Иван-чай. Год первого спутника
Шрифт:
— Один? А колодец?
— И колодец сам вырыл: лень было воду возить с речки, — пошутил Николай.
— Гм… Лень, говоришь?
— Ну да. Лошади за день устают, а на подвозку воды специальные коне-дни тратить я ему не разрешил. И без того транспорта не хватает.
— От жалости к конягам, значит? — довольно захохотал Батайкин.
На второй буровой он разнес Николая за использование буровиков на верхолазных работах и приказал готовить специалистов.
— Народ у вас как? — спросил он на третий день.
— Ничего народ, не обижаюсь, — сказал Николай,
— Ничего? — усомнился тот. — А сволочей нет?
— В каком смысле?
Батайкин не ответил.
Перед отъездом он выслушал многочисленные просьбы Николая, почти на все ответил отказом и посоветовал «использовать богатый опыт мобилизации внутренних ресурсов». Потом ободрил приунывшего Николая, дружески похлопал по плечу:
— У тебя правильный метод, Горбачев! Обычно начальники участков у нас самый крикливый народ, форменные «командёры». А ты спокойный. Сколько я ни присматривался, голоса не повышаешь. И людей слушаешь, а иной раз и слушаешься.
И крепко пожал руку.
Никаких перемен с приездом начальства на Пожме не произошло. Овчаренко, правда, узнал в Штерне того самого деда, что некогда проверял «козырные карты» знакомого Лешке геолога. А Николай был благодарен Батайкину за доброе отношение и росчерк в буровом журнале. Но и виза начальства не уберегла его от аварии.
Беда в бурении приходит в тот момент, когда люди привыкают к опыту, как к правилу, и ослабляют внимание, необходимое во всяком рискованном деле.
Бригада давала почти нормальную проходку, у Глыбина в карьере стояло десятка полтора саней, нагруженных глиной впрок, и Горбачев, положившись на Золотова, целиком отдался предпусковым работам на второй, неплановой буровой.
Через неделю вода наконец появилась в желобах.
Вахтенный бурильщик обрадовался, хотел тут же доложить мастеру, но над ротором оставалось не более двух метров квадратной штанги, и он решил добурить до конца, чтобы остановить насосы перед наращиванием колонны.
Поначалу ничего не случилось. Выбурив положенные метры, он нарастил бурильную колонну и только тогда заметил, что вода в желобе стала чрезмерно мутной.
А когда пришло время продолжать бурение, колонна вниз не пошла: семьсот метров стальной «свечи» были плотно стиснуты в недрах земли.
Это была авария.
Золотов в ярости прогнал бурильщика с поста. Горбачев пришел, когда мастер самолично в который раз безуспешно пытался поднять колонну. Николай не ругался, но как-то сник, потемнел лицом и долго молча смотрел на возню бригады около замершего ротора.
— Поворачивал на месте? — спросил он.
— Ротор не берет, — плюнул Золотов.
— Пошли в дежурку.
Едва Золотов ступил за ним, буровики потянулись кто куда. Николай взбешенно обернулся к Золотову:
— Что за порядки! Прикажи проверить все крепления, блок и лебедку! Будем рвать!
В дежурке сверили по чертежу фактические интервалы свит.
— Здесь обвал стенок, — хмуро сказал Золотов, надрезав ногтем зеленый квадратик глин в карбоновых толщах.
— Тут и думать нечего. Проворонили воду! Ствол размыт, —
холодно, чрезмерно спокойно согласился Николай.Бурмастер оскорбленно поджал губы и ничего не ответил. Не он ли предупреждал начальника о неминуемом крахе нового метода?
— Вырвать колонну надо. Выдержит?
— Вышка-то деревянная… — засомневался мастер.
— Вышка рассчитана на сто тонн. Канат новый. Как резьба в трубах?
— Трубы актированные, старье.
— Лебедка?
— Проверял. Но какую нужно нагрузку?
— Не меньше ста, а может, и сто двадцать.
Если бы Золотов не знал своего начальника, он подумал бы, что тот не в своем уме. Вышка рассчитана на сто тонн, без всякого запаса прочности, поскольку такого усилия в нормальной работе не требуется. После месячной работы она может не выдержать и расчетной нагрузки, о ста двадцати и говорить нечего.
— Я на это не пойду! — грубо и прямо сказал он. — Вышка деревянная, на гвоздях. И наверняка полетит резьба в трубах! Можно людей побить!
— Все можно. Можно лоб разбить, а можно дело сделать, Золотов.
— Технология-то опасная была с самого начала. Может, попробуем нефтяную ванну? — промычал мастер.
— Три тонны нефти? По нынешним временам их надо выпрашивать у генерала лично, а привезти — не раньше как через декаду. Соображаешь, Золотов?
Николай понимал Золотова, но он не мог простить ему реплики насчет технологии. Подумав, сказал спокойно:
— Давай не горячиться, Григорий Андреич. И технологию оставь в покое, она так или иначе будет на всех скважинах нашей структуры, ничего лучшего ни ты, ни я пока не придумали. А подъем я буду делать сам.
Он решительно направился к двери.
Золотов застыл у стола, над схемой скважины, — она будто гипнотизировала его. Резкий выхлоп забухшей двери вывел его из оцепенения.
— Николай Алексеич! Николай! Постой! — вдруг бросился он следом. — Постой, погоди! Я сам! Я же не первый год у тормоза, да что вы, в самом деле-то! Подождите!
— Я с себя ответственности не снимал, а за малодушие — голову оторву! — крупно шагая, не оборачиваясь, сказал Николай.
Поднялся на мостки и ступил на трап, ведущий наверх. Замелькали под ногами ступени, земля оторвалась, он по пути оценил высоту на уровне «галифе» — оттуда упал когда-то Воронков — и, отдышавшись, начал взбираться к самой головке.
Захватывало дух, вышка чуть-чуть покачивалась, словно Николай стоял не на верхушке деревянного каркаса, а на острие стального стержня.
«Ну, Шумихин, держись! Сегодня испытаем твою работу!» — почему-то весело подумал он.
Отсюда открывался необозримый простор. Леса, леса, талые плешины болот, снежно-белые извилины речек на десятки километров вокруг. Рукой подать — бревенчатый черный поселок, словно свалка ящиков и бочкотары. Глянуть бы отсюда в другой раз, когда за ближней купой кедров вырастет новый, чистый городок, когда внизу — полный порядок.
Николай внимательно осмотрел кронблок, брусья, тросовую оснастку. Спустившись, послал за Шумихиным. Подготовка закончилась только к сумеркам.