Иван III

Следующий удар по Новгороду был нанесен в 6995 году (1 сентября 1486 — 31 августа 1487 года). «Того же лета князь великий перевел из Великаго Новагорода в Володимерь лучших гостей (купцов. — Н. Б.) новогородских пят-десят семей» (20, 219). Подробности этой акции не сообщаются.

Зимой 1487/88 года действия архиепископа Геннадия против еретиков совпали с новыми гонениями на недовольных московской администрацией в Новгороде. Еретиков схватили и увезли под стражей в Москву, где били кнутом на Торговой площади, а потом отправили обратно в Новгород. Тяжелее пришлось остальным пострадавшим. «Тое же зимы посла князь великий, и привели из Новагорода боле седми тысящ житих людей на Москву, занеже хотели убити Якова Захарича, наместника новгородцкого; и иных думцев (соучастников. — Н. Б.) много Яков пересече и перевешал» (30, 237). Цифры понесших наказание поражают воображение. Если учесть, что все население Новгорода составляло в ту пору 30–40 тысяч человек, можно только удивляться, что в городе после таких массовых «выводов» все еще оставалось какое-то население. Вместе с тем становится ясным, что речь идет вовсе не о заговоре (ибо трудно представить себе заговор, в котором участвуют 7 тысяч человек), а о своего рода «переселенческой политике», преследовавшей определенные социально-политические и экономические цели. Кроме того, под «новгородцами» московский летописец, возможно, подразумевал не только собственно новгородцев, но и жителей других городов Новгородской земли.

Новая волна переселений поднялась зимой 1489/90 года. (Возможно, правда, что летопиеь под 1489/90 годом дает в ином виде сообщение о репрессиях зимы 1487/88 года (81, 78).) Иван III распорядился вновь вывести из Новгорода неназванное количество зажиточных горожан («житьих людей») «обговору деля (из-за наговора. — Н. Б.), что наместники и волостели их продавали и кои на них продаж взыщут, ини боронятця (оправдываются. — Н. Б.) тем, что, рекши, их думали убити. А князь великий москвич и иных городов людей посылает в Новгород на житие, а их (новгородцев. — Н. Б.) выводит по инным городом, а многих пересечи велел на Москве, что думали Юрья Захарьича убити» (30, 237).

Массовые переселения людей вели к полному искоренению новгородского образа жизни и прежней системы земельной собственности.

В 1499–1500 годах «поймал князь великой в Новегороде вотчины церковные, и роздал детем боярским в поместье, монастырьские и церковные, по благословению Симона митрополита» (41, 252). Эта решительная акция явилась частью того наступления на церковное землевладение, которое Иван III предпринял в последние годы своего правления. Несомненно, она сопровождалась новой волной переселений. Проводимая в эти годы новая перепись земель в Новгороде «должна была подвести итог земельной реформе» (81, 79).

Трудно представить себе ту вакханалию жестокости, произвола и мздоимства, которая царила тогда в отданном на откуп московским наместникам Новгороде…

Совершенно ясно, что большинство казненных, заточенных и высланных новгородцев страдали безвинно. Новгородская «крамола» (подлинные масштабы которой многократно преувеличены московскими летописцами) была лишь поводом для задуманного Иваном III «великого перелома» в поземельных отношениях. Главной целью Государя было принудительное насаждение поместного землевладения. В отличие от вотчин (наследственной крупной земельной собственности), поместья носили условный характер и давались временно, на условиях службы верховному собственнику земли — великому князю Московскому. Обладатель поместья жил за счет поборов и платежей своих крестьян. Размеры поместий как правило не превышали «прожиточного минимума». Доходы помещика должны были обеспечить ему возможность исправно нести военную службу, то есть каждую весну являться на смотр «людно, конно и оружно»: имея при себе несколько слуг, верховых лошадей, определенный набор доспехов и оружия. Прошедшие смотр дворяне направлялись в полки, где находились все лето и начало осени. На зиму помещики возвращались по домам. Никакого регулярного жалованья за свою службу они не получали. Поместье и было особой формой жалованья для этой категории воинов, а также всякого рода мелких служилых людей.

Быстрое развитие поместного землевладения позволяло Ивану III увеличить армию, сделать ее более дисциплинированной и боеспособной. Прежняя система комплектации войска из самых разнородных элементов (княжеских дружин, боярских полков, городских ополчений) порождала анархию и неразбериху. Наряду с широким использованием отрядов служилых татарских «царевичей» создание дворянской конницы открывало путь к немыслимым доселе военным предприятиям.

Существовал и политический аспект поместной системы. Получая свои поместья от верховной власти, дворяне становились ее естественными приверженцами. Их политические симпатии неизменно были на стороне «кормильца» — великого князя. Сама незначительность их поместья, его условный характер воспитывали их в духе смирения и послушания. Вместе с тем они с удовлетворением воспринимали любые расправы Государя с вотчинниками-боярами, богатство и гордость которых вызывали у бедных дворян понятное негодование. Короче говоря, дворяне во многом напоминали те плоские и укладистые кирпичи, из которых итальянец Аристотель Фиораванти изготовил прочные своды московского Успенского собора.

Главным препятствием на пути распространения поместного землевладения было отсутствие свободных земель, населенных крестьянами и пригодных для раздачи в качестве поместий. Несмотря на огромную территорию, которую занимала Московская Русь, общая площадь пашенных угодий оставалась весьма незначительной. Ее расширению препятствовали самые различные факторы: обилие лесов и болот, низкое качество почвы и суровый климат на севере и в центре страны, постоянная опасность татарских набегов в южных районах, наконец — низкая плотность населения, «съедаемого» постоянными неурожаями, войнами, усобицами и эпидемиями. Все области, имевшие значительное население и развитое земледелие, давно уже были обращены в вотчины князей, бояр и церкви. Существовал и обширный массив «черных» земель, жители которых платили подати непосредственно государству в лице великого князя. Раздавать эти земли в качестве поместий Государь не хотел, так как в этом случае пострадали бы интересы казны, а в конечном счете — и его собственные.

В итоге для развития поместного землевладения необходимо было либо отвоевать пригодные для раздачи в поместья земли у соседних государств и поменять в них весь состав правящего класса, заменив «чужих» на «своих», — либо под предлогом «крамолы» конфисковать вотчины у некоторой части великорусской аристократии, а затем раздробить их на поместья и раздать дворянам. Первый путь, с точки зрения внутренних отношений, был более спокойным. Иван III сделал целый ряд шагов по этому пути. Однако военный потенциал Московской Руси пока еще не позволял добиться быстрого и однозначного успеха, а затяжные войны с сомнительным результатом пагубно сказывались на экономике страны.

Второй путь не требовал такого напряжения сил, как внешние войны. Но здесь нельзя было обойтись без развитого репрессивного аппарата, без риска гражданской войны. К тому же аристократия Северо-Восточной Руси представляла своего рода клубок тесно переплетенных родственных и дружеских связей. Репрессии против одного клана вызвали бы возмущение многих других. А там недалеко уже было и до дворцового переворота в пользу всегда готовых вступить в игру младших отпрысков правящего дома. И все же Иван III не мог упустить этой соблазнительной, хотя и рискованной возможности. Острая потребность в свободных землях для раздачи в поместья толкала его на этот путь.

Просчитывая возможные варианты гонений на аристократию, князь Иван естественным образом остановил свой выбор на Новгороде. Новгородское общество в генеалогическом отношении было довольно слабо связано с боярскими кланами Северо-Восточной Руси. Оно раздиралось внутренними противоречиями, которые Иван умело разжигал. В «Низовскои земле» новгородцев издавна недолюбливали: завидовали их достатку, возмущались их самоуверенностью и развитым чувством собственного достоинства. К тому же те новгородцы, которых знали в средней Руси, были в основном люди торговые, наделенные всеми пороками этого рода людей.

Учитывая все это, князь Иван надеялся, что поэтапное «раскулачивание» новгородской знати не вызовет особого сопротивления с ее стороны, не встретит возражений со стороны московской аристократии и будет с энтузиазмом воспринято простонародьем. На всякий случай Иван поначалу стал наделять новгородскими землями московских бояр. Однако это была лишь временная мера. Когда ситуация устоялась, Иван отобрал эти новые вотчины и пустил их в поместную раздачу (143, 72). При этом он по обыкновению действовал методом Аристотелева «барана» — удар, затем пауза, потом новый, более сильный удар. Первый мощный удар (конфискации 1478 года) был направлен на новгородское духовенство, точнее, на экономическую опору его могущества — обширные вотчины и промысловые угодья. Это вполне объяснимо. С одной стороны, архиепископская кафедра являлась главным организующим, консолидирующим началом новгородского общества. Те же функции, хотя и в локальных масштабах, исполняли и монастыри. С другой стороны, удар по духовенству как бы смягчался тем обстоятельством, что речь шла не об индивидуальной, а о корпоративной собственности. Церковные вотчины принадлежали различным церковным институтам, но никто из конкретных лиц не мог назвать их своими.

Ликвидацией вечевого строя и переходом к наместничьему управлению был переломлен хребет новгородской государственности; резкое ослабление могущества церковных институтов и установление над ними политического контроля повлекли за собой деструктуризацию всего новгородского общества. Из стройной, веками складывавшейся системы оно превратилось в простую совокупность разнородных элементов, которые Иван III мог тасовать по своему усмотрению.

Московские репрессии в Новгороде раскручивались по определенному, тщательно продуманному сценарию. Сначала была срезана та часть высшей аристократии, которая проявляла открытую враждебность по отношению к Москве. Этих людей уничтожали как политических противников, но при этом использовали в своих интересах и конфискованное у них движимое и недвижимое имущество. (Возможно, какая-то часть этого имущества была роздана местным сторонникам Москвы или просто городской бедноте, для которой переход на положение помещиков был блестящей перспективой. Таким образом поощрялись, конечно, в первую очередь доносчики, своими жалобами инициировавшие судебные процессы над наиболее опасными для Москвы боярскими кланами в 1475–1476 годах. Не здесь ли кроется причина того массового паломничества в Москву «униженных и оскорбленных» новгородцев, которое имело место в эти годы?)