Иван-царевич и C. Волк.Похищение Елены
Шрифт:
– Да? – возмущенно изумилась Матрена. – Да врешь ты все, старик! Да рази ж такое возможно, чтобы воры хозяев крали! Ну, а дом – что я, думаешь, дома не видела? Как дом может уйти в окошки? Что ты несешь такое? Так и скажи, что быть такого не могет!
– А вот и могет! А вот и могет! – Зимарь только что не хихикал. – Сдаешься, али как?
– Сдаюсь, – многозначительно прищурилось дивовище. – Нут-ка, говори свою отгадку, ежели такая есть.
– Да как ей не быть, пава, – взмахнул руками старичок. – Это же пришли рыбаки, рыбу из сетей вытащили,
– Как, и все?!.. – неизвестно, что у уткоженщины открылось шире – рот или глаза.
– И верно ведь… Ай, да старик! Ай, да затейник! А ну, еще загадай!
– Да легко! – Зимарь вошел в азарт. – Четыре четырки, две растопырки, третий – вертун.
– С… сдаюсь!
– Корова!
– А еще! – тут не на шутку разохотилась и Матрена.
– Стоит копна посреди двора, спереди вилы, сзади метла!
– Сдаюсь!
– Корова!
– Еще!
– Стоит сноха, ноги развела, всех кормит, сама не ест.
– Корова?
– Соха!
– Еще!
– Скоро ест, мелко жует, сама не глотает, и другим не дает!
– Соха?
– Пила! Шла свинья сквозь быка по железному следку, хвост смолевой!
– Н-не знаю!
– Иголкой сапоги тачают!
– Еще!
– На ямке, ямке, сто ямок с приямком!
– Еще!
– Наперсток! А нут-ко, эту загадку отгани! Пошел я по тух-тухту, взял с собой тав-тавту, нашел на храп-тахту; кабы да не тав-тавта, съела б меня храп-тахта!
– Ну, ты даешь, старик! Это даже не выговорить!
– Пошел я по лошадь, взял с собой собаку, нашел на медведицу, пава!..
– А ну, еще давай!
Расслабившись на покрытой жесткими перьями, без устали под ними двигающейся спине дивовища, Иван и Агафон с улыбками наблюдали за дуэтом Матрены и Зимаря.
За кормой их вошедшего в раж игромании судна пенился белый след от мощных утиных лап, а на противоположном берегу, который становился все ближе и четче с каждой минутой, уже ясно просматривались невысокие горы, покрытые полураздетым лесом,
прибрежные в ржавой листве кусты, следы на песке и дымки среди деревьев – совсем
недалеко от берега. Значит, Матрена не обманула, и там действительно живут люди, у которых можно будет привести себя в порядок, купить коней, теплую одежду и припасы, спросить дорогу и оставить деда Зимаря. Может, найдутся у него там родственники, или хотя бы вспомнит его кто-нибудь. Да если даже и нет – не тащить же старика с собой, пока его кто-нибудь не признает.
Или не убьет.
А тем временем загадочный поединок, уже давно перешедший в добивание безоговорочно поверженного противника, был в самом разгаре.
– …Сидит баба на юру, ноги свесила в реку!
– Сдаюсь!
– Мельница!
– Дальше!
– Пять братьев в одном доме прижались!
– Сдаюсь!
– Рукавичка!
– Дальше!
– Живой мертвого бьет, мертвый во всю голову ревет!
Пауза.
И, тут же, с радостью неописуемой:
– А-а-а-а!!! Наконец-то!!! Это я знаю!!! Это сержант умруна своего бьет! Ну,
старикан, держись – купаться будем!И, не вступая более в переговоры, Матрена нырнула.
– Ох-х-х-х!!!..
– Тьф-фу-у-у-у!..
– Ах, ты!!!..
Все трое вынырнули из обжигающе-холодной осенней воды и заотфыркивались.
– Я… плавать… не… умею… – прохрипел царевич, пытаясь опереться о воду, чтобы приподняться над поверхностью.
– И я… тоже… – поддержал его чародей, хватая воздух ртом целыми кусками и отчаянно колотя одной рукой по воде. Мешка своего он из второй руки не выпускал даже сейчас.
– Ну, так на ноги встаньте, – посоветовал им Зимарь. – Здесь, кажись, мелко.
– Да?
Даже не сапог – коленка Иванушки тут же, как в подтверждение слов старика, наткнулась на каменистое дно, порвав штанину и посадив синяк.
– Ай!.. Уй!.. Точно, – нашел дно и Агафон. – Вот гадская утка – что на нее напало! Что ж это ты так промахнулся-то, дед, а? Что ты ей такое загадал, что даже она догадалась?
– Что-то про умрунов? – наморщил лоб под облепившими его ледяными волосами Иван.
– Да про каких умрунов, что вы городите, сынки? – возмутился дед. – Про колокол я загадал – «Живой мертвого бьет, мертвый во всю голову ревет». Колокол это. Какие еще умруны, что это вообще такое, я вас спрашиваю?
– Не знаешь? – Агафона передернуло – то ли от холода, то ли от воспоминаний. – Счастливый ты человек, дед Зимарь. – За это незнание и искупаться не жалко.
На карачках потерпевшие уткокрушение вылезли на берег и, упав в изнеможении, оглянулись на реку.
Куда-то далеко, в море-окиян, уплывал короб Иванушки вместе со всеми их скудными припасами и единственным одеялом. А на самой середине реки покачивалась на волнах и, время от времени хлопая себя по бокам, заливисто, басом хохотала уткоженщина Матрена.
– У-у, водоплавающее! – бессильно погрозил ей кулаком волшебник, отвернулся, и прямо перед своим носом увидел острие вил.
Скорее старших, чем средних лет человек со взъерошенными волосами, с аккуратно подстриженной бородкой, но без усов закатал рукава белого балахона, поправил белый островерхий колпак, снова съехавший на глаза и склонился над странной многоэтажной конструкцией из связанных вместе, одно над другим, увеличительных
стекол, которую держал над неглубокой плошкой с белыми капельками на дне молодой человек, как две те же самые капли похожий на него.
– Нич-чего не видно. Подвинь, пожалуйста, номер пять к номеру шесть на треть миллиметра.
Молодой человек быстро повиновался.
– Хм… Еще хуже… Попробуй сдвинуть номер восемь к номеру девять на столько же.
Лупы были сдвинуты.
Человек молча и сосредоточенно вглядывался в них несколько минут то правым, то левым глазам поочередно. Потом попробовал смотреть обеими, но тут же сдался.
– Нич-чего не видно, – снова пробормотал он и повернулся к своему ассистенту:
– Включи, Геннадий, свет, пожалуйста.