Иван III - государь всея Руси (Книги первая, вторая, третья)
Шрифт:
Шуйский пошел с мальчиками к воротам башни и, вызвав начальника караула, повел их по внутренним лестницам башни на широкие стены, рубленные из крепкого столетнего дуба.
— Наши стены, — говорил им, показывая дорогу, начальник караула, молодой еще пушкарь, — хоть и не каменные, как ваши московские, да крепостью и камню не уступят. Пушек же у нас больше, да и пушки много лучше. Вишь, вот какая, и ядра какие дородные к ней — каменные, железом перетянутые…
Княжичи, особенно Юрий, с жадностью разглядывали действительно большую пушку из толстых железных полос, сваренных между собою, а для крепости — с пятью приваренными
Васюк долго разглядывал пушку, даже щупал ее руками, заглядывал в жерло и пробовал качать двойные подставки, на которых лежит пушка.
Особенно же он разглядывал стойки, наглухо к крепостной стене приделанные возле казенной части.
Васюк даже поманил к себе княжичей.
— Верно, — молвил он, — пушки их подобрей наших. Вон тут как подогнано! На стойках-то железная заслонка никуда не отойдет. Вплотную она, а когда, значит, порох и ядро в пушке, а ты запалишь зелье, огонь от запала весь вперед пойдет, назад же разве чуть заметную искру выбросит.
Дивно, княжичи мои, сие изделано, и пушка больно уж велика!
Молодой пушкарь засмеялся весело — доволен, что похвалили, — и снисходительно добавил:
— У вас пушки-то и пищали еще от старых времен.
— Вестимо, — вмешался князь Федор Шуйский, — еще прадед ваш, князь Димитрий Иваныч, под конец живота своего вывез от немцев арматы и огненную стрельбу. Дед твой, Василий Димитрич, тоже привез много пищалей железных, а наш государь и ныне из Немецкой земли все вывозит, что есть там доброго…
Ивану стало обидно.
— Приедем в Москву, — сказал он сурово, — тата велит фрязинам да немцам еще больше пушек привезти…
— Вот правда, Иванушка, — обрадовался Илейка, — дед твой часы самозвонные на дворе у собя поставил, а нонешний государь наш и огненной стрельбы сколь хошь достанет. Москва, брат, все купит: как ни разоряют ее, она все богата…
Васюк разгладил важно бороду и сказал весьма гордо и уверенно:
— Может, у нас, на Москве-то, и свои еще кузнецы да котельщики пушки изделают. Народ-то наш вельми переимчив.
Князь Шуйский усмехнулся и, махнув рукой, пошел со стены, но княжич Иван даже повеселел от слов Васюка. Он уже не смотрел больше на пушки, а думал, как бы это хорошо все в Москве делать. Несколько раз он взглядывал с любовью на Васюка, а когда сходили с кремлевских стен, не утерпел и, показывая рукой на кремль, сказал своему дядьке на ухо:
— Созовем мы в Москву кузнецов да котельщиков — и своих, и немцев, и фрязинов, и все у нас лучше ихнего будет!..
У самых хором встретил княжичей дворецкий — послан был за ними.
— Кличут вас родители ваши, — сказал он почтительно, — и государь наш у княгини своей вас ждет.
Проходя через малый покой возле тронной палаты, увидел Иван за столом инока Фому, а перед ним развернутую книгу. На листе же книжном разглядел нечто синим, черным и золотом писанное. Подойдя ближе, увидел княжич рисунок того, о чем дьяк Алексей Андреевич, учитель его, рассказывал.
Жадно глядел он в книгу, где писано как будто и по-церковному, и буквы похожи, а прочесть нельзя. Рисунок же Иван сразу понял: изображены на нем горы земные бурого цвета, и плывут они
на синем океане, и небо над ними синее. Солнце тут писано золотом в двух видах: одно солнце с лучами вокруг, внизу гор, другое — над горами сияет…Будучи памятлив, вспомнил княжич слова Алексея Андреевича и сказал вслух, громко и отчетливо:
— «Солнце течет днем над землею, а в нощи по окияну низко летит, не омочась…»
Инок Фома широко открыл глаза и спросил с удивлением:
— Откуда ты ведаешь, что здесь по-грецки написано знатным философом христианским, преславным Козьмой Индикопловым?!
— Учитель мой мне сказывал, — ответил Иван, — но книги сей грецкой никогда яз не видал…
Оживился инок Фома, доволен.
— Книжен еси, отроче, — сказал он ласково и стал ему показывать и другие изображения, что были в греческой книге: всемирный потоп и Ноев ковчег, столпотворение вавилонское и смешение языков, царство небесное, ангелов, движущих звезды, и прочее.
Загляделся княжич Иван, заслушался, но все же и сам задавал вопросы, вызывая ответы…
— Княже, — вдруг услышал он, чувствуя, что кто-то взял его за рукав, — княже, государи наши ждут тобя…
Оглянулся досадливо Иван на дворецкого, и тот смолк смущенно, увидев гневный блеск в больших черных, не детских совсем глазах. Заметив это, усмехнулся инок Фома и, сложив книгу, молвил:
— Надобно идти, Иване. Другой раз покажу тобе еще иные книги. Сей же часец иди к государям нашим, и аз с вами.
Прошли они прямо на половину княгини великой Настасьи Андреевны. Тут за столами со сластями, медами и водицами сахарными сидела княгиня, принимая гостей по-семейному. Рядом с ней — Марья Ярославна с Андрейкой на руках, а с другой стороны — Василий Васильевич и князь Борис Александрович.
Ни бояр, ни князей в хоромах не было, только слуги княжии, дворские.
Помолились княжичи и дядьки их на образа и поклонились всем. По приглашенью княгини инок Фома и княжичи сели за стол, а Илейка и Васюк отошли к стенке, где стояли все прочие слуги.
— Государь Василь Василич, — сказал инок Фома, — зело разумен сын твой Иван, и от книг ведает он многое. Не как отрок, а как муж зрелый…
Улыбнулся радостно Василий Васильевич.
— Надежа моя ты еси, Иване! — молвил он с нежностью и, обращаясь к Фоме, добавил: — Дьяк у меня есть вельми ученый, Лексей Андреич. Учит добре он Ивана.
Стали мужчины говорить о науках и книгах, а Иван поглядывал на Марью Ярославну, взглядывал и на девочку лет пяти, что сидела возле нее. Такой знакомой показалась ему девочка, и вдруг вспомнился ему осенний сад в Переяславле, вспомнились и клетки щеглиные, и багряная рябина, и Дарьюшка, что в саду там горько так плакала. Только эта девочка волосами темней, а глазами светлей Дарьюшки. Почему-то грустно стало Ивану, и закрыл он глаза.
— Ванюша, Ванюша, — услышал он ласковый голос матери. — Подь сюда к нам. К Марьюшке ближе иди…
Встал Иван, подошел к матери и чует, что все глядят на него.
Обеспокоило это его, смутило, а понять он не может, чего от него хотят.
Марьюшка смеяться и шалить перестала, смотрит внимательно на него детскими глазами и даже рот чуть приоткрыла от любопытства.
— Ванюша, — сказала чуть дрогнувшим голосом Марья Ярославна, — отроковица сия — невеста тобе…
— Дочка моя Марьюшка, — подхватила Настасья Андреевна, — отрок сей — жених тобе…