Итерации Иерихона

17. ПЯТНИЦА, 12:57

Нагнал я ее уже на улице. Конторщики разбегались по своим столам и ячейкам, вцепившись в полупрочитанные газеты и чашки кофе с пенкой; толпа на тротуарах редела. Но машин было полно, и стоянки вдоль Сентрал-авеню были битком забиты.

— Идите быстро, — сказал я вполголоса, догнав ее и взяв под руку. — И смотрите за машинами. Как только увидите что-нибудь полоз…

— Я знаю, — шепнула она. — Быстрее, Бога ради!

Я посмотрел на нее, она очень серьезно наклонила голову. Она тоже знала: и Джон, и Ким По были застрелены из машины, и, хотя возле бара Клэнси заметили фургон, не было стопроцентной уверенности, что убийца ездит именно на нем. Единственное, что играло нам на руку, так это то, что в такую погоду водители обычно держат окна закрытыми. Хотя Кейл Мак-Лафлин и говорил, что лазерная винтовка может стрелять сквозь неотражающее стекло, киллер, желая прицелиться поточнее, наверняка бы открыл окно.

Мы жались к стенам домов, а я, как учил меня когда-то отец, шел со стороны мостовой — на сей раз по более серьезным причинам, чем защитить даму от брызг из-под колес машин. Если она — основная цель киллера, то так она будет чуть в большей безопасности. Конечно, если она права, то не очень важно, что я делаю, поскольку этот гад может первым шлепнуть меня. Честно говоря, не слишком утешительная мысль.

— Вы решили, к какому именно судье хотите обратиться? — спросил я на ходу. Оставался только один квартал, и была уже видна площадь на пересечении Сентрал и Каронделет. Прямо за площадью возвышался пятиэтажный дом окружного суда из белого бетона.

Хинкли задумалась, потом покачала головой.

— Я никого из здешних судей не знаю, — ответила она, не отводя взгляда от улицы. — Я просто думала туда дойти и прочесть чье-нибудь имя на дверной табличке.

Я вздохнул. Только сейчас я заметил, что она одета в башмаки до колен из телячьей кожи. На правом ботинке развязался шнурок, но я не стал ей об этом говорить, чтобы не останавливаться.

— Это не так просто, — сказал я. — У них такие же рабочие часы, как у всех служащих, и в пятницу, если они кончают дела рано, вполне могут уже быть на поле для гольфа.

На секунду я задумался, вспоминая судей, о чьих процессах мне доводилось писать отчеты.

— Можем попробовать найти Свенсон. Эдит Свенсон, — добавил я. — О ней говорят, что она по крайней мере честна. Не знаю, будет ли она на месте, но мы всегда можем…

Она вдруг со свистом вдохнула воздух, и ее рука под моими пальцами затвердела. Я проследил за ее взглядом и увидел фургон, сворачивающий с Каронделет в нашу сторону. Белый «форд эконован», продукт конца восьмидесятых — ржавый бензиновый бегемот, натужно пускающий клубы бледного дыма из выхлопной трубы и доживающий последние дни, отведенные ему до изъятия. Но главное было не это, а то, что он медленно двигался в нашу сторону. Водителя я не мог разглядеть, но со стороны сиденья пассажира окно было опущено.

В нескольких шагах от нас оказалась дверь какого-то ресторана под раскрашенным парусиновым тентом.

— Быстрей туда! — крикнул я.

Хинкли не надо было погонять. Мы нырнули под тент и шмыгнули к двери. Я схватился за ручку и распахнул было дверь, но в этот момент «эконован» прогрохотал мимо.

Мы стояли, как окаменелые, и смотрели на фургон. За баранкой сидел пожилой чернокожий джентльмен. Не обратив на нас ни малейшего внимания, он зарулил по Сентрал в сторону от здания суда. Из стереоколонок доносилась ва-ва-ва-ва-ууу — грохочущая древняя песенка.

Ложная тревога.

Берил, пошатнувшись, прислонилась к дверному косяку и прижала руку к груди.

— Боже мой, никогда не думала, что так обрадуюсь Айку и Тине Тернер.

— Когда мы выберемся из этой истории, я вам подарю такую запись, пообещал я и потянул ее на улицу.

— Черт возьми! — Она вдруг остановилась и посмотрела вниз. — У меня ботинок развязался.

Я снова подумал, не дать ли ей завязать ботинок, но решил, что не стоит. Следующий фургон может нести менее безобидный груз, чем старые записи классических мелодий.

— Это потом, — сказал я, увлекая ее за собой. — Сейчас надо идти.

Мы миновали переулок и последний дом квартала — обреченное на снос офисное здание с забитыми фанерой окнами: одна из жертв землетрясения, владелец которой решил, что снос обойдется дешевле ремонта. Теперь мы были уже почти напротив угла здания суда, занимавшего целый квартал, столь же непритязательного и безликого, как окружная тюрьма и дом правительства штата рядом с ним. Все три здания были жертвами официального архитектурного стиля, который один мой приятель назвал «Постготический параноид двадцатого века»: ни одного окна на гладких стенах первого этажа, а на следующих этажах — узкие створчатые окна, похожие на бойницы лучника. Верьте нам, ибо мы — правительство.

— Верю, если вы отражаете лазерные лучи, — пробормотал я.

— Что? — переспросила Хинкли.

— Да ничего. Мысли вслух.

После этих слов у меня действительно возникла новая мысль.

— А эти двое, Дик и Джефф? Когда я их увижу?

Хинкли посмотрела на меня, и взгляд ее был весьма красноречив. Она мне в общем-то доверяла — то есть доверяла ровно настолько, чтобы перед сдачей судье сообщить факты и их засвидетельствовать, но она совершенно не была готова доверить мне жизнь своих друзей. В конце концов я ведь сознался ей, что Баррис рассчитывает выйти через меня на Пейсон-Смита. И хотя я был явно удивлен, что карточка Барриса оказалась жучком, и охотно оставил ее в ресторане, вполне могло оказаться, что ВЧР меня использует как подсадную утку.

— В свое время я вам дам знать, — ответила она ровным голосом. — Не волнуйтесь, они о вас знают. Но давайте не все сразу, ладно?

— Да, конечно. Как вы решите.

Мы уже вышли на угол Сентрал и Каронделет. Других пешеходов не было видно, ни одна машина не нарушала знак «Стоянка запрещена» возле зданий суда и тюрьмы. Пока все нормально, осталось только перейти улицу, пересечь площадь в виде почтовой марки с пустыми цементными гнездами для деревьев вместо зубчиков, а дальше — боковая дверь здания суда для нас открыта. Металлодетекторы там установлены с тех пор, как какой-то псих открыл в зале суда огонь и перестрелял уйму народу; и с тех же пор у входа в здание стоит наряд полиции. Проскочить дверь — и мы, считай, уже дома.

Я оглядел площадь и потянул Хинкли с тротуара на мостовую.

— Вперед, — сказал я. — Пошли.

Мы поперли напрямик через широкий перекресток, не обращая внимания на разметку и светофор, не переходя на бег, но и не глазея по сторонам. Примерно на середине перекрестка она высвободила руку. Идя рядом, мы ступили за бордюр и вышли на площадь. За окнами здания суда уже были видны люди за письменными столами и в коридорах. До боковой двери осталось чуть больше двух метров.

Она издала какой-то звук — как будто все-таки наступила на болтающийся шнурок, но я не обратил внимания. Меня уже отпускало напряжение. «Ах ты гад, в тени затаившийся…»

— Я вам найду компакт-диск с Тиной Тернер в одном местечке на Дельмар-стрит, — сказал я. — Бывали в «Винтейдж Винил»? У них лучш…

Меня не слушали. Она отстала. Я обернулся посмотреть, ожидая увидеть, что она все же решила завязать ботинок.

Доктор Берил Хинкли лежала лицом вниз на бетонном тротуаре, и ее ноги еще дергались, получая от остатков мозга приказы бежать во весь дух.

Но это было невозможно, поскольку беззвучный луч пробил у нее в затылке дыру шириной с большой палец.