Иван-чай. Год первого спутника

— Один? А колодец?

— И колодец сам вырыл: лень было воду возить с речки, — пошутил Николай.

— Гм… Лень, говоришь?

— Ну да. Лошади за день устают, а на подвозку воды специальные коне-дни тратить я ему не разрешил. И без того транспорта не хватает.

— От жалости к конягам, значит? — довольно захохотал Батайкин.

На второй буровой он разнес Николая за использование буровиков на верхолазных работах и приказал готовить специалистов.

— Народ у вас как? — спросил он на третий день.

— Ничего народ, не обижаюсь, — сказал Николай, силясь угадать, куда клонит разговор начальник.

— Ничего? — усомнился тот. — А сволочей нет?

— В каком смысле?

Батайкин не ответил.

Перед отъездом он выслушал многочисленные просьбы Николая, почти на все ответил отказом и посоветовал «использовать богатый опыт мобилизации внутренних ресурсов». Потом ободрил приунывшего Николая, дружески похлопал по плечу:

— У тебя правильный метод, Горбачев! Обычно начальники участков у нас самый крикливый народ, форменные «командёры». А ты спокойный. Сколько я ни присматривался, голоса не повышаешь. И людей слушаешь, а иной раз и слушаешься.

И крепко пожал руку.

Никаких перемен с приездом начальства на Пожме не произошло. Овчаренко, правда, узнал в Штерне того самого деда, что некогда проверял «козырные карты» знакомого Лешке геолога. А Николай был благодарен Батайкину за доброе отношение и росчерк в буровом журнале. Но и виза начальства не уберегла его от аварии.

Беда в бурении приходит в тот момент, когда люди привыкают к опыту, как к правилу, и ослабляют внимание, необходимое во всяком рискованном деле.

Бригада давала почти нормальную проходку, у Глыбина в карьере стояло десятка полтора саней, нагруженных глиной впрок, и Горбачев, положившись на Золотова, целиком отдался предпусковым работам на второй, неплановой буровой.

Через неделю вода наконец появилась в желобах.

Вахтенный бурильщик обрадовался, хотел тут же доложить мастеру, но над ротором оставалось не более двух метров квадратной штанги, и он решил добурить до конца, чтобы остановить насосы перед наращиванием колонны.

Поначалу ничего не случилось. Выбурив положенные метры, он нарастил бурильную колонну и только тогда заметил, что вода в желобе стала чрезмерно мутной.

А когда пришло время продолжать бурение, колонна вниз не пошла: семьсот метров стальной «свечи» были плотно стиснуты в недрах земли.

Это была авария.

Золотов в ярости прогнал бурильщика с поста. Горбачев пришел, когда мастер самолично в который раз безуспешно пытался поднять колонну. Николай не ругался, но как-то сник, потемнел лицом и долго молча смотрел на возню бригады около замершего ротора.

— Поворачивал на месте? — спросил он.

— Ротор не берет, — плюнул Золотов.

— Пошли в дежурку.

Едва Золотов ступил за ним, буровики потянулись кто куда. Николай взбешенно обернулся к Золотову:

— Что за порядки! Прикажи проверить все крепления, блок и лебедку! Будем рвать!

В дежурке сверили по чертежу фактические интервалы свит.

— Здесь обвал стенок, — хмуро сказал Золотов, надрезав ногтем зеленый квадратик глин в карбоновых толщах.

— Тут и думать нечего. Проворонили воду! Ствол размыт, — холодно, чрезмерно спокойно согласился Николай.

Бурмастер оскорбленно поджал губы и ничего не ответил. Не он ли предупреждал начальника о неминуемом крахе нового метода?

— Вырвать колонну надо. Выдержит?

— Вышка-то деревянная… — засомневался мастер.

— Вышка рассчитана на сто тонн. Канат новый. Как резьба в трубах?

— Трубы актированные, старье.

— Лебедка?

— Проверял. Но какую нужно нагрузку?

— Не меньше ста, а может, и сто двадцать.

Если бы Золотов не знал своего начальника, он подумал бы, что тот не в своем уме. Вышка рассчитана на сто тонн, без всякого запаса прочности, поскольку такого усилия в нормальной работе не требуется. После месячной работы она может не выдержать и расчетной нагрузки, о ста двадцати и говорить нечего.

— Я на это не пойду! — грубо и прямо сказал он. — Вышка деревянная, на гвоздях. И наверняка полетит резьба в трубах! Можно людей побить!

— Все можно. Можно лоб разбить, а можно дело сделать, Золотов.

— Технология-то опасная была с самого начала. Может, попробуем нефтяную ванну? — промычал мастер.

— Три тонны нефти? По нынешним временам их надо выпрашивать у генерала лично, а привезти — не раньше как через декаду. Соображаешь, Золотов?

Николай понимал Золотова, но он не мог простить ему реплики насчет технологии. Подумав, сказал спокойно:

— Давай не горячиться, Григорий Андреич. И технологию оставь в покое, она так или иначе будет на всех скважинах нашей структуры, ничего лучшего ни ты, ни я пока не придумали. А подъем я буду делать сам.

Он решительно направился к двери.

Золотов застыл у стола, над схемой скважины, — она будто гипнотизировала его. Резкий выхлоп забухшей двери вывел его из оцепенения.

— Николай Алексеич! Николай! Постой! — вдруг бросился он следом. — Постой, погоди! Я сам! Я же не первый год у тормоза, да что вы, в самом деле-то! Подождите!

— Я с себя ответственности не снимал, а за малодушие — голову оторву! — крупно шагая, не оборачиваясь, сказал Николай.

Поднялся на мостки и ступил на трап, ведущий наверх. Замелькали под ногами ступени, земля оторвалась, он по пути оценил высоту на уровне «галифе» — оттуда упал когда-то Воронков — и, отдышавшись, начал взбираться к самой головке.

Захватывало дух, вышка чуть-чуть покачивалась, словно Николай стоял не на верхушке деревянного каркаса, а на острие стального стержня.

«Ну, Шумихин, держись! Сегодня испытаем твою работу!» — почему-то весело подумал он.

Отсюда открывался необозримый простор. Леса, леса, талые плешины болот, снежно-белые извилины речек на десятки километров вокруг. Рукой подать — бревенчатый черный поселок, словно свалка ящиков и бочкотары. Глянуть бы отсюда в другой раз, когда за ближней купой кедров вырастет новый, чистый городок, когда внизу — полный порядок.

Николай внимательно осмотрел кронблок, брусья, тросовую оснастку. Спустившись, послал за Шумихиным. Подготовка закончилась только к сумеркам.