Иван-царевич и C. Волк.Похищение Елены
Шрифт:
– Но… я вернусь!.. Правда! Октябрем-батюшкой клянусь!..
– Не вернешься, мила дочь, – покачала задумчиво головой убыр. – Ты – не вернешься. Серафима ваша опытная. Саёк ловкий. И нахальный. А ты им обузой будешь, потому что весь толк с тебя – подолом за коряжины цепляться.
– Я мужской наряд надену, как она!
Убыр сердито поджала тонкие губы.
– Тьфу на тебя. Вот ведь нудная девка…
– Нудная – так подавно отпустите с Серафимой идти, – надулась и Находка.
– С Серафимой, с Серафимой… Вот заладила… Упрямая. Так и съела бы… Не боись. Шуткую. Ладно…
– Нет. Ведь если вы об октябричах радеете, так и об остальных людях порадеть должны! Если Ксотей силу наберет, Лукоморье захватит, так ведь дальше-то весь Белый Свет за…
– Да ты мне сказки не рассказывай, – скептически прищурилась Макмыр, – Об Лукоморье каком-то она радеет. О Белом Свете. Так и скажи, что с подружкой погулять еще хочешь, что в лесу после города тебе сидеть хуже горькой редьки.
– Нет, честное слово, убыр Макмыр, не так все это…
– Так, не так… – проворчала старуха. – Ох, на преступление толкаешь ты меня…
Да нет, никого я есть не собираюсь, – со смешком добавила она под напряженно-вопросительными взглядами. – Если что – предупрежду. Я про эту вот девицу говорю городскую… Фармазонку… Нет, фуражирку. Или суфражистку?.. Ладно. Хочешь погулять
напоследок, мир поглядеть – насильно держать не стану. А то никакое учение впрок не пойдет.
– Значит, отпускаете меня, убыр Макмыр? – умоляюще глядя на старуху, приложила
просительно руки к груди Находка. – Простите меня, простите, но не могу я по-другому… Я должна…
– Нет, Находка, не надо, оставайся… – протестующее начала было царевна, но октябришна упрямо покачала головой.
– Я с вами.
– Октябрь тебе судья, мила дочь, – вздохнула расстроено убыр. – Должна – иди. Да только ты хитра, а я все равно хитрей. Чёб ты ко мне вернулась, я тебе сегодня ночью половину силы своей передам. Вот баньку истопим, и передам. Тогда обязательно вернешься. Половина к половине. Хоть на моей памяти никто по половине и не передавал, а только можно такое сделать, я знаю, если ученицу
привязать хочешь. Она за второй половиной явится – не затеряется, говорят. Вот и проверим заодно.
– Да я бы и так явилась!..
– Вот и хорошо. Так и так – все одно вернешься. Да и в дороге даже эти полсилы тебе лишние не будут. Без них ты кто? Простая профурсетка1. Во. Вспомнила. А с ними – уважаемый человек, половина убыр.
– Спасибо, убыр Макмыр, я обязательно вернусь!
– Ладно, потом будем разговоры разговаривать. Полетели-ка обратно домой. Времени
у нас мало, а то, глядишь, научу еще тебя кой-чему, чему успею. А поутру колобок из аржаной муки испеку, заговорю, и он вас доведет, куда надо. А теперь – айда, полетели. А то опять дождь собирается.
Утром следующего дня, едва встало солнце, друзья в сопровождении Макмыр вышли за ворота.
Прощания были позади.
Убыр извлекла из берестяного короба серый колобок из ржаной муки, пошептала над ним недолго, и бросила на траву.
– Все, милые мои, – повернулась она к покидающим ее гостям. – Ступайте за ним –
он вас до самого Лукоморья доведет, по короткому пути. Задержитесь – ждать будет.
Съесть не вздумайте. На ночь в мешок его прибирайте, утром снова на дорогу бросайте – и за ним. Находка слова теперь знает, на нее полагайтесь. Серафима,Саёк – прощевайте. Не поминайте лихом. И Октябрь вам в помощь. А тебя, мила дочь, я ждать буду. Теперь, пока ты не придешь, я и помереть-то не могу, со всеми-то
своими годами и болестями. Я тебе половину силы отдала, а половина – к половине, друг без друга не могут. Так что торопись, слышишь? Кроме Лукоморья и Белого Света еще и наши леса есть, а в них тоже люди живут, которых защищать надоть.
Находка, не скрывая слез, крепко обняла старуху, поцеловала, хлопнула в ладоши, и колобок покатился в Лукоморье.
– начало сноски-
1 – Кто такая профурсетка, Макмыр точно не сказала бы и под страхом съедения гондыром, но в ее понимании это был некто, кому следовало во всех странах соединяться, потому что кроме своих последних цепей им терять было нечего.
– конец сноски-
И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ-ПОЖИВАТЬ
Часть шестая
Пришла беда – затворяй ворота.
Лукоморская поговорка
Первое заседание оборонного командования Лукоморья закончилось быстро и ничем.
Узнав о грядущем нашествии вражеских орд, поглядев на карту и померив расстояние от границы с Сабрумайским княжеством до Лукоморска пятерней, бояре пришли по
очереди в шок, ужас, возбуждение, раж, и закончилось всё тяжелым случаем ура-патриотической лихорадки.
Боярин Никодим провозгласил, и все остальные, на мгновение задумавшись над альтернативой, его поддержали, о желании вести военные действия малой кровью на чужой земле. Но, поскольку к предполагаемой дате нашествия собрать, снарядить и обучить хоть сколько-нибудь заметное войско для опережающего удара возможным
никак не представлялось, порешили встретить захватчиков на границе и устроить им последний день Пнёмпеня1.
Одинокий несогласный голос новоявленного князя Грановитого обкомом был
показательно проигнорирован, главнокомандующий армии всея Лукоморья царь Симеон, поддавшись на этот раз общественному мнению, настаивать не стал, и высокородные разошлись с прямым поручением разработать в двухдневный срок и представить пред ясные очи план Костейской кампании.
Оставив Граненыча кипеть в пустом зале от бессильной злости.
Данила Гвоздев, сочувственно поморщившись и пожав плечами, отправился набирать добровольцев, а Митроха, путаясь с непривычки в полах шубы с царского плеча2, в самом черном из своих отвратительных настроений направился в библиотеку.
– Ах, Митрофан, Митрофан… – встретил его на пороге своей волшебной каморки в
соседнем измерении Дионисий, горестно качая головой. – Можешь не рассказывать: я там был и все слышал… Как нехорошо… Как всё нехорошо… Почему бояре не хотят видеть очевидное? Врагов же больше, и они лучше обучены! На равнине они сомнут нашу армию, как горная лавина сминает и корежит редкие кусты! Даже я,