Иван-чай. Год первого спутника

Надя не ответила. Даже как будто не слышала его. Он был жесток к ней, если мог так безжалостно ставить вопрос.

Пересев удобнее на стуле, она вдруг подняла колено и с болезненной гримасой сняла с ноги маленькую узконосую туфельку. Туфля по виду казалась чуть ли не меньше ее ступни. Надя с видимым удовольствием пошевелила сплющенными пальцами в прозрачном капроне.

— Прямо беда! Купила в прошлом году модные, думала, разносятся, — пожаловалась она. — И мучаюсь. Придется, наверное, в комиссионку их.

Ему вдруг стало жаль ее маленькой ноги с помятыми пальцами и розовой полосой отека на высоком подъеме. Нелепым показался весь разговор и даже то, что они сидели в кабинете кадров, на работе. Унес бы ее сейчас на руках куда-нибудь, в ночь, во тьму, чтобы помириться раз и навсегда, забыть дневные мучения и споры, остаться наедине.

— Знаешь что, Надюшка… — виновато сказал Павел. — Ты не обижайся, когда я ору по телефону, ладно? Так выходит как-то. А я все равно не могу без тебя. Ну? Давай в воскресенье махнем на лыжах куда-нибудь! На Изкось-гору, а? Пойдем?

Надя лениво, ласково улыбнулась, потягиваясь за столом.

— Ох, Павлушка… Некогда в воскресенье. Мне в воскресенье к портнихе нужно. Лучше уж сегодня в кино сходим.

Тут Надя привычно набрала номер Дома культуры, справилась о билетах.

— «Черноморочка». Говорят, там потрясающая песенка. Пойдем?

20

Утром Васюков подозрительно посмотрел в усталые глаза Павла, спросил с понимающей усмешкой, что за свидание состоялось вчера у него с Эрой, женой уважаемого начальника.

— Вообще-то самое верное дело! Пока Пыжов разберется, а у тебя уже, как говорится, вся грудь в орденах! — посмеивался он. — Действуй, брат, в том же духе! Одобряю.

Павел холодно рассказал, в чем дело. Тогда Васюков не на шутку встревожился.

— Теперь, брат, изготовься! — предупредил он. — На этот раз тебе даром не пройдет.

— Что будет? — непримиримо спросил Павел.

— Да уж что-нибудь сообразят. За ними не пропадет! Ты как, поручение Пыжова-то выполняешь? Эти самые хронометражи?

— Нет. Они не нужны никому, — сказал Павел.

— Смотри, на этом и сорвешься.

Тут Васюков вдруг засмеялся чему-то и достал из ящика листок бумаги. Протянул Павлу:

— На всякий случай. Если Пыжов сильно докучать будет, отдай ему. Полный хронометраж дня его благоверной супруги.

Павел машинально взял бумажку. И тут же брезгливо вернул ее бухгалтеру:

— Брось, Васюков. Как-то не по-человечески.

— Ага! Высокая мораль не позволяет нам называть вещи своими именами! — съязвил Васюков. — А это же не кляуза, а до-ку-мент! Ты посмотри-ка! Все с точностью до минуты.

И вдруг начал читать:

— Вот! Занятие косметикой, собеседование с домработницей по телефону, рассматривание журнала мод, чтение книжки «Замок Броуди» — с перерывами, из ящика стола — три часа пятнадцать минут. Остальное — работа. Как? Ведь здорово же!

— Брось, Васюков.

— Стыдно? Ну и мне стыдно. А им нет. Понял? И вот сегодня — захотела заболеть, заболела. До чего же легко живут, прямо завидно.

— Сокращение штатов предвидится, не горюй, — успокоил его Павел.

— Сокращение, оно всякое бывает, иной раз и по алфавиту, — вздохнул Васюков.

В конторе неожиданно появился Ткач. Шагнул к Павлу, обжигая его злым огоньком в глазах:

— Приветик!

— Ты откуда? И в огне не горишь? — полюбопытствовал Павел, принимая вызов.

— Не отпускает начальство. Высшее! — небрежно пояснил Ткач и добавил: — Да я и сам уж, понимаешь, раздумал. Не хочу. Охота мне еще выкорчевать тебя из конторы. Ты это учти, говорю открыто.

Ткач присел на краешек табуретки, всем видом своим показывая, что пока еще принимает Тернового как должностное лицо, но это ненадолго.

— Между прочим, начальник отдела труда сказал определенно, что ты эти наряды обязан нормировать, — сказал Ткач, подавая листки. — Сдельно!

Павел с усмешкой взглянул снизу вверх. Он мог черт знает что подумать о Пыжове, но в первую очередь он не верил ни единому слову Ткача. Этот летучий рвач мог оболгать кого угодно.

Не возражая бригадиру, Павел охватил жирной чернильной скобкой длиннейшее описание в наряде и в графе «расценка» написал только одно слово: п о в р е м е н н о. А вместо обычного крючочка подписи вывел свою фамилию полностью — Т е р н о в о й.

Ткач с пренебрежением взял наряды и встал.

— С этим куда? Прямиком к Пыжову или в райком союза двигать? Может, без скандала договоримся?

— Я не видал работу. И никто ее не видал, понимаешь?

Ткач молча пошел из конторы, сбычив шею, весь подавшись вперед.

Васюков выбил на счетах замысловатую кадриль и заметил:

— Охота тебе, Павел, кровь портить? Смотрю на тебя, а конца этой веревочке что-то не видно. Делал бы, как все до тебя, ей-богу! Мировая революция от этого не пострадает.

— Пострадает, Васюков! — Павел неожиданно покраснел, на лбу вздулась жила. — Мне стыдно людям в глаза смотреть! Я сам только с трактора, мне это не все равно — куда и какую норму совать. Понимаешь?

После обеда Павел принес в кармане свежий номер районной газеты «Красный Север». Раздеваясь, положил газету перед Васюковым.

Бухгалтер саркастически усмехнулся:

— А-а… «Красный Снег»! Что-нибудь новенькое? Клеветой?

— Там, внизу, — сказал Павел. — Смотри в корень.

В газете была напечатана статья Пыжова «Улучшаем организацию труда на ремонте».

— Н-ничего н-не понимаю… Заведомо неверно… с-сугубо ориенти-ро-вочно… — запел Васюков, вонзаясь очками в статью.

Пыжов размахнулся в статье широко, обстоятельно. Он помянул недавние статьи в журнале «Социалистический труд», всячески превозносил преимущества новой организации труда. Павел был почти счастлив, блаженно улыбался. А Васюков холодно возвратил ему газету.

— Все верно, Петрович. Одного ты не заметил: грабежа среди бела дня! Вот здорово, прямо на ходу подметки рвут. Ты смотри, кто действует: все отдел труда, все по инициативе нормировочного аппарата, снова отдел труда. О тебе-то ни слова!