Июнь 1941. Запрограммированное поражение
Шрифт:
Например, Польша, считавшаяся в Москве до середины 30 х гг. основным и наиболее опасным противником, полагала Германию не меньшим своим врагом, чем СССР. После Первой мировой войны к полякам отошли бывшие германские территории: восточная часть Верхней Силезии и районы Померании, образовавшие так называемый «Польский коридор». Он обеспечил выход Польши к Балтийскому морю, но отрезал Восточную Пруссию от основной территории Германии. Сам факт его существования постоянно напоминал немцам об унижении Версаля и подпитывал их старинную вражду к полякам. Варшава прекрасно осознавала, что Берлин не смирится с таким положением и рано или поздно попытается вернуть свои бывшие земли, поэтому значительным силам польской армии приходилось прикрывать свою западную границу. Враждовала Польша и с Литвой, у которой она еще в 1920 г. отобрала Виленский край. Эти страны до 1938 г. не имели даже дипломатических отношений, не говоря уже о союзных. А с Чехословакией поляки не ладили из за Тешинской области, поскольку были убеждены, что имели на нее больше прав, чем владевшие ею чехи.
Румынии тоже было совсем не до новых захватов. Ее куда больше заботило удержание Бессарабии, отобранной у Советской России в 1918 г., Трансильвании,
Особое внимание в исследовании уделялось англичанам, и вот почему: «Наиболее враждебную политику по отношению к СССР проводит консервативное правительство Великобритании. Оно является главным инициатором противосоветских комбинаций» [127] .Его авторы не сомневались, что сами по себе Польша и Румыния даже в коалиции с прибалтийскими странами были неспособны вести успешную войну с СССР. Именно в Великобритании они видели ту враждебную силу, которая могла подтолкнуть их к агрессии и помочь в ее проведении. К тому же могучий британский флот имел возможность непосредственно угрожать советскому морскому побережью: вести обстрелы, высаживать десанты, перебрасывать, снабжать и поддерживать огнем вражеские войска.
127
Там же. С. 46.
Но от теоретической возможности до ее практического осуществления – дистанция огромного размера. Главные державы победительницы в Первой мировой войне – Великобритания и Франция – после ее окончания больше всего хотели сохранить сложившееся статус кво. Они по горло насытились ужасами войны с ее неслыханными прежде людскими, материальными и финансовыми потерями и не имели ни малейшего желания конфликтовать с кем бы то ни было. 10 апреля 1926 г. меморандум британского МИД о международной политике страны и ее важнейших интересах более чем откровенно констатировал:
«У нас <…> нет ни территориальных амбиций, ни желания расшириться. Мы уже приобрели все, чего желали, и, наверное, даже больше. Наша единственная цель состоит в том, чтобы удержать то, что у нас есть, и жить в мире. <…>
Реальность такова, что война и слухи о войне, вражда и конфликты в любом уголке мира означают потери и ущерб британским торговым и денежным интересам. <…> Британская внешнеторговая и финансовая деятельность столь широка и многообразна, что в результате нарушения мира мы окажемся в убытке при любом исходе. <…> Без нашей торговли и наших финансов мы опустимся на уровень третьеразрядной страны» [128] .
128
Documents on British Foreign Policy. 1919–1939. Series 1A. Vol. I. L.: Her Majesty’s Stationеry Office, 1966. P. 846.
Эти слова легли в основу внешней политики Великобритании в межвоенный период и долгое время предопределяли ее военные расходы. В августе 1919 г. британское правительство в качестве закона приняло «Правило 10 лет». Согласно ему, вооруженные силы страны должны были планировать свой ежегодный бюджет исходя из того, что им не придется участвовать ни в каком крупном военном конфликте в течение последующего десятилетия. Это правило регулярно продлевалось и было отменено только в марте 1932 г. Да и то с условием, что его отмена не должна стать поводом для роста военных расходов, урезанных за время его действия в 7,5 раз: с 766 млн фунтов стерлингов до 102 [129] . Руководство СССР, несомненно, знало об этом публично объявленном правиле, но, видимо, сомневалось, что оно действительно соблюдается, и продолжало сохранять к англичанам глубокое недоверие, доходившее до ненависти.
129
Kennedy P. The Reality Behind Diplomacy: Background Influences on British External Policy, 1865–1980. Glasgow: Fontana Press, 1989. P. 231.
В 1927 г. произошли события, подорвавшие и без того непрочные отношения между двумя странами. Сначала 23 февраля британский министр иностранных дел Остин Чемберлен направил советскому правительству грозную ноту с требованием немедленно прекратить антибританскую пропаганду и военную помощь китайскому Гоминдану. Потом 12 мая лондонская полиция произвела внезапный обыск в помещении советской торговой компании «Аркос». И обнаружила там секретные документы, свидетельствовавшие о подрывной деятельности базировавшегося в Москве Коминтерна в Великобритании и Китае. Последовавший 27 числа того же месяца полный разрыв дипломатических и торговых отношений с англичанами в Москве восприняли как несомненный признак неотвратимо приближавшейся британской агрессии. Соответственно, в проекте тезисов о войне и военной опасности, подготовленных тогда для пленума Исполкома Коминтерна, Великобританию привычно назвали «фактором, наиболее угрожающим делу мира» [130] . Так в Кремле начался очередной этап роста антибританских настроений, ставших одной из причин
рокового сближения СССР с нацистской Германией.130
Минц М. Представление советского военно политического руководства о составе вероятных противников СССР в будущей войне (конец 1920 х – начало 1940 х гг.) // ВИА. № 8. 2012. С. 178.
Международная жизнь в том году оказалась богатой на драматические события, связанные с СССР. Еще накануне в декабре британская газета «The Manchester Guardian» и германская «Vorw"arts» опубликовали ряд статей, разоблачавших тайное сотрудничество Красной армии и рейхсвера. В феврале командир авиаотряда К.М. Клим перелетел на своем самолете в Польшу и тоже рассказал журналистам о секретных советско германских связях [131] . А в Варшаве 7 июня белоэмигрант убил полпреда Москвы П.Л. Войкова, так что напряженность на и без того неспокойной польско советской границе резко возросла. Наконец, в октябре еще одного полпреда – Х.Г. Раковского – выслали из Франции за коммунистическую пропаганду, несовместимую с дипломатическим статусом.
131
Горлов С.А. Указ. соч. С. 186–187, 198.
Все происходившее вызвало в Советском Союзе настроение, получившее название «военная тревога 1927 года». В самом ее начале Наркомат по военным и морским делам составил заявку для промышленности на поставку боеприпасов, необходимых на первый год войны. При ее подготовке предполагалось, что активные боевые действия будут вестись не более половины этого срока, а расход боеприпасов не превысит уровня последнего года Гражданской войны. И тут выяснилось, что советская промышленность могла обеспечить только 29 % потребности армии в патронах и всего лишь 8,2 % – в снарядах [132] . Между тем на 01.10.1927 запасов снарядов в стране имелось на четыре месяца войны, а патронов не хватало даже на полгода [133] .
132
Минаков С.Т. Указ. соч. С. 355.
133
АПРФ. Ф. 3. Оп. 50. Д. 258. Л. 16–44. Цит. по: Вестник АПРФ. Красная Армия в 1920 е годы. М.: Историческая литература, 2007. С. 151.
Еще больше удручали результаты сравнения возможностей экономики СССР и ведущих западных стран. Так, производственные мощности одной Франции при почти вчетверо меньшем населении превосходили тогда советские по производству боевых самолетов в 7 раз, танков – в 20 раз, артиллерии – втрое, а пулеметов – вдвое [134] . В Кремле осознали, что страна совершенно не готова к сколько нибудь масштабному вооруженному конфликту. В этих условиях той же осенью в Советском Союзе началась серьезная подготовка экономики к грядущей большой войне.
134
Хохлов Е.В. Военная экономика СССР накануне и в годы Второй мировой войны. СПб.: Издательство Санкт Петербургского университета, 2005. С. 49.
2.2. Военное строительство в СССР
В конце Гражданской войны на 1 января 1921 г. Красная армия вместе с авиацией насчитывала 4 213 497 человек [135] . Через два года ее штатная численность сократилась до 610 тыс. человек, включая 25 тыс. в ВМФ [136] .
Для экономии военного бюджета большую часть армии перевели на территориальную систему, так что к 1925 г. 46 из ее 77 дивизий стали территориальными [137] . Лишь небольшая часть их личного состава (главным образом – командиры) состояла из кадровых военнослужащих. Будущие красноармейцы перед началом службы в территориальных войсках проходили 210 часовую допризывную военную подготовку, а потом зачислялись в местную воинскую часть. Продолжая работать в народном хозяйстве, они в течение пяти лет ежегодно привлекались к военным сборам: в первый год – трехмесячным, во второй – двухмесячным, а в дальнейшем – по одному месяцу [138] . В перерыве между сборами время от времени проводилась дополнительная военная подготовка. Такие войска вполне соответствовали резолюции VIII съезда РКП(б) «По военному вопросу», принятой в марте 1919 г.: «…самую лучшую армию мы получили бы, создавая ее на основе обязательного обучения рабочих и трудовых крестьян в условиях, близких к их повседневному труду. <…> Такая армия… стала бы самой непобедимой армией в мире» [139] . Но, как выяснилось на практике, территориальные дивизии имели недопустимо низкую боеспособность, и со временем их переформировали в кадровые.
135
РГВА. Ф. 4. Оп. 20. Д. 1. Л. 1–2. Цит. по: Главное автобронетанковое управление. Люди, события, факты в документах. 1929–1941 гг. М.: ГАБТУ, 2004. С. 71.
136
АПРФ. Ф. 3. Оп. 50. Д. 253. Л. 25–50. Цит. по: Вестник АПРФ. Красная Армия. С. 24.
137
Вестник АПРФ. Красная Армия. С. 7.
138
Берхин И. О территориально милиционном строительстве в Советской Армии // ВИЖ. № 12. 1960. С. 16.
139
Восьмой съезд РКП(б). Протоколы. М.: Госполитиздат, 1959. С. 414.