вынуждавших возводить его заново: от тайфуна в шестнадцатом веке до бомбардировок в годы Второй мировой.

Вечером, вконец утомлённые, Самоедовы прогулялись по Макати, деловому центру Манилы. Мама удивилась монументальности синеющих высоток, красоте подземных переходов со сводчатым потолком, раскрашенным под тропический аквариум, а папа заставил семью зайти в один из приглянувшихся ему салонов оптики. Затем повёл в гипермаркет, где Рита набила рюкзачок двумя дюжинами паучей с влажным кормом – надеялась побаловать уличных котов: их немало ошивалось возле гостиницы, все как один узкомордые, худые и с куцыми закрученными хвостами.

Поужинали на фуд-корте торгового центра и к полуночи вернулись в номер. Выспаться не удалось – на рассвете папа поднял всех, чтобы в последний раз прогуляться по Маниле, а к вечеру Самоедовы сидели в зале ожидания четвёртого причала Северной гавани, ждали парома до острова Бусуанга.

Сам порт, запруженный сухогрузами, траулерами и готовыми под загрузку лихтерами, Рита увидела мельком. Восхитилась покачивавшейся на рейде флотилией и с ужасом представила, какая здесь поднимается кутерьма в сезон тайфунов, способных единым порывом столкнуть сотни громадных судов.