Иствикские ведьмы

Когда Джейн приготовилась подать ему мяч, Сьюки весело крикнула:

— Неправильно стоишь!

Джейн посмотрела под ноги, не наступила ли на линию, но сама линия, хотя и была окрашена, приподнялась и держала одну из ее кроссовок сверху крепко, как в медвежьем капкане. Она стряхнула с себя это наваждение и подала мяч Даррилу, он резко отбил его ударом справа, Александра живо приняла его не по правилам, направив мяч к ногам Сьюки, той удалось его поднять в коротком прыжке и высоко взметнуть в небо: Джейн, подбежав к сетке быстрым наступательным броском, успела как раз вовремя, чтобы еще раз высоко вскинуть мяч, который Ван Хорн с горящими глазами собрался погасить. Вдруг в небе загрохотало, и он погасил бы мяч, если бы начавшаяся, словно по волшебству, кратковременная буря, называемая во многих частях света «пыльным дьяволом», не заставила его выругаться, прикрыв лицо правой рукой. Он был левшой и носил контактные линзы, мяч задержался на уровне пояса, когда он закрыл глаза от резкой боли, затем ударил по мячу справа так сильно, что тот изменил цвет: из желтого став зеленым, как хамелеон, и Джейн едва различала его на фоне зеленого корта и зеленой изгороди. Она бросилась туда, где должен был упасть мяч, и мягко по нему ударила. Сьюки пришлось поднапрячься, чтобы отбить мяч слабым ударом, Александра послала его с налета на переднюю часть площадки противников, отбив с такой силой, что он взлетел выше заходящего солнца. Но Ван Хорн понесся назад быстрее краба под водой и послал свою металлическую ракетку в стратосферу: блестя серебром, она медленно там вращалась. Оторвавшись от игрока, ракетка без усилий вернула мяч в пределы площадки, и счет продолжился, игроки переплетались опять и опять, то по часовой стрелке, то против движения солнца. Джейн ощущала захватывающую музыку всего этого: полифонию из четырех тел, четырех пар глаз и шестнадцати вытянутых конечностей, оркестрованных на почти горизонтальных полосах красного заката, пробивающегося сквозь лиственницы. Опадающая хвоя звучала, как отдаленные аплодисменты. Когда быстрый обмен ударами, а вместе с ним и матч, наконец, закончился, Сьюки посетовала:

— Моя ракетка сдохла.

— Нужно пользоваться кетгутом, а не нейлоном, — заметила Александра, их пара выиграла.

— Она была абсолютно свинцовой. Каждый раз, когда я ее поднимала, я ощущала стреляющую боль в предплечье. Это вообще нечестно.

В свою очередь Ван Хорн пожаловался:

— Черт побери эти контактные линзы. Стоит попасть в них пылинке, и начинает резать, как бритвой.

— Это была восхитительная игра, — произнесла Джейн в заключение. Так уж получалось, что частенько ей выпадала роль родителя-миротворца или бесстрастной незамужней тетушки, хотя на самом деле внутри у нее все кипело.

Уже объявили о дне перехода на зимнее время, и темнота наступила внезапно; когда они потянулись по дорожке к дому, многие окна уже светились огнями. В длинной гостиной Ван Хорна, заполненной произведениями искусства, но какой-то голой, три женщины уселись рядом на круглом диванчике, попивая из бокалов. Хозяин дома был мастер составлять экзотические напитки. Как какой-нибудь алхимик, он смешивал текилу и гранатовый ликер, creme de cassis, Tri pie Sec [28] и сельтерскую, клюквенный сок и яблочное бренди со всякими колдовскими снадобьями; все это хранилось в шкафчике голландской работы семнадцатого века, увенчанном двумя головками ангелов с удивленными лицами, — дерево треснуло от старости как раз посередине глаз. Сквозь узкие окна виднелось море, окрасившееся в винный цвет, цвет облетающих кизиловых листьев. Между ионических колонн камина под громоздкой каминной доской тянулся керамический фриз — белые фигурки обнаженных фавнов и нимф на синем фоне. Фидель принес закуски, паштеты и соусы из морских обитателей, empanadillas, calamares en su tinta [29] , которые поглощались с пронзительными возгласами отвращения и брались прямо пальцами, ставшими того же цвета грязной сепии, что и кровь этих мясистых головоногих моллюсков. То и дело одна из ведьм восклицала, что дома ждут дети, надо поехать домой, чтобы приготовить ужин, или хотя бы позвонить и поручить это старшей дочери. В этот вечер обычный распорядок был нарушен. Это был канун праздника Хэллоуин, когда дети веселятся на вечеринках и снуют по темным кривым улочкам в центре Иствика, выпрашивая угощение. Вдоль заборов и живых изгородей будут бродить кучки деятельных маленьких пиратов и золушек в масках с застывшими гримасами, и сквозь картонные глазницы будут живо блестеть влажные глаза; призраки, закутанные в наволочки, понесут большие сумки с шуршащими шоколадками «Херши» и конфетами «М and M's». Не переставая будут звенеть дверные звонки. Несколько дней назад Александра ездила за покупками со своей младшей, Линдой, в «Вулвортс» около парка. Окна магазина ярко светились в темноте, полные пожилые продавщицы к концу дня устали от детей, выбиравших дешевые украшения и безделушки. На какое-то мгновение Александра почувствовала старое волшебство, взглянув широко раскрытыми глазами девятилетней девочки на символическое великолепие уцененных привидений, настоящих гоблинов — маска и костюм в пластиковом мешке всего за 3 доллара 98 центов. Америка учит своих детей, что всякое развлечение может служить поводом для покупки. Александра в момент сопереживания превратилась в собственного ребенка, бродила из отдела в отдел, а чудеса, которые можно купить, были прямо перед глазами и пахли каждое своим собственным запахом: чернилами, резиной или сдобой. Но подобные материнские проявления случались с ней все реже с тех пор, как она стала сама собой, полубогиней, более суровой и искусной, чем любая другая. Сьюки, сидевшая на диване рядом, потянувшись, распрямилась в своем маленьком платьице цвета персика так, что показались белые трусики с оборочками, и, зевнув, сказала:

28

Черносмородиновый ликер; сорт французского сухого вина (фр.)

29

Слоеные пирожки; кальмары в собственном соку (исп.)

— Мне, в самом деле, пора. Бедняжки. Мой дом как раз в центре, его наверняка сейчас осаждают.

Ван Хорн сидел напротив в обитом вельветом кресле, блестя от пота. Он надел свитер из ирландской шерсти — натуральная шерсть пахла овцой — поверх футболки с трафаретным изображением жестикулирующего, с торчащими зубами Малкольма X.

— Не уезжайте, дорогая, — сказал он. — Оставайтесь, примите ванну. Именно это я и сам собираюсь сделать. Я провонял.

— Ванну? — повторила Сьюки. — Я могу принять ее и дома.

— Дома? Но моя ванна отделана тиком. Два с половиной на два с половиной метра, — сказал он, так резко повернув голову, что пушистый Тамкин в испуге спрыгнул с его колен. — А пока мы хорошенько отмокнем, Фидель успеет приготовить паэлью или тамалес [30] или что-нибудь еще.

— Тамаль, и тамаль, и тамаль, — безвольно повторяла Джейн Смарт. Она сидела на диване с краю рядом со Сьюки, ее сердитый, как показалось Александре, профиль четко вырисовывался. Самая маленькая из них, она, стараясь не отставать, выпила больше всех. Джейн почувствовала взгляд Александры и посмотрела на нее покрасневшими глазами. — А ты как, Лекса? Какие у тебя соображения?

30

Кукуруза с мясом и перцем (исп.)

— Ну, — раздался неспешный ответ. — Я действительно грязная, и у меня все тело ломит. Три сета подряд — это слишком для такой старушки.

— После ванны вы почувствуете себя на миллион долларов, — уверил ее Ван Хорн. — Вот что я вам скажу, — обратился он к Сьюки. — Неситесь домой, проверьте ваших ребят и возвращайтесь как можно скорее.

— Заскочи по дороге ко мне и проверь моих тоже. Сможешь, дорогая? — вступила в разговор Джейн Смарт.

— Хорошо, посмотрю, — сказала Сьюки, опять потянувшись. У нее были длинные ноги, покрытые веснушками, а изящные ступни в маленьких вязаных носках с кисточками походили на лапки Кролика из мультфильма. — Может, я вообще не вернусь. Клайд надеялся, что я приготовлю небольшую колоритную заметку о праздновании Хэллоуина, — просто пройдусь по Дубравной, справлюсь в полиции, не разгромили ли чего, может, расспрошу каких-нибудь старожилов в «Немо» о тяжелых старых временах, когда приходилось мыть окна мылом и проветривать на крыше кишащие клопами матрасы.

— Почему вы так носитесь с этим жалким дураком Клайдом Габриелем? — взорвался Ван Хорн. — Парень явно не в себе.

— Именно поэтому, — быстро ответила Сьюки.

Александра поняла, что наконец-то Сьюки и Эд Парсли расстались.

Ван Хорн тоже это понял.

— Может, мне пригласить его сюда как-нибудь?

Сьюки встала и гордо откинула с лица волосы.

— Ради меня не стоит, я вижу его на работе каждый день.

Больше не было разговора о том, вернется она или нет, все было ясно по тому, как она схватила ракетку и обернула вокруг шеи желтовато-коричневый свитер. Они услышали, как у машины, светло-серого «Корвета» с открывающимся верхом и с табличкой ее бывшего мужа «Руж» на багажнике, заработал мотор, она описала круг и поехала по дороге, хрустя гравием. Прилив в этот вечер был слабый — стояло полнолуние, — поэтому небольшие старинные якоря и гнилые ребра рыбачьих плоскодонок выступали из песка при свете звезд там, где соленая вода покрывала их каждый месяц на несколько часов.

Когда Сьюки уехала, все трое расслабились, почувствовав себя непринужденно в своей не совсем безупречной коже. Но, тем не менее, в потных теннисных костюмах, с перепачканными чернильным соусом пальцами, с горлом и желудком, горевшими от острых перченых соусов, поданных Фиделем к кукурузе и энчиладас, они пошли, наполнив еще раз бокалы, в музыкальную гостиную. Здесь двое музыкантов продемонстрировали Александре свои успехи в исполнении сонаты ми минор Брамса. Какой гром могут извлекать пальцы из беспомощных клавиш! Словно то были нечеловеческие руки, сильные и широкие, как сенные грабли; эти никогда не ошибались, быстро складывая в ритм трели и арпеджио. Только более тихим пассажам недоставало выразительности, словно в регистре не было достаточно тихого звука, необходимого для нежного туше. Бедная малышка Джейн нахмурила брови, старается изо всех сил, чтобы не отстать, сосредоточенное лицо все бледнеет и бледнеет, наверное, ноет рука, держащая смычок, другая рука снует вверх-вниз, нажимая на струны так, словно они раскалены. Александра сочла своим материнским долгом поаплодировать, когда закончилось напряженное и бурное выступление.

— Конечно, это не моя виолончель, — объясняла Джейн, убирая со лба влажные черные волосы.

— Всего-навсего старенькая скрипка работы Страдивари, которая у меня завалялась, — пошутил Ван Хорн и затем, видя, что Александра поверила (когда она страдала от безнадежной любви, не было ничего, чему бы она не поверила), поправился: — На самом деле не Страдивари, а Черути. Этот мастер тоже из Кремоны, но жил позднее. Тем не менее, приемлемый старый скрипичный мастер. Спросите любого, у кого есть его инструмент. — Вдруг он закричал так громко, что срезонировала дека рояля, а тонкие черные оконные рамы, едва державшиеся на потрескавшейся замазке, согласно завибрировали: — Фидель! — Отозвалась пустота огромного дома. — «Маргариты»! Tres! Принеси в ванну! Traigalas al bano! Rapidamente! [31]

31

Три! Принеси в ванну! Быстро! (исп.)

Итак, близился момент раздевания. Чтобы ободрить Джейн, Александра встала и пошла за Ван Хорном сразу; но, вероятно, Джейн и не нуждалась в ободрении после недавнего музицирования вдвоем. В отношениях Александры с Джейн и Сьюки само собой подразумевалось ее лидерство — наимудрейшей из них, а также самой медлительной, держащейся в тени и немного простодушной. Две другие были помоложе и потому более современны и не так близки к природе с ее неизбывным терпением, бесконечной любовью и властной жестокостью, с ее приверженностью к неспешному перемалыванию антропоцентрического порядка.

Процессия из трех человек проследовала через длинный зал с пыльными атрибутами современного искусства и потом через небольшую комнатку, наспех заставленную садовой мебелью и нераспакованными картонными коробками. Новые двойные двери, обитые изнутри черным винилом на вате, удерживали тепло и влагу в пристроенных Ван Хорном комнатах, где прежде размещалась крытая медным листом оранжерея. Пол в купальне был выложен плиткой из Теннеси, а помещение освещалось лампами, утопленными в темном, обшитом досками потолке.