Иван-чай: Роман-дилогия. Ухтинская прорва

Трейлинг хмыкнул. Здесь можно было учиться коммерции и опыту ведения иных, более тонких дел.

— Понятно, — согласился секретарь. — И еще… Вологодский губернатор граф Хвостов собирается предпринять поездку на Ухту.

— Ну, это не опасно! — усмехнулся управляющий. — Светская блажь… Спасибо, вы свободны.

Обстоятельства дела уже настолько прояснились для Трейлинга, что он мог приступить к обсуждению основного в своем новом предприятии — предполагаемых средств.

— Мне, по всей вероятности, потребуются служащие? — спросил он.

— Мы позаботились на этот счет. В Устюге есть наш человек. Он должен подобрать энергичных, а главное — неискушенных в коммерции людей. Они явятся к вам по пути с рекомендательным письмом. Это надежно гарантирует компанию от каких-либо подозрений. Вам остается немного заработать на этих заявках, уважаемый Георгий Карлович.

Трейлинг снова благодарно склонил голову, осведомился:

— Что вы думаете о губернских деловых кругах? Стоит ли останавливаться в Вологде?

— Не советую, — ответил управляющий. — Высокий чиновник любит деньги, притом большие деньги. Но ничего не дает взамен: настоящее дело для него обременительно. Вы сами разве не замечали этого? Мне кажется, лучше миновать чиновный угол…

— На кого я могу рассчитывать на Ухте? — поинтересовался Трейлинг.

— Об этом поговорим позже, у меня на квартире. Сейчас вы свободны. Отдохните, посмотрите Москву. И самое главное — подготовьте себя к дальней дороге…

2. Губернские звезды

Перед восходом

Вологодский губернатор, его сиятельство граф Хвостов, человек болезненно чувствительный ко всему, что касается престижа, и глубоко обиженный своим последним назначением в лапотное и отдаленное наместничество, испытывал в эти дни мрачное расположение духа.

Утомительный переезд, уложивший супругу в постель, старинные губернские апартаменты с царившей в них безвкусицей, наконец, сомнительная парадность приема, оказанного ему местным светом, смачно отрыгивающим луком и облепиховой настойкой, — все это было низменно, неприятно. Кроме того, с первых же дней по приезде появилось множество неотложных, иногда нелепых дел, которые требовали прямого или косвенного участия губернатора и которые своей обыденностью и мелочностью лишний раз подчеркивали незавидность его нынешнего назначения.

Губернатора тяготило сонное спокойствие губернии, впавшей в летаргию, вероятно, еще со времен Петра Великого, когда путь в Европу был перенесен с Двины и Белого моря на Балтику. Одурманивающая глушь и застой промышленной жизни губернии не предвещали ни чинов, ни известности.

По правде говоря, все эти мысли мелькнули в голове Алексея Николаевича Хвостова одним запутанным клубком, и он даже не пытался их как-то систематизировать, чтобы не натолкнуться на их обнаженную сущность. Он был склонен к интуиции, потому что интуиция как раз и складывалась из этих обрывочных соображений, которые он не решился бы высказать себе самому. Стройные мысли, во всяком случае, должны были бы выглядеть более солидно. Всякое высказывание вообще полагалось до краев наполнять озабоченностью делами государства, попечением о благе русского народа.

Благо народа… Неплохо было бы взбудоражить это огромное вологодское болото, создать какое-то шумное дело, обозлить соседей. Черт возьми, ну что за край? Даже жуликов порядочных нет. Кроме жандармской переписки о ссыльных да мелких чиновничьих дрязг, ничего не предвидится. Опять же, это старинное дело об Ухте…

Еще сорок с лишним лет тому назад предшественнику Хвостова была нанесена кровная обида. Несмотря на бесспорную принадлежность Ухтинского края к Вологодской губернии, архангельский губернатор Гагарин почему-то во всеуслышание заявил на него свои права и даже пытался учредить там промысел на государственные деньги. Ныне повторялось нечто подобное: едва возникла возможность разработки ухтинской нефти, архангелогородцы уже поспешили с выдачей охранных свидетельств промышленникам, нимало не смущаясь географическими координатами заявляемых земель…

Ухта, конечно, далека. Дороги туда нет ни с севера, ни с юга. Но это будущая промышленная провинция, целый благодатный край!

Пути господни неисповедимы — об этом стоило подумать. Ведь совершенно случайно может возникнуть разговор у государя:

«Что?.. Ухта? И большие прогнозы?.. Это — у графа Хвостова? Молодец губернатор, печется о благе…»

Слава, почет, ордена. А там подвернется вакансия, министр Столыпин замолвит слово — и прощай деревянная Вологда!

Но тот же самый разговор может дать иной, неинтересный оборот: «Это у архангелогородцев?.. Я всегда говорил, что поморы — умный народ! Ломоносов… кхе-кхе… И губернатор, видимо, там не дурак…»

Это уж совсем иное дело. Такой поворот на всю жизнь остался бы в памяти как непоправимая потеря. Нужны какие-то энергичные и неотложные меры.

Собственно, речка Ухта только одной из своих излучин заходит в вологодские пределы, но как раз на этой петле и открыты выходы нефти. К тому же там нет пограничных столбов. Одно спасение — не дремать. Встать твердой ногой на исконно вологодской земле и первым начать какие-нибудь работы, а там видно будет…

Сегодня губернатор ожидал на доклад председателя губернской земской управы, который недавно выезжал в Петербург для решения ухтинских дел. Земцы оказались людьми неповоротливыми, вдобавок скептиками, и это настораживало графа.

Розовый и гладкий, с тонкой, искательной улыбкой, председатель управы поклонился и, мелко прошагав к столу, разложил на нем приготовленный доклад. Возникла минута напряженной тишины, когда подчиненный старается уловить направление мыслей своего начальника. Сейчас, однако, председателю уловить этого не удалось.

— Слушаю вас, — непроницаемо сказал граф, прохаживаясь по кабинету.

Под его подошвами сухо скрипел старый, потрескавшийся паркет. В окно ломилось ослепительное весеннее солнце, дробясь в стеклах на миллионы веселых зайчиков. Небо в окне было такое прозрачное и безмятежное, что председателю казалось и неестественным и ненужным рассуждать ныне с угрюмым графом о каких-то запутанных делах в медвежьем Ухтинском крае. Но он отвел взгляд от блестящих губернаторских сапог и скрепя сердце открыл папку.

— В Санкт-Петербурге нас слушало Особое междуведомственное совещание под председательством Коновалова… Вы его знаете — действительный статский советник, — начал он. — Ухта, как и следовало ожидать, признана заведомо нефтеносной. Но тем не менее… нам отказали. Дорога на Ухту обойдется не менее двухсот пятидесяти тысяч рублей, ваше сиятельство. Казна не может взять на себя такие расходы.

«Значит, уже перехватили акционеры международного англо-бельгийского и франко-одесского альянса, — подумал граф Хвостов, имевший некоторое понятие о подводных течениях финансовой и промышленной жизни в обеих русских столицах, да и в Царском Селе отчасти… — Значит, этот жирный кус — в чужих руках?»

Но «подводные течения» считались настолько деликатным предметом, что о них лучше было бы не упоминать.

— Много просите! — небрежно бросил Хвостов. — По всему краю без дела бродит туча мужичья в поисках копеечного заработка. Сколько вы предполагали платить по смете?

— Полтора рубля в день, с вашего позволения…

— Много. Для этих людей и полтинник — красная цена!

— Мы могли бы рассчитывать на рублевую ставку, — вежливо поправил земец Хвостова. — Но министерство не дает и ста тысяч, поскольку край не разведан и невозможно точно установить предполагаемый доход от промыслов, ваше сиятельство.