Иван Московский. Первые шаги

– Ты ожидаешь прихода Большой Орды? – Наконец спросил Ваня.

– Да. Поэтому Филиппу по прошлом годе и поверил. Тем более, что и повод есть – мы дань давно не платим.

– Но минувшей кампанией мне удалось побить большие рати новгородцев и литовцев. Ахмата это не настораживает?

– Как мне передали, в Орде никто не верит в эти россказни. Они считают, что мы так им голову морочим. И рати там были небольшие, раз пешцами удалось их одолеть. Будто бы ты побил два литовских отряда разбойных да Новгород сам ворота открыл.

– Хм. А что, на Москве их людей в то время не было?

– Видимо не было.

– И сколько их может прийти?

– Не знаю… - покачал головой отец. – Все зависит от того, сможет хан Ахмат примирится со своими противниками или нет. Если Сибирское и Крымское ханства да Ногайская орда выставят войско в поддержку Ахмата – много татар придет.

– Значит будем готовиться к худшему, - произнес Ваня.
– Я к июню отправлюсь на стругах к Алексину и буду стоять там. При нужде, легко и быстро спущусь на стругах хоть до Коломны.

– А почему в Алексин?

– Это самый западный наш городок по Оке. Если Ахмат пойдет по литовским землям к нам, минуя Рязань, то Алексин станет первым на его пути. Если же через Рязань, то мы заранее узнаем, куда он идет. Из Алексина мне легче всего будет совершить переход рекой.

– А не боишься встать на его пути с горсткой воинов? Три сотни всадников и восемьсот пешцев – не великая сила.

– Всадников я тебе оставлю. Их на стругах перебрасывать неудобно. Да и ни к чему они там.

– Тем более. Он ведь тебя сомнет.

– Отец, ты же видел действие моей пехоты в бою. Ты опять ее недооцениваешь.

– Твои пешцы…

– Пехота.

– Хорошо, пехота, - поморщился отец, - она победила отряд всего в шесть сотен всадников…

– На реке Шелони – около двадцати сотен.

– Пусть так. Ахмад же приведет много больше. Меньше ста сотен и не жди. А может и больше.

– Так и что? Он приведет степных воинов. У них брони железные будут едва ли у шестой части. Да и то – совсем не обязательно. Остальные – это обычные пастухи, поднятые в ополчение.

– Но их будет много!

– А у меня будут стены. Ты опять не веришь моим словам? В крепости, пусть самой убогой, хан Ахмат ничего не сможет сделать моей пехоте. Особенно, если усилить ее саламандрами. Приступом он крепость не возьмет. А осаду долгую держать не сможет.

– Хорошо, - недовольно буркнул Великий князь после долгой паузы.

– Ты не веришь мне?

– Верю, - нехотя ответил Иван Васильевич. – Но уразуметь не могу. Дивно и странно все. Понимаю, что ты ту литовскую конницу под Москвой разогнал ссаными тряпками. Словно бродяжек каких. Но все одно – чую – беда приключится.

– Думаешь, что убьют?

– Чувствую.

– Ну и леший с ним. Тебе же легче станет, - усмехнулся Ваня.

– Не говори так! НИКОГДА НЕ ГОВОРИ ТАК!

– Отец, - устало произнес Ваня. – Я ведь знаю, что священники меня не любят и ежедневно тебя склоняют к озлоблению на меня. Я им враг, ибо сломал замысел великий, вгоняющий всю Русь им под пяту. Не удивляйся. Доброхоты многое мне рассказывают. Хватает и злодеев языкатых, которые подбивают меня на открытый бунт против тебя. Не явно. Но так – исподволь, исподтишка.

Великий князь промолчал, смотря хмуро на сына. Так что он продолжил после небольшой паузы.

– Я ведь должен был умереть тогда… вместе с матушкой. Посему ныне каждый день на бренной земле – подарок. Я не боюсь умереть. Поверь – это не так страшно. Поэтому нет у меня никакой робости перед выступлением к Алексину. Погибну – значит так тому и быть. А нет – дело доброе сделаю.

– Сын… - начал было говорить отец, но Ваня его перебил.

– Меня убьют. Не сегодня, так завтра. И выбор у меня не велик. Либо забиться под лист лопуха и дрожать как заяц, либо действовать открыто и смело.

– Митрополит мертв, брат мой – в монастыре прощение у Всевышнего вымаливает. Кто тебя хочет убить?

– Скажи, я ведь прав? И священники тебе стараются пакости про меня или людей моих сказывать?

– Стараются, - после долгой паузы, произнес отец.

– И что, уже антихристом называют?

– Нет, - усмехнулся Иван Васильевич. – Пока только людей твоих поносят. Дескать, бесовскими вещами занимаются, а ты их в том покрываешь.

– Вот видишь, - улыбнулся Ваня. – Если долго человеку говорить о том, что он свинья, то рано или поздно он захрюкает. В конце концов и ты поддашься этим уговорам да вкрадчивым наветам. Поверишь. Вопреки всему. Поэтому я и говорю, что убьют меня рано или поздно. Если сам не казнишь, то в опалу отправишь. А там и враги подсуетятся, дабы последовал я за своей мамой. Боюсь, что даже до монастыря не доеду.

– Ты мой единственный сын!

– Это сейчас. А потом? Ты ведь возьмешь себе жену, и она родит тебе еще наследников. Поверь, я не против. Я буду искренне рад братьям и сестрам. Но… разве мир состоит только из добрых людей?

– Сын… - начал было говорить Иван Васильевич.

– Отец! – Перебил его Ваня. – Давай не будем. Ты прекрасно все понял. Священники не смирятся с тем, что ты из-за меня рассорился с греками. Ни греков они мне не простят, ни митрополита, ни жизнь мою.

– Ваня… - попытался с жалость произнести Великий князь.

– Не надо отец. Не надо. Я живу в долг. То, что я до сих пор жив – уже чудо. Посему давай не будем. Я поеду в Алексин с пехотой и саламандрами. Бог даст – отстою город, а погибну – так тому и быть. Все лучше так погибнуть, чем умереть от яда в похлебке.