Иван-царевич и C. Волк.Похищение Елены

– Захочет – и так пойдет, – сурово отрезал Семен, но кулак все же разжал, и не

ожидавший такого послабления режима немой обрушился на пол как куль с картошкой, болезненно ойкнув.

Впрочем, мучениям его не суждено было продолжаться, потому что в этот момент

прямо на глазах у изумленного народа из малахитовой стены рядом с книжным шкафом, держа за руку нелукоморского вида коротышку в огромных очках, в зал вышел царь Симеон.

Народ отпрянул, передние ряды придавили задние, передавая им свой испуг:

– Чур меня, чур!..

– Нешто покойник пришел?..

– Из самой стены вышел – так стало быть, дух евойный…

– Ой, спаси-сохрани…

– Уходили все-таки царя нашего, гады…

Люди страдальчески заахали и подались назад еще больше, освобождая вокруг неизъяснимым образом явившегося то ли живого, то ли мертвого монарха полянку в несколько метров.

– Ну, здравствуй, честной народ, – приложил Симеон руку к сердцу и поклонился. – Не пугайтесь вы, и не думайте чего плохого – я живой, и мы с вами еще всех врагов наших переживем! Благодарю вас, люди добрые, что в тяжелый час не пожелали жить под гнетом коварного супостата и, взяв оружие в руки, растоптали проклятых пришельцев как добрый конь давит змею!

– Ура!!!.. – грянула толпа, и в воздух полетели шапки, кички, венцы, картузы,

колпаки и (в случае с кузнецом Семеном) предатель Букаха1. – Слава батюшке-царю!

– Слава…

– А где царица-матушка?

– Что с ней сталось?

– Жива ли? – забеспокоился вдруг народ.

– Жива, жива, люди добрые, – успокаивающе махнул рукой царь. – И царица Елена жива-здорова. И все это благодаря нашему маленькому герою, нашему… Да где же он? – царь заоглядывался по сторонам, потом под ноги – но все напрасно.

– Вы малыша вашего ищете? – выкрикнули из толпы.

– Так он, царь-батюшка, как вы отвернулись, обратно в стену ушел!

– А-а… Ну, это он от скромности, наверное. Деликатной души чел… домо… библиотечный.

– А колдун куда подевался? – выкрикнул долговязый чернявый парень в желтой поддевке.

– Колдун покинул сей лучший из миров, то есть помер, – торжественно объявил Симеон и тут же зажал уши, чтобы не оглохнуть от сумасшедшего «УРА!!!», мгновенно взорвавшего толпу.

– А как у нас в городе дела обстоят, люди добрые? Кто мне расскажет, что у нас в славном Лукоморске сейчас деется? – едва дождавшись, пока народное ликование возьмет тайм-аут, спросил царь.

– Ну, я могу, – выступил вперед шорник Данила, с усилием согнав улыбку от уха до уха и приняв серьезно-торжественный вид, подобающий для разговоров с царями. – Звать меня Данила Гвоздев, а ремесло мое шорное. Живу я с семейством в Соловьевке, в доме с синими наличниками…

– Да ты мне расскажи, что в городе деется, Данила! – нетерпеливо прервал его Симеон. – Про наличники потом!..

– Сейчас все поведаю, батюшка царь. Я про себя говорю, чтоб не подумали вы, что

я какой пьяница безродный, али смутьян пустоголовый. Я горожанин законопослушный и верноподданный, и думаю, что говорю.

– Это хорошо…

– Ну, так слушайте. А что я пропущу – меня мир поправит… – и он обвел

замотанной тряпицей рукой притихший с уважением люд. Ишь ты – шорник – шорник, а сказанул так, что и не всякий боярин повторит…

Закончив изложение событий последних трех часов, Данила почтительно замолк.

Заговорил царь.

– Спасибо вам, люди добрые, еще раз за отвагу вашу, за верность и за сердца ваши горячие, – молвил он. – Я всегда знал, что государи других держав локти кусать должны, что не у них, а у меня в стране такой народище проживает! За ним, то бишь, за вами – как за каменной стеной! Любого колдуна, али супостата голыми руками на корню удушите! Молодцы! Сбросили мы чародейское иго! И на радости такой объявляю я народные гуляния на три дня! Будут на всех площадях бочки стоять с пивом, с вином, да туши жариться – подходи, честной народ, ешь-пей, сколько душе угодно, за Лукоморье родимое! А всем, кто с оружием в руках во дворец пришел, жалую по золотому червонцу!

В ответ снова грянуло дружное «ура».

– начало сноски-

1 – Руки перепутал, ну с кем не бывает.

– конец сноски-

– Шорник Гвоздев! – выкликнул царь, едва ликование чуть спало.

– Тут я!

– Ты сумел оккупанта извести, сумей теперь это дело отпраздновать. Назначаю тебя распорядителем царских подвалов. А пока давай пройдем до нашей сокровищницы, поможешь мне с казной. Обещания выполнять надо.

– УРА!!!..

Но едва Симеон повернулся, чтобы уйти, его окликнул из толпы молодой нетерпеливый голос:

– Ваше величество! А с этим-то что нам делать?..

Царь остановился, оглянулся, вытянул шею, чтобы разглядеть, кто кричал, но в этом не было нужды – позвавший его молодой парень возвышался над толпою как ладья над пешками. Но в глаза он бросился не только и не столько из-за своей фигуры, а главным образом потому, что привлекая внимание государя, помахивал в воздухе зажатым в кулаке Букахой.

– Вы не смотрите, что он смирный сейчас – он сбежать хотел, и ножиком мне новый армяк попортил!..

– Воевода?.. – мрачно, как в оптический прицел, прищурился царь, и сцена унижения и предательства обласканного военачальника в тот злосчастный вечер в трапезной снова воскресла в памяти.

Букаха завертелся в руках кузнеца, как будто под его ногами развели костер, дико замычал, но Семен был начеку.

– Веди изменника Букаху ко мне в хоромы. А вместо своего армяка, за то, что поймал его, получишь шубу с моего пле…

Царь умолк на полуслове, мысленно сравнив свою фигуру и фигуру молодого гиганта. Их плечи явно были разного размера.

– Кхм… – задумчиво пощипал бороду царь. – Вместо испорченного армяка получишь штуку первосортного сукна и соболей на опушку. А сейчас давай, не медли. Уж больно давно мы с воеводой не виделись…

Царь первым вошел в свой кабинет и остановился на пороге, словно налетев на невидимую преграду – уж не ошибся ли он этажом или крылом?..

Кабинет за время его отсутствия радикально сменил сферу интересов.

Там, где при нем, Симеоне, висели карты, портреты предков, боевые знамена отличившихся дружин и охотничьи и военные трофеи, напоминавшие о славной юности не только его самого, но и всей лукоморской династии, выросли шкафы и полки, набитые ретортами, склянками, бутылями, горелками, перегонными кубами и прочими вещами странными и отталкивающими, чему нормальный человек и названия знать не может, и не дай Бог, когда-нибудь вообще узнает. Нечистые атрибуты колдовства расползлись по его столу красного дерева, залив его, проев и местами перекрасив во все цвета радуги, если бы, конечно, на каком-либо небосводе нашлась радуга,