Иван Мошкин, атаман Каторжной.

Умелец поставил на землю корзинку с лекалами и линейкой. Надо было ждать возвращения караульного. Но наконец, гремя ключами, стали снимать замки с обитой железом двери. Иван зашёл внутрь с зажжённым фонарём. Около стен стояли двадцать пищалей, лежали сабли, завернутые в мешковину, десятки копий и протазанов дополняли картину. Рядом стояли корзины с картечью, ядрами. Сверху лежали чугунные, двухфунтовые. Умелец принялся выкладывать ядра, измеряя каждое, перекладывая уже по калибрам.

– Вот, – обрадовался юноша, – наконец и нашлись…

Он выложил серые свинцовые ядра, выделяющиеся своей тяжестью. Нашлись целых двадцать штук! И точно… Снарядцы эти продолговатые были, как слива- ягода, но побольше. Можно было порадовать Зиновия Дмитриевича! Пока надо было заняться затворами пушек. Стрельцы привезли две пушки к кузне, и Иван принялся за работу.

Скучать не приходилось, сложная работа заняла почти две недели, но, всё было готово. Затворы теперь работали отлично, при усилии рычага клин, запирающий канал ствола открывал камору для заряда. Всё работало.

Собрались все воины острожка, и слышался шёпот, все смотрели на Мошкина, стоявшего рядом с пушечными умельцами Евграфом Исаковым и Андреем Зотовым. Те уже приготовили свои банники и прочистки, надели фартуки и варежки, стояли и вёдра с водой для охлаждения орудий.

– Ну чего, умелец, показывай, – громко говорил довольный собой Зиновий Дмитриевич.

Иван проделал на счёт все приёмы с затвором пушек. За ним повторяли старые пушечные мастера Евграф Исаков и Андрей Зотов. Воины были просто в восторге, и приветствовали своего старшину и Ивана Мошкина.

– Да надо бы попробовать хоть одну, – прошептал десятник Алексей Челобанов, – а то бой случится, а мы без пушек? Смотри старшина, – он старался говорить убедительно, – да и пушкарям надо попривыкнуть из чинёных выстрелить. А то у них ведь только одна гауфница осталась.

– Ладно, – неохотно согласился Хворостов, и подозвал к себе Ивана:

– Вот что, надо бы выстрелить разок. Ну, лучше три раза из каждой. Не здесь, конечно. Отвезёшь пушку, да выпалишь. Только ядра свинцовые найдите, мы их перельём. Станет старое новым… А то каждый выстрел золотым станет.

– Сделаем, – просто ответил Мошкин, – и два щита нам надо, из тех, по которым стрельцы из пищалей палят.

– Точно! Надо только вал земляной за щитами поболе насыпать. Алексей Ермолаевич! – позвал Хворостов десятника, – хватит тут смотреть, на стрельбище за щитами вал поболе насыпьте, да утопчите. Крепко делайте, на совесть. А перед валом два старых бревна положите, чтоб я ядра и пули не терялись. Свинец дорог, ох дорог…

– Да и пороху мало привозят. Только на десять раз в год выстрелить.

– Поговори ещё… Привезут. Обещались..Вот, и мастера рукастого привезли…

– Слыхали мы про Ивановы подвиги…– заулыбался Челобанов, – да, огонь -парень. Хорошо, что мои дочери все замуж выданы, – пошутил он, – Часа за два управимся, не раньше, – закончил уже серьёзно.

Зиновий Дмитриевич кивнул, и пошёл к пушкарям. Молодой умелец показывал пожилым, как работает затвор, как прочищать ствол после выстрела. Хоть и пушкам было уже по пятьдесят лет, а всё ведь как новые, только лафеты пять лет назад меняли.

– После двадцати выстрелов надо будет прочистить нарезы в стволе, – и Мошкин пальцем показал нарезы в пушке. – на них свинец останется.

– А чугунным ядром если выпалить?

– Ствол лопнет. Давление какое…

– А если ядро прямо с нарезами отлить? – предложил Андрей Зотов, как более толковый.

– Хорошо придумал, Андрей Прокопьевич. Толково, – заулыбался Иван.

– И ядро надо, не круглое, а овальное – изрек Евграф Исаков , – и нарисовал палочкой на земле, нареза то три, чтоб вошло во все нарезы ствола. Да я так думаю, Иван Семёнович, – уважительно, со значением произнёс пушкарь, – с неё и не палил никто. А ядра так, на авось сделали. В ствол входит – и слава Богу. Там и заряжать наоборот надо- сначала снаряд, затем пыж, а затем картуз с порохом. Дай-ка снаряд. Семёныч…

Он попробовал- но свинцовый снаряд было отлит толково- по размеру каморы, а не ствола, и должно было войти в нарезы и лететь после выстрела, как надо. Но, надо сказать, не ядро это было, а снаряд был больше похож на большущую сливу. Не шаровидной, а овальной формы, продолговатое такое.

– Видишь, Евграф Фомич, всё неплохо, – облегчённо вздохнул Иван, уже испугавшийся, что не досмотрел за ядрами, – Точно войдёт в четыре нареза.

Так прошло и два часа. Трое пушкарей уже запрягли коней в упряжки и поставили пушки на передки.

– Готово всё. Можно начинать! – крикнул Хворостову посыльный от Челобанова.

– Поехали! – приказал старшина.

Зиновий Дмитриевич взобрался на передок одной из пушек, на другой залез стрелец. Пушечные мастера тоже заняли свои места, и Евграф Фомич, сидевший на передке переднего орудия, взмахнул вожжами, и кони двинулись шагом.

Иван сидел, уцепившись пальцами за крышку передка, а внутри были ядра и порох. Сидеть было жестковато, да и трясло немилосердно, однако, всё не пешком идти.

– Что, Вань? Тяжеловато? – посмеивался над ним Зотов. – у нас, пушкарей, вот так. А то, и тебя к нам поверстают, из стрельцов-то.

Мошкин молчал. Кто его знает, что будет… Как там Елена? Мать с отцом, братья?

Сватья Фёдор Романович да Семён Петрович

– Привет тебе, Фёдор Романович! – и Семён низко поклонился, сняв шапку.

– Рад тебе, садись давай. Вот, вина выпей. Венгерское, – и налил в стеклянный бокал.

Тут скрипнула дверь, и показалось старческое лицо бабки Лукерьи. В дверь проскочила и кошка, тут же высоко поднявшая хвост, и принялась тереться об ногу хозяина дома, и отчаянно мурлыкать.

– Лукерья! Чего там?

– Да я подумала, Федорушка, вдруг надо чего? Или покушать хочешь? Совсем исхудал ведь.

– Рыбы солёной. Сёмги хочу.

– Нельзя рыбу-то с вином, – ответила неугомонная, – неприлично. И вино то ведь красное, а не белое.

– Мяса копченого тогда принеси.

– Сейчас принесу, – довольным тоном ответила Лукерья.

Фёдор вскочил, прислушивался, пока смог дождаться, что стихнут шаркающие шаги приживалки.

– Ушла…Быстрее надо. Ну, дело такое Семён, тянуть не буду. Все это сватовство, да то, что Иван да Елена пытались сами обвенчаться, не дело это.